По Алтаю - Сапожников Василий Васильевич. Страница 26

   Над обрывом к Чуе стояли две юрты, в которых мы отыскали калмыка, имеющего лодки; скоро неизвестно откуда появились еще калмыки, одетые очень своеобразно: единственным костюмом была шуба, туго подпоясанная и спущенная с плеч так, что грудь, спина и плечи были совершенно голы и от солнца сделались темнобронзовыми. Эти полураздетые фигуры мне напомнили австралийцев, как их рисуют на картинках. Под начальством демичи, который нас провожал от Иодро, все калмыки приняли деятельное участие в переправе. Лошади были осторожно спущены под обрыв по крутой тропинке и развьючены на узкой береговой полосе. Появились две маленькие долбленые лодки, напоминающие остяцкие обласки, и переправа началась. Лодки так малы, что при двух гребцах, каждый с одним веслом -- на носу и на корме, можно было положить не больше трех сум. Лодку заводили сажен на сорок вверх и отталкивали от берега; ее подхватывало бурным течением, сильно сносило и покачивало на середине; голые гребцы усиленно работали веслами, и в две-три минуты лодка была на том берегу, пройдя пространство сажен в сорок. Таким образом, багаж и путешественники были переправлены приемов в восемь. Лодки давали сильную течь, и воду забрасывало прямо через борт; поэтому после каждой переправы приходилось вычерпывать воду из лодок. Туда же были переправлены несколько лошадей, на что они соглашаются довольно охотно: подведут к берегу и толкнут в воду, и лошади быстро пересекают поток, умело сопротивляясь бурному течению; также довольно легко лошади переплывают и Катунь при ширине в 70--80 сажен, хотя бывают случаи, что лошадь перевертывает течением и она тонет, но сравнительно редко.

   Отсюда до переправы через Катунь нужно было пройти версты две низким песчаным берегом, поросшим ивняком. Переправа через Катунь посерьезнее: река шире и течение быстрее, поэтому сносит еще дальше, и если лодка не успеет во-время причалить к противоположному берегу, то ее понесет на громадные камни, где наверное разобьет в щепы. Но калмыки производят переправу очень ловко, и почти не является сомнений относительно успешного результата.

   В общем переправы заняли больше трех часов, и вот мы, наконец, на узком левом берегу Катуни. Сзади круто поднимается заросший кустарниками склон, слева сразу вырастает каменная стена, далеко выступающая в воду; справа береговая полоска все суживается и, наконец, прерывается надвигающимися скалами. В двух шагах неумолкаемо шумит Катунь на торчащих из воды камнях. На остроконечных верхушках гор противоположного берега все еще играет яркое солнце, а у нас его уже давно не видно, хотя всего семь часов. Катунь, казавшаяся по сравнению с Чуей прозрачно-голубой, при более внимательном рассматривании, оказывается немного мутноватой, и это делается понятным, если вспомнить что очень недалеко от нашего стана она принимает в себя две ледниковые реки -- Аргут и Ак-кем с очень мутной водой.

   С вечера был послан нарочный в ближайший аил за лошадьми и проводниками, а пока мы ознакомились с предстоящим переездом из расспросов калмыка-перевозчика. Он сообщил, что до д. Котанды остается верст пятьдесят пять, хотя нужно заметить, что у калмыков представления о версте весьма неустойчивы, и лучше мерить расстояние временем, потребным для переезда. На пути против Аргута предстоит пройти трудные бомы, переход по которым настолько серьезен, что иногда предпочитают сделать 400 [?] верст объезда, чтобы миновать эти трудные четыре версты.

   Рано утром нас разбудил говор нескольких голосов и отфыркивание пришедших лошадей. Вместе с проводниками приехал демичи Чекурак и просил по пути заехать в его аил, верстах в восьми от нашего стана, на что мы, конечно, выразили согласие.

   Выступили в 9 часов и, сразу с берега поднявшись на возвышенный плоский прилавок, пошли вдоль Катуни; дальше прилавок запирается стеной Теректинских белков²², так что остается свободная полоса от полуверсты до одной версты шириной. Низкая травка долины пожелтела от солнца и только кое-где около ручьев резко выделяются зеленые полоски растительности. Около одного такого ручья -- небольшое засеянное поле, орошаемое арыком. Прилавок имеет волнистую поверхность, и есть один подъем повыше. На вершине его сложена куча камней с воткнутыми в нее палками, на которых развеваются полоски разноцветных тряпок. Это так называемая "джалама", т. е. жертва духу гор за благополучный перевал. Бросили и мы по камешку в общую кучу²³.

   Через два часа езды мы подходили к первому аилу, приютившемуся ближе к горам на площади, усеянной камнями, как раз против впадения р. Эбелю в Катунь. Нас, очевидно, ожидали, потому что у юрты Чекурака столпилось довольно много калмыков и женщин. На тех и других были надеты высокие бараньи шапки, сильно расширяющиеся вверху. Этот головной убор видел я впервые. Едва я спустился с седла, как меня взяли под руки десятилетний сын Чекурака и какой-то старик и торжественно повели в юрту, где и усадили на меховом ковре. Началось угощение, состоявшее из кумыса и теплой араки. Хозяйка держалась в стороне и только наполняла напитком плоские деревянные чашки, разносил тот же мальчик -- сын хозяина; поднося кому-нибудь из гостей, он сначала приближал чашку к собственным губам, делая вид, что немного отпивает, и уже потом подавал гостю. Хозяин набил трубку, раскурил и подал мне, я, в свою очередь, должен был ответить тем же; этот акт у калмыков считается любезностью, и не принять трубки нельзя; скоро трубки то и дело переходили из рук в руки. Женщины хотя и держались в стороне, но курили также охотно.

   Все сначала стеснялись, но напитки развязали языки, и толмачу приходилось поминутно подавать реплики. Калмыки очень интересовались целью моей поездки, расспрашивали о моей семье, русских городах, дорогах и т. п. и нередко ставили меня втупик своими наивно-детскими вопросами. Просидели за разговорами больше часу, но пришлось побывать еще в соседнем аиле, куда нас увел очень живой и веселый старик и где повторились те же церемонии. Сфотографировав обе юрты с их хозяевами и гостями и отблагодарив их порохом и табаком, а женщин и детей леденцами, мы направились дальше. День был жаркий, и толмач, злоупотребивший аракой, подозрительно покачивался на седле.

   Не прошло и получаса, как начались знаменитые бомы. Скалистые горы отвесными уступами подходят все ближе и ближе к Катуни и, наконец, повисают над гремящей рекой. В этом именно месте на протяжении нескольких верст Катунь образует прорыв между сдвинувшимися горами. Первый карниз, на который мы выехали с высокой террасы, до того виснет над рекой, что виден только противоположный берег, а Катунь, скрытая под скалами, шумит где-то внизу. Справа прямой стеной поднимаются уступы горы, слева -- страшный обрыв; в вашем распоряжении узкая тропинка, иногда не шире аршина. Лошадь ступает осторожно и все время прядет ушами по направлению к обрыву. Ничего еще, пока карниз идет более или менее горизонтально, но это бывает редко; тропа то круто взбирается вверх, как бы цепляясь за малейший выступ скалы, то большими ступенями падает вниз. Ступени до аршина высоты и больше. Лошадь, приостановившись наверху ступени, как бы измеряет глазами расстояние и потом сразу опускает обе передние ноги и затем осторожно переносит задние. Иной раз, плохо рассчитав расстояние, она скользнет передними ногами и, видя опасность сорваться вниз, моментально сгибает задние ноги и садится на зад. Вообще в подобных переходах просто можно любоваться ловкостью и сообразительностью животного. В двух трудных местах мы все сходили с лошадей, но вьюков не снимали, потому что они еще раньше были значительно убавлены; но в этом случае чувствуется, пожалуй, не лучше, потому что стоит лошади, которую ведешь в поводу, сорваться, и она обрушится всей тяжестью и столкнет всадника, а перспектива и впереди на ступеньках и сбоку на обрыве одинаково непривлекательна. Два раза скалы немного отступают и дают возможность отдохнуть на более покойной крутой покатости, усыпанной щебнем сланца. Но за коротким отдыхом скоро опять начинаются грозные скалы. Такие бомы один за другим тянутся версты на четыре вплоть до устья Аргута и несколько дальше. В одном месте, уже в конце бомов, извилистый карниз приправлен бревнами в виде узкого балкона, который заканчивается наклонным помостом, перекинутым через небольшое пространство, где карниз совсем обрывается; здесь лошади часто садятся на зад и сползают.