Княгиня Ренессанса - Монсиньи Жаклин. Страница 28

– Ну, что скажете, мадам, по поводу этой довольно грубой карикатуры? Я был бы очень огорчен, если бы оказалось, что она ранит ваши целомудренные уши.

Зефирина открыла глаза. Князь уже надел рубашку.

Теперь она почувствовала себя увереннее и пошла в наступление:

– Я последовала за вами сюда, месье, не для обсуждения моды, а для откровенного объяснения.

– Откровенного объяснения! – повторил князь, и в голосе его прозвучало сомнение.

– Я хочу поговорить с вами о том, что для меня важнее всего: о моей свободе!

– Тысяча чертей! О чем… о чьей?

– О моей, – с усилием проговорила Зефирина.

– Да вы, мадам, камень с моей души снимаете. Я-то думал, вы начнете говорить со мной об этом наемнике Ля Либерте, которого, как мне показалось, вы особенно нежно обнимали, настолько нежно, что я задал себе вопрос, уж не для того ли вы заставили меня рисковать жизнью, чтобы заманить в подстроенную вами ловушку…

Говоря все это, Фульвио сел напротив Зефирины. Она приняла вызов:

– А я, месье, в свою очередь ломаю голову над тем, не скупость ли является вашим самым большим недостатком… Вместо того, чтобы убивать, не лучше ли было заплатить столько, сколько у вас попросили?

Скрестив длинные, обтянутые шелковыми чулками ноги, Фульвио парировал:

– Помимо того, мадам, что вы становитесь слишком дороги, нет не моему сердцу, а моему кошельку, до такой степени дороги, что я вынужден признать, мне уже никогда не возместить понесенных расходов, знайте, что для удовлетворения запросов этих бандитов мне бы понадобилось по меньшей мере три дня, чтобы сюда прибыли груженные оружием и провиантом подводы. Я имел слабость поверить в то, что вы находитесь в опасности, и попытаться вместе с Монтроузом освободить вас. Применив эффект неожиданности, мы кинулись в атаку… Не могу не признать, что ваше поведение лишило меня всяких иллюзий.

Это было сказано беззлобно, тоном простой констатации.

Зефирина вынуждена была признать про себя, что он прав. Вспомнив советы Макиавелли, она поняла, что надо в воду добавить немного меда.

– Вы плохо обо мне подумали, месье, – сказала она с усилием. – Человек, которого звали Ля Либерте, мой бывший крепостной Бастьен… друг детства, который к моему удивлению сказался вне закона. Но, несмотря на все его провинности, я не могу забыть, что мы росли вместе и что…

– Вы, видно, изрядно помучили бедного парня, жестоко играя его чувством к вам. Наверное, поэтому ему пришлось покинуть вас, мчаться прочь во весь опор от своей богини и мучительницы…

Вспоминая сцену на пляже, после которой Бастьен действительно бежал после бурного объяснения, Зефирина взглянула на князя с подозрением.

– Откуда вы знаете, что Бастьен сбежал? Князь пошевелил горящее полено в камине.

– Проще простого, моя дорогая… Вассал всегда пылает страстью к госпоже, кузен к кузине, трубадур к королеве, карлик к великанше, а брат к сестре…

– Зачем вы все это говорите?

– Ну, просто инцест особенно в моде и…

– Нет, про карлика и великаншу.

– Вы не любите карликов?

Уж не сошла ли она с ума? На секунду ей померещилась тень Каролюса.

Своими нервными пальцами Зефирина коснулась лба, будто стараясь избавиться от этого тягостного воспоминания, потом, сменив тему, снова ринулась в бой:

– Вы дали мне обещание, монсеньор!

– Я?

Фульвио восхитительно разыграл удивление.

– Вы мне поклялись сделать все возможное, чтобы расторгнуть наш брак.

– Я ничем не нарушил своего обещания. Мы живем как чужие, и думаю, у вас нет причин жаловаться на телесные посягательства и плохое обращение.

При таком откровенном напоминании Зефирина снова вспыхнула. Однако тут же возразила:

– Поговорим как раз о вашем обращении… Вы держите меня взаперти, засадили меня в тюрьму, и я живу как заключенная.

Фульвио так резко встал, что Цезарь и Клеопатра даже залаяли, но потом снова легли у огня.

– Так вы желаете выходить из дворца?

Зефирина тоже встала.

– Да, я этого хочу!

– Но вы меня не просили об этом!

– Ну, так теперь прошу.

Какое-то мгновение оба супруга смотрели друг на друга, полные решимости. Фульвио видел перед собой напряженное лицо Зефирины. Она не опускала глаз и не прятала горящего в них огня. Не будь так воинственна ее поза, можно было сказать, что после своей болезни она еще больше похорошела. Фульвио хотелось коснуться пальцами ее шелковистых волос, заплетенных в косы и перевитых жемчугом.

Зефирина была красива. Но теперь она выглядела женщиной и куда более ослепительной, чем когда прибыла в Италию. Маленькая куколка превратилась в восхитительную бабочку… или скорее в великолепную кобылицу, нуждающуюся в укрощении.

Фульвио сжал кулаки. Он подавил в себе желание прервать спор и швырнуть ее под балдахин, чтобы наконец довершить то, что не удалось в карете.

У нее явно есть темперамент, но знает ли она об этом? Была ли она разбужена? Девственница ли она еще, чей нрав требует успокоения?

Фульвио вдруг пожалел о том, что родители отдали его на воспитание в миланский монастырь, к ученым монахам. Дед его, живший в прошлом веке, не стал бы забивать себе голову всеми этими рассуждениями. Он бы приказал отхлестать красотку, а потом бы использовал в соответствии с потребностью. Она же, выполнив свою обязанность, сразу бы успокоилась и, сидя за прялкой, стала бы поджидать, когда муж снова почтит ее своим вниманием!

А эта в довершение ко всему еще и образованная! Фульвио отвернулся и стал ходить по комнате.

– Если я позволю вам выйти, мадам, вы же опять убежите! Вы поднимете на ноги весь городской гарнизон! Спровоцируете мятеж! Свалитесь в какой-нибудь колодец! Убьете папу! Устроите побег Франциску I! Отравите Карла V!.. И, бог его знает, что еще натворите. Ведь в вашей головке без конца роятся какие-то замыслы и фантазии. Не хочу упрекать вас в этом, но вы, мадам, не из числа жен, которые вносят в жизнь покой. Пока вы все еще княгиня Фарнелло, мне не хотелось бы рисковать, позволив вам стать причиной какого-нибудь очередного скандала.

«Не такое это легкое дело проучивать всех братьев Доменико, какие существуют в Риме».

Зефирина была слишком умна, чтобы не согласиться с обоснованностью его упреков.

– А если я дам вам слово, что до развода, не буду пытаться убежать?

– Хм…

– Я буду вести себя спокойно, клянусь вам. Зефирина умоляла его.

– Я даю клятву не покидать Рима. Клянусь головой, душой, клянусь честью своего отца. Это ужасно, но вы по-прежнему считаете меня воровкой. Вы сердитесь на меня за изумрудное колье…

Фульвио сделал жест рукой, означавший: «Пустяки, мадам».

Но Зефирина упрямо продолжала:

– Это не я! Ну как мне убедить вас? Самый крупный изумруд был внутри пустым. Я его открыла и нашла в нем маленькую пластинку из странного металла с фиолетовым отливом, с геометрическим рисунком и надписью…

– Надписью? – повторил Фульвио недоверчиво.

– Да, там были слова… я хорошо их помню… «Усталый Леопард в небо свой взор устремляет. Рядом с солнцем видит орла, тешащегося со змеей».

– Или у вас, моя дорогая, сильное воображение, или…

– Вы должны мне верить, рисунок представлял собой три треугольника, наложенных друг на друга. У нас в семье тоже было похожее колье, и я получила его при странных обстоятельствах. Но оба они были у меня украдены.

Зефирина говорила торопливо, будто боялась, что ее прервут.

– Что вы сделали с найденной пластинкой? Вы снова вложили ее в изумруд? – спросил Фульвио.

Зефирина покачала головой:

– Нет, я спрятала ее в одной из комнат, между двумя паркетинами. Для большей надежности я прикрыла пол в этом месте ковром, а колье оставила на туалетном столике…

– А потом?

– Вышла на террасу, где вы меня и нашли, – медленно произнесла Зефирина.

– Да, и где претендент на вашу руку оглушил меня, – продолжил Фульвио.

Он слушал, не шевелясь, рассказ Зефирины, а потом заговорил словно сам с собой: