Собрание сочинений в 12 т. T. 12 - Верн Жюль Габриэль. Страница 37

Почти в тот же миг какой-то господин сел в экипаж, лошади понеслись через двор на улицу, и ворота захлопнулись.

Господин этот был не кто иной, как человек, подошедший три дня тому назад к доктору Антекирту на гравозской набережной, другими словами, бывший триестский банкир Силас Торонталь.

Желая избежать этой встречи, доктор поспешно отступил назад и продолжал путь лишь после того, как быстро мчавшийся экипаж исчез за углом Страдона.

«Оба в одном городе! — прошептал он. — Это вина случая, я тут ни при чем».

Как узки, круты, как плохо вымощены и убоги переулки, расположенные слева от Страдона! Представьте себе широкую реку, притоками которой служат только мутные ручьи, вливающиеся в нее лишь с одного берега. Чтобы глотнуть немного воздуха, домишки лезут тут один на другой. Они смотрят друг другу прямо в глаза, если только позволительно назвать глазами их невзрачные оконца. Домики эти громоздятся до самых вершин двух холмов, на которых расположены форты Минчетто и Сан-Лоренцо. Здесь не проехать ни одному экипажу. Правда, тут не видно горного потока (он появляется только в сильные ливни), все же уличка представляет собою не что иное, как овраг, и чтобы сгладить ее уступы и рытвины, пришлось прибегнуть ко множеству площадок и ступенек. Какая разница между этими скромными жилищами и роскошными особняками и зданиями Страдона!

Доктор дошел до улицы Маринелла и стал подниматься по бесконечной лестнице, заменяющей тут мостовую. Ему пришлось пройти более шестидесяти ступенек, пока он не остановился возле дома № 17.

Дверь немедленно растворилась. Старый Борик поджидал доктора. Ни слова не говоря, он провел его в бедно обставленную, но чистенькую гостиную.

Доктор сел. Он не обнаруживал ни малейшего волнения, даже когда госпожа Батори вышла и спросила:

— Доктор Антекирт?

— Да, сударыня, — ответил он, вставая.

— Я хотела избавить вас от необходимости идти так далеко и так высоко подниматься.

— Мне очень хотелось посетить вас, сударыня, и прошу верить, что я весь к вашим услугам.

— Доктор, я только вчера узнала о вашем прибытии в Гравозу, — продолжала госпожа Батори, — и немедленно же послала Борика, чтобы просить вас о встрече.

— Я готов выслушать вас, сударыня.

— Я пойду, — сказал старик слуга.

— Нет, останьтесь, Борик! — возразила госпожа Батори. — Вы единственный друг нашей семьи, и все, что я хочу сказать доктору Антекирту, для вас не тайна.

Госпожа Батори села, доктор занял место возле нее, а старик продолжал стоять у окна.

Вдове профессора Иштвана Батори было в то время шестьдесят лет. Невзирая на возраст, она еще держалась прямо, однако совершенно седые волосы, лицо, изборожденное морщинами, свидетельствовали о том, как упорно пришлось ей бороться с невзгодами и нищетой. Но чувствовалось, что она все так же энергична, как и в былые годы. Это была все та же доблестная подруга, которой поверял свои сокровенные мысли человек, пожертвовавший карьерой ради великого дела, — словом, это была сообщница того, кто вместе с Матиасом Шандором и Ладиславом Затмаром возглавлял заговор.

— Сударь, раз вы доктор Антекирт, — сказала она взволнованным голосом, — значит, я многим обязана вам, и мой долг — рассказать вам о том, что произошло в Триесте пятнадцать лет тому назад…

— Сударыня, раз я доктор Антекирт, избавьте себя от рассказа, который для вас слишком мучителен. Все, что вы хотите мне сказать, мне известно. Больше того, раз я доктор Антекирт, мне известно, как вы жили после незабываемого дня тридцатого июня тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года.

— Скажите же, доктор, чем объясняется то участие, которое вы принимали в моей жизни? — продолжала госпожа Батори.

— Такое участие, сударыня, должен проявлять каждый порядочный человек ко вдове мадьяра, который не задумываясь поставил на карту свою жизнь ради независимости отечества!

— Вы знали профессора Иштвана Батори? — спросила вдова дрогнувшим голосом.

— Знал, сударыня, любил и чту всех, кто носит его имя.

— Вы из той же страны, за которую он пролил свою кровь?

— Я ниоткуда, сударыня.

— Кто же вы в таком случае?

— Мертвец, еще не погребенный, — холодно ответил доктор Антекирт.

При этом неожиданном ответе госпожа Батори и Борик вздрогнули. Но доктор поспешил добавить:

— Я просил вас не рассказывать мне об этих событиях. Однако я сам должен вам рассказать все, как было, ибо вам далеко не все известно, а между тем вы должны знать все подробности.

— Что же, я слушаю вас, доктор, — ответила госпожа Батори.

— Сударыня, — продолжал доктор Антекирт, — пятнадцать лет тому назад три благородных венгра возглавили заговор, целью которого было вернуть Венгрии ее былую независимость. То были граф Матиас Шандор, профессор Иштван Батори и граф Ладислав Затмар, три друга, долгие годы связанные общими надеждами и едиными чувствами.

Восьмого июня тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года, накануне того дня, когда должны были подать сигнал к восстанию, которому предстояло охватить всю венгерскую землю и Трансильванию, в дом графа Затмара в Триесте, где находились главари заговора, нагрянула австрийская полиция. Граф Затмар и его два друга были арестованы, увезены и в ту же ночь заключены в темницу в башне Пизино, а несколько недель спустя они были приговорены к смертной казни.

Молодой счетовод, по имени Саркани, задержанный одновременно с ними в доме графа Затмара, но совершенно чуждый заговору, вскоре был признан непричастным к делу и после развязки — освобожден.

Накануне казни трое приговоренных, находясь в общей камере, сделали попытку к бегству. Спустившись из окна башни по проводу громоотвода, двое из них — граф Шандор и Иштван Батори — упали в стремнину Фойбы, в то время как Ладислав Затмар был схвачен тюремщиками и не мог последовать за товарищами.

Хотя у беглецов и было очень мало надежды на спасение, поскольку подземная река увлекла их в местность, совсем им незнакомую, все же им удалось достичь берегов Лемского канала, затем пробраться в город Ровинь, где они и нашли приют в доме рыбака Андреа Феррато.

Этот рыбак — человек мужественный и благородный — уже готов был переправить их по ту сторону Адриатического моря, когда некий испанец по имени Карпена, проведав о том, что они скрываются у Феррато, из личной мести к нему выдал беглецов полиции. Они попытались ускользнуть вторично. Но Иштван Батори был ранен и сразу же попал в руки полицейских. Что же касается Матиаса Шандора, то за ним гнались до самого взморья; тут он пал, сраженный градом пуль, погрузился в воду, и даже трупа его обнаружить не удалось.

Через два дня Иштван Батори и Ладислав Затмар были расстреляны в Пизинской крепости. А рыбака Андреа Феррато за то, что он дал им убежище, приговорили к пожизненной каторге и сослали в Штейн.

Госпожа Батори склонила голову. Сердце ее обливалось кровью, но она выслушала рассказ доктора, ни разу не прервав его.

— Вы, сударыня, знали эти подробности? — спросил он.

— Да, доктор, знала. Знала, как и вы, из газет.

— Да, это из газет, — ответил доктор. — Но кое-что, чего не могли сообщить газеты, поскольку следствие велось в строжайшей тайне, я выведал у тюремщика, который проговорился мне. Вот это я вам сейчас и расскажу.

— Говорите, доктор, ~ насторожилась госпожа Батори.

— В доме рыбака Феррато граф Матиас Шандор и Иштван Батори были застигнуты потому, что их выдал испанец Карпена. А в Триесте, за три недели перед тем, они были арестованы потому, что на них донесли австрийской полиции.

— Донесли? — воскликнула госпожа Батори.

— Да, сударыня, донесли! И это подтвердилось во время судебного разбирательства. Во-первых, предателям удалось перехватить почтового голубя, который летел с шифрованной запиской на имя графа Шандора; с этой записки негодяями была снята копия. Во-вторых, уже в доме графа Затмара им удалось снять копию сетки, которая давала ключ к шифрованной переписке. Наконец, ознакомившись с содержанием перехваченной записки, они сообщили о ней триестскому губернатору. И, конечно, часть конфискованного имущества графа Шандора послужила наградою за этот донос.