Пират - Вулф Джин Родман. Страница 6

Мы поступили на корабль, поскольку хотели найти работу и нам обещали заплатить по возвращении в Испанию. Сейчас, в Веракрусе, мы были свободными людьми, и, если бы мы пожелали уйти, никто бы нас не остановил. (В тот момент я всерьез обдумывал такой вариант.) Рабы же трудились бесплатно и даже никогда не ели досыта. Они были скованы цепями в группы по несколько человек, ведь в противном случае каждый из них сбежал бы при первой же возможности, и все это знали. Стражники сидели в тени, положив мушкеты на колени, зевали, пытались почесываться под доспехами и время от времени переговаривались. Но они не спали. Они были солдатами, как я узнал впоследствии, и кроме мушкетов имели при себе длинные шпаги, которые называются билбо. Надсмотрщики являлись гражданскими лицами — парнями, сведущими (во всяком случае, так считалось) в строительстве каменных стен.

Рабы в большинстве своем были индейцами, то есть коренными американцами, если употребить английское выражение. Остальные были чернокожими. Так и хочется написать «афроамериканцами», но только позже в одной из церквей я попытался заговорить с одним таким чернокожим, и он не знал ни слова по-английски. Да и по-испански едва говорил.

Первым делом я пошел посмотреть на крепость, поскольку увидел ее еще с причала, когда мы разгружались. Затем отправился к церквям. Я заглянул на рынок в надежде украсть что-нибудь съестное, не стану скрывать. В скором времени я заметил мужчину, разгружавшего телегу, и помог ему, а когда мы закончили, попросил у него один из плодов манго, которые мы выгружали, и он не отказал. Я еще немного побродил по рынку, жуя манго и гадая, где же я, черт возьми, нахожусь и что со мной приключилось. Две церкви стояли прямо там, по одну и другую сторону от рынка, и я уселся в тени и стал наблюдать за рабами, достраивавшими колокольню.

Немного погодя из церкви вышел священник с водой для них. Он был тучным мужчиной сорока — пятидесяти лет, но он вышел на солнцепек и напоил всех по очереди водой из кувшина, а потом немного поговорил с ними. На груди у него висело деревянное распятие, довольно большое, и он указывал на него, когда говорил. Потом он вернулся в церковь и впоследствии еще несколько раз выходил с водой.

Священник обливался потом, и потому, когда до меня дошло, что он делает, я проследовал за ним в церковь. Он сидел во внутреннем дворике в тени, обмахиваясь широкополой шляпой.

— Падре, — сказал я по-испански, — может, вы немного отдохнете, а я поработаю за вас?

— Ты хочешь помочь, сын мой? Ты совершишь в высшей степени благородное, милосердное деяние.

— Конечно, — кивнул я и объяснил, что я матрос с «Санта-Чариты».

Тогда священник показал мне, как прицеплять кувшин к крюку колодезной веревки. Выпускать веревку следовало осторожно, поскольку сосуд будет плавать на поверхности, рискуя соскочить с крюка, пока в него не наберется порядочно воды.

Выйдя с кувшином наружу, я подобрал валявшийся на земле обрывок веревки, отнял от нее одну крученую прядь и положил в карман. Затем взобрался на помост, где находились рабы, укладывавшие каменные блоки на раствор. Я дал мужчинам напиться, а потом немного поговорил с ними и вернулся обратно в церковь. Когда я подошел к колодцу, священник поинтересовался, что я делаю, и я показал, как можно закрепить ручку сосуда на крюке с помощью двух «полуштыков». Он потряс крюком, проверяя, соскочит ли с него кувшин. Разумеется, кувшин не соскочил, так что мы спокойно опустили его в колодец и вытащили, когда он наполнился.

— Сын мой, — промолвил священник, — ты ангел Господень, но мне не следовало позволять тебе выполнять мою работу даже единожды. Мой долг — нести знание о Христе этим бедным людям.

— Ну, я тоже пытался сделать это, падре, — признался я. — Конечно, здесь я вряд ли могу тягаться с вами, но я сказал, что Бог в Своей безмерной любви к ним послал Иисуса, чтобы они снова примирились с Ним.

Мы сели в тени и немного побеседовали. Потом священник снова вышел с кувшином наружу. По возвращении он опять закрепил ручку сосуда на крюке. Он возился с узлами дольше меня, но у него все получилось. Пока кувшин наполнялся, мы присели и еще немного поговорили. Я сказал, что рабов надо освободить и что никто не должен быть рабом.

— Согласен, сын мой. Но какую пользу извлекут они из свободы, коли не знают Бога? Они не спасут свои души, ибо не смогут.

— Но может, они скорее найдут Бога, если получат свободу, чтобы искать Его, — возразил я. — Вдобавок тогда им не придется работать на износ, и они станут лучше питаться.

— Что непременно произойдет, сын мой, если они поработят других, как некогда порабощали их. Нынешние рабовладельцы обладают свободой, чтобы искать Бога. Ты считаешь, они нашли Его?

Я пожал плечами.

— Ответь мне, сын мой. Ты так считаешь?

Мне пришлось признать, что не похоже на то.

— Ты в силах освободить рабов, сын мой?

Я помотал головой:

— Для этого потребовался бы целый воз реалов, а у меня совсем нет денег.

— И я не в силах, сын мой. Но я могу показать надсмотрщикам, стражникам и самим рабам, как христианин должен относиться к ближним.

Потом священник рассказал про церковь, расположенную через несколько улиц, и я пошел посмотреть на нее. Я оказал там посильную помощь и валился с ног от усталости ко времени, когда вернулся на корабль.

Сеньор весь день оставался на борту с боцманом и Савалой, самым старым матросом из вахты левого борта. Они подозвали меня, усадили рядом и принялись подшучивать надо мной по поводу девушек и всего такого прочего. Я просто ухмылялся, мотал головой и говорил, что не встретил ни одной. Совершенно не кривя душой.

Убедившись, что разозлить меня не удастся, они заговорили на другие темы. Так я узнал, что Веракрус является «портом сокровищ». Скоро сюда придет галеон, чтобы отвезти сокровища в Испанию, и мы дождемся его и поплывем в Испанию с ним.

«Чтобы находиться под защитой пятидесяти пушек», — так сказал Сеньор. Я хотел узнать побольше про казначейство с сокровищами и выяснить, где оно находится. Я понимал, что мне никто ничего не скажет, коли я спрошу, а потому помалкивал и держал ушки на макушке.

Еще несколько матросов вернулись на корабль, все пьяные в стельку. Сеньор позволил им спать на палубе или в носовом кубрике, что вполне меня устраивало. Немного погодя я тоже улегся на палубе и заснул под их болтовню.

Вскоре боцман разбудил меня, тряхнув за плечо. Мне показалось, что я проспал недолго, но луна уже взошла и стояла высоко в небе. Капитан уже вернулся, на палубе сидели и болтали еще несколько матросов, и Сеньор, боцман, старый Савала и я получили приказ сойти на берег и собрать всех, кого найдем там.

Так что мне пришлось таскаться по тавернам и вдобавок разговаривать там с разными девушками, красотками и страхолюдинами. Все они подшучивали надо мной еще грубее и пошлее, чем Сеньор и боцман. «Возвращайся сюда один, и я покажу тебе штучки, каких ты никогда еще не видел». «Посиди со мной, и я выпрямлю твой кривой носишко». «Да! Он вытянется, выпрямится и гордо задерется». И так далее и тому подобное, вплоть до самых грязных сальностей. Итальянский отлично подходит для непристойных разговоров, но иногда мне кажется, что лучше испанского нет на всем белом свете. Девицы с великим удовольствием дразнили меня, смеялись надо мной и над каждым моим словом и так веселились, что в конце концов я сказал:

— Слушайте внимательно! Вы мои должницы, все вы, и в ближайшее время я приду собрать с вас долги.

На следующий день капитан перевел меня в вахту правого борта. Мы работали до наступления жары — мыли палубу, заменяли изношенные снасти и все такое прочее, — а потом снова сошли на берег. Теперь я знал, что большинство матросов, пообещавших вернуться к ночи, нагло соврали и не вернутся на корабль, пока кто-нибудь не придет за ними. Чего я лично не собирался больше делать.

Поначалу я хотел просто найти на берегу место, где можно поспать, — например, в церкви, где я познакомился со священником. Но потом решил, что мне надо всего лишь пробраться обратно на корабль незаметно для Сеньора. Тогда я смогу вернуться пораньше, подвесить свою койку в носовом кубрике, как обычно, и задать храпака. Это будет гораздо лучше, чем спать в каком-нибудь закутке в грязном переулке (до поступления на «Санта-Чариту» я часто так делал), и таким образом я не нарушу своего слова. Я не обещал доложиться Сеньору по возвращении, обещал только вернуться на корабль к ночи.