Пикник на Аппалачской тропе - Зотиков Игорь Алексеевич. Страница 25

Автобус остановился у караульной будки рядом с открытыми настежь легкими воротами. Я думал, что уж тут-то начнется проверка документов или хотя бы сверка наших фамилий с какими-нибудь списками. Но этого не произошло. Часовой — по-видимому, это был он, потому что на белом ремне, которым он был подпоясан, висела, тоже белая, огромная кобура револьвера, — посмотрел на автобусы, улыбнулся и, подняв руку в приветствии, крикнул слово, которбе до сих пор сопровождает меня в Америке. Это слово — «Хай!», то есть «Привет».

Еще через несколько минут, проехав мимо ангаров и странных самолетов с приделанными им на «спины» разного вида как бы обтекаемыми грибами, по-видимому антеннами различных радаров, мы остановились у большого, но легкой конструкции здания с надписью: «Пассажирский вокзал». Опять началась вдруг гонка с выгрузкой груза и перетаскиванием его внутрь вокзала, потом — срочная проверка необходимых документов, когда все мы образовали несколько очередей к пяти или шести солидным служащим, рукава зеленых рубашек которых были покрыты нашивками и шевронами. Я стал к тому, над которым висела табличка с буквой «зет», и, к моему удивлению, американский «старшина» нашел целую папочку документов, принадлежащих мне, а также проспектов и инструкций, которые я должен прочитать, чтобы знать, что делать дальше. Дал мне «старшина» и маленькую коробочку, в которой лежала небольшая пластинка из белого матового, отливающего характерным знакомым блеском металла. «Титан», — подумал я и увидел, что к пластине приделана длинная цепочка из металлических блестящих шариков.

— Проверьте, правильно ли написана на пластине ваша фамилия. Прочитайте мне номер, который на ней стоит рядом с фамилией. Прекрасно. А теперь прямо при мне наденьте цепочку на шею. Не смущайтесь, что пластинка сначала холодит грудь. Вы к ней скоро привыкнете. Старайтесь не снимать.

Я надел цепочку на шею и сунул пластинку под рубашку. Цепочка была длинной, и пластинка оказалась висящей где-то у нижней части груди.

— Прекрасно, — снова повторил «старшина», посмотрел на меня, как на дело своих рук, остался доволен и только после этого позволил себе отвлечься от формальной процедуры: — Я вижу, вы из России. Добро пожаловать под крыло нашего флота. Я надеюсь, что вам с нами будет хорошо, — сказал он и, перестав улыбаться, став серьезным, протянул мне руку.

Еще четверть часа продолжалась бешеная гонка взвешивания и сдачи в багаж чемоданов и ящиков. Затем последовала новая команда — всем пройти в зал ожидания и ждать объявления о посадке в самолет. Этот зал был похож на любой из залов ожидания и в нашей стране. Большое помещение, уставленное рядами скрепленных друг с другом кресел, как в кинотеатре. Только ряды эти были поставлены на большем расстоянии друг от друга, и поэтому сидящие пассажиры могли вытянуть ноги, не опасаясь загородить этим проход для других, и поставить рядом с собой «ручную кладь».

Рядом со мной худой и высокий, судя по длине протянутых ног в черных блестящих, наверное, сорок пятого размера туфлях, человек. Одет он в щегольские цвета светлого хаки брюки, подпоясанные черным широким матерчатым ремнем, и рубашку с короткими рукавами, из-под расстегнутого ворота которой выглядывал ослепительно белый клинышек майки. Над карманом рубашки распростерта бронзовая птица с якорем в центре. По опыту своей жизни с американскими моряками во время зимовки в Антарктиде я уже знал, что такая птичка бывает у летчиков, пилотов, которые имеют право садиться на авианосцы. На кончиках отложного воротничка рубашки выделялись тоже бронзовые и тоже птички (только другой формы, больше напоминающие орлов). Это знаки различия полковника в армии или капитана первого ранга во флоте. Мне легко было разглядывать моего соседа. Загорелое худое лицо его, с коротким бобриком и седеющими висками, было частично прикрыто пилоткой, на которой сбоку был приделан тот же орел. Так принято у американских военных — повторять знак ранга на головном уборе. Тогда можно определить чин военного, даже если он наденет комбинезон или куртку без знаков отличия.

Рядом с летчиком лежал на полу огромный зеленый полупортфель-получемодан со множеством «молний» — тоже казенная вещь Нэви, которую я видел не раз.

Когда я сел в кресло, чуть скрипнув им, хозяин «птичек» вдруг снял с лица пилотку, посмотрел на меня прищуренными глазами, окруженными лучиками морщин, какие бывают у людей, много времени проводящих на улице не только при хорошей погоде.

— Ждать, догонять, а потом опять ждать… Это ведь главное, чем занимаемся мы, военные, а?.. — сказал он вдруг мне миролюбиво, улыбнулся, подмигнул и вдруг опять откинул голову в прежнее положение и накрыл глаза пилоткой. Ведь вопрос его не требовал ответа.

К сожалению, он оказался прав: ждать пришлось долго. Диктор объявлял посадку на самолеты, улетающие в Японию, Филиппины, Тайвань… А про нас как будто забыли. Недалеко от меня расположилась женщина лет тридцати пяти с двумя детьми семи и десяти лет. Одеты все красиво и празднично. Дети капризничают, бегают в буфет, который здесь же в углу, и пристают к маме, канючат что-то. Но вот диктор объявил о том, что приземлился самолет из Пенго-Пенго. Есть такой остров в Тихом океане, на котором существует американская база. И вся семейка радостно вскочила и побежала к выходу. Через несколько минут они возвращаются. Впереди — сияющая женщина с огромным букетом экзотических цветов, волна запаха которых сразу заполнила зал. За ней — высокий человек, копия моего спящего соседа, только лет на двадцать моложе. И дети радостно висят на его руках, обнимают на ходу. Соскучились, видимо, по отцу, вернувшемуся из дальних, а может быть, и опасных стран.

А я смотрю дальше и вижу немолодого уже мужчину в черном, как бы помятом от долгой носки пиджаке и таких же не новых брюках. Лицо его напоминает портрет постаревшего Мопассана. Только усы остались как бы от молодого Мопассана — густые, черные, блестящие. Человек этот не один, а с собакой, которую он держит на поводке. Немолодую, видно перекормленную, а может больную, собаку с черной гладкой шерстью, над глазами — желтые пятна, порода полицейских собак, я таких часто видел в старинных кинофильмах или на картинках.

Человек, без всякого, видимо, плана, медленно останавливался около сидящего с вещами военного, собака нюхала его брюки, портфель-чемодан, карманы форменной куртки, лежащей на портфеле. Потом человек и собака не спеша передвигались к следующему пассажиру. Никто не обращает на них никакого внимания, и они тоже не беспокоят никого. Хозяин собаки не просил никого открыть что-нибудь, показать. Да и собака, обнюхав очередные вещи или человека, не испытывает больше к ним интереса. И тут я понял — это же полицейская собака и детектив ищут наркотики! Как интересно! И тут же я испугался. Ведь среди моих вещей есть много разных лекарств. Что, если их запахи будут схожими с запахами наркотиков?

Хозяин собаки уже подошел ко мне, и собака, как мне показалось, с преувеличенным вниманием стала нюхать меня и мои вещи. Я затаил дыхание. Но престарелый Мопассан с собакой уже переходят к следующему пассажиру.

Скоро объявили, что те, кто отправляется в Антарктиду и Новую Зеландию, должны выйти на улицу и сесть в автобус, отправляющийся к самолету. Несколько минут мы стоим в очереди, которая выстраивается к трапу: ведь самолет берет почти двести человек. Очередь в основном состоит из мужчин, но в двух-трех местах выделяются более яркими одеждами женщины. Две из них стоят передо мной. И чувствуется, тяжелые ящики ручной клади, какие-то приборы. Молодые женщины с трудом передвигали их, когда очередь передвигается. И мне как-то неудобно: мужчина идет почти налегке, а перед ним женщины передвигают такие тяжести.

— Извините, пожалуйста, — обращаюсь я к той, что стоит рядом со мной, — можно мне помочь?..

— Конечно, нет! — сердито смотрит на меня. — Откуда вы взялись, что позволяете себе спрашивать меня об этом?

— Извините, ради бога! У меня в стране, в Москве, такое предложение не вызвало бы раздражения женщины… — начал оправдываться я.