Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989) - Жаколио Луи. Страница 45

Духовенство также имеет свой музыкальный инструмент; он состоит из большой тыквенной бутылки с широким дном и очень узким горлышком; ее наполняют кусочками железа и меди, и каждое утро ганги, или священники, встряхивают ее в продолжение получаса пред великим богом Ма-рамбой, который будто бы находит в этом чрезвычайное удовольствие.

Наконец, инструмент королей и начальников состоит из двух тростников, входящих один в другой, с носиком вроде кларнета.

На праздниках, смотря по важности пиршества, берут два, три, даже четыре музыкальных инструмента, но только большие церемонии и королевские празднества имеют право на пять инструментов.

С нашими путешественниками поступили как с Имбоко или самим великим Марамбой. Этикет после этого требовал угощения ромом. Все негры уверены, что белые всегда носят с собою крепкие напитки. Лаеннек заменил ром речью, в которой расхваливал мужество и добродетели эмбозских жителей, клялся великим Марамбой, что, вернувшись сюда, привезет бочонок драгоценного напитка. Громкие крики «ура» встретили это обещание. Старый король объявил вечер конченным и пинками выгнал своих подданных. Прежде чем расстаться с друзьями, он повесил у входа леопардовую шкуру, касавшуюся ног статуи знаменитого Марамбы и имевшую дар привлекать расположение добрых гениев и удалять злых. Путешественники могли наконец насладиться покоем.

Все негры этой страны очень суеверны и очень привязаны к религии своих фетишей, или мокиссо. Эти божества напоминают древнюю мифологию Востока; одни властвуют над ветрами и громом, другие — над лесами, реками, прудами, скотом, здоровьем, счастьем, сохранением слуха, зрения, рук и ног; божества предвещают об опасности при помощи признаков, которые ганги должны объяснить; они дают победу, поражают врагов и воскрешают мертвых. Каждый обладает властью, лишь ему принадлежащей и сосредоточенной в известных границах.

Мокиссо имеют статуи; одни представляют человеческие лица, другие — только палки, убранные наверху или украшенные грубой резьбой.

Негры приписывают этим мокиссо такие же страсти, как и людям, и находят, что им следует всем оказывать одинаковое поклонение, чтобы не прогневать ни одного.

Начальник добрых духов и самый могущественный из всех — Марамба; начальник злых духов — Мевуа, но так как эти два могущественных бога постоянно враждуют между собой (Мевуа хочет уничтожить Землю и Луну, а Марамба их защищает), то выходит, что они не имеют времени слушать своих поклонников, а потому низшие мокиссо пользуются этим, чтобы привлекать к себе все молитвы; но справедливость требует сказать, что они принимают их только как посредники и передают своим начальникам молитвы смертных.

Священникам, или гангам, поручено делать и поддерживать статуи мокиссо. Для привлечения толпы, а с нею многочисленных приношений, ганги совершают суеверные обряды, сопровождаемые конвульсиями и гримасами.

Каждая местность имеет своего мокиссо, но некоторые пользуются большею славою, чем другие. Ганги наперерыв стараются выставить своего бога, наперерыв привлекают легковерных самыми искусными штуками.

В Эмбозе был знаменитый мокиссо, который привлекал каждый год после периода дождей тысячи людей более чем за сто миль; приходили с нижнего Конго, даже из Малимбы.

Этот мокиссо, по народному верованию, основал свое жилище в дупле старого дерева, корни которого входили в воду Банкоры; два раза в год этот мокиссо удостаивал изрекать предсказания и излечивать всех больных, приходивших к нему. Из дупла слышались странные слова, кончавшиеся всегда требованиями маниока, пальмового масла и слоновой кости. Приношения накоплялись около жилища бога, и добрые ганги набирали столько товару, что посылали караваны, приносившие им большие выгоды.

Вода в реке, протекавшая мимо этого дерева, считалась священной: она имела дар излечивать все болезни, и ганги рассылали ее повсюду в горлянках; когда наступала пора пилигримств, они не успевали сами раздавать воду и брали на помощь жителей деревни. Поэтому жрецы банкорского мокиссо были богаты и возбуждали зависть своих собратьев.

Бесполезно добавлять, что из дупла говорил ганга-чревовещатель и что, когда мокиссо удостаивал являться глазам своих поклонников, это опять ганга переодевался более или менее странным образом. Но он показывался только немногим, между которыми всегда находились два или три сообщника.

Негры Центральной Африки никогда не путешествуют без мешка с талисманами, который иногда весит десять — двенадцать фунтов. Это смесь самых странных предметов: кусочков дерева, камешков, зубов кайманов, старого железа; все годится для этого, только бы ганга освятил их. Хотя эта тяжесть иногда истощает их силы, они не хотят сознаться, что чувствуют малейшую усталость; напротив, они уверяют, что эта драгоценная ноша делает легче ту, которую они несут.

Освящение этих предметов начинается всегда тем, что кладут мешок со священными вещами на землю; потом ганга садится на циновку, бьет себя по коленям ремнем из кожи бегемота, бренчит железными погремушками, которые всегда носит между пальцами, потом бьет себя в грудь, красит себе веки, лицо и другие части тела синей и красной краской со странными движениями и гримасами, то возвышая, то понижая голос и повторяя таинственные слова, на которые присутствующие отвечают восклицаниями.

После этого обряда, который длится довольно долго, ганга приходит в исступление; надо держать ему руки, чтобы охладить его пыл; но когда его опрыснут водой, настоянной на некоторых растениях, этот экстаз мало-помалу прекращается; ганга уверяет, что мокиссо явился ему и удостоил освятить вещи. Все это оканчивается обильными приношениями.

На другой день по прибытии Лаеннек и его товарищи были свидетелями этих странных обрядов. Король хотел вести их на охоту за кайманами и сначала велел освятить амулеты, предназначенные защищать его отряд от зверей. Волей-неволей Гиллуа, Барте и Лаеннек принуждены были положить в карман по камешку, а к поясу привесить буйволовый рог.

Они согласились на это, чтобы не прогневить своего старого друга, который уверял, что без этого он не ручается за их безопасность.

По окончании церемонии они отправились с Имбоко и двенадцатью воинами, хорошо вооруженными, к маленькому озеру Уффа, проехали по реке в пироге и вошли в лес. Уже несколько месяцев жители Эмбозы не были там, и вследствие дождей лианы и кустарники до того заглушили маленькую тропинку, прежде проложенную, что они не могли идти и, повернув налево, добрались до прогалины, которая могла скорее довести их до цели.

Вдруг Уале прыгнул, вытянул шею, навострил уши и, по-видимому, прислушивался к отдаленному шуму, которого охотники еще слышать не могли.

— Будьте внимательны, — ск.азал Лаеннек, — Уале чует хищного зверя.

Чтобы собака не бросилась вперед, Лаеннек крепко держал ее на шнуре.

Скоро послышался шум раздвигаемых ветвей.

— Понго! Понго! — закричали туземцы, дрожа от страха.

— Что это? — спросили Гиллуа и Барте с беспокойством.

— Горилла, — коротко ответил Лаеннек. — Приготовьте ваше оружие, я выпущу Уале.

Собака бросилась в кусты.

Вдруг страшный отрывистый рев, похожий на рев льва и человеческий крик, послышался за спиной охотников; животное обошло своих врагов.

Мосиконго не ошиблись, это была горилла.

Испуганные негры бросились наземь ничком. Лишь старый вождь и три европейца остались на ногах. В то мгновение, когда горилла бросилась на маленький отряд, Уале, следовавший за нею, прыгнул на нее и схватил ее за горло. Оба врага повалились на землю, и между ними началась страшная борьба, сопровождаемая свирепым воем.

Стрелять было нельзя из опасения попасть в собаку; Лаеннек ни за что на свете не позволил бы убить доброго Уале. Собака вонзила свои могучие зубы в шею гориллы, а та старалась задушить ее, прижимая к своей груди. Бедный Уале уже с трудом переводил дух, и борьба, может быть, кончилась бы не в его пользу, если бы Лаеннек не бросился вперед и не вонзил свой охотничий нож в грудь гориллы.