По Алтаю - Сапожников Василий Васильевич. Страница 38

   Та же медвежья тропа вывела нас на террасу. Перед нами было небольшое плоскогорие с немногими последними кедрами, густо поросшее травой, ерником и низким тальником, а ближе к потоку заваленное камнями -- несомненно старой мореной. С северо-запада оно замыкается скалистым хребтом с острыми зубцами гребня, отчасти прикрытого снегом, а с северо-востока обрывистыми скалами Черной сопки. Между хребтом и сопкой видна ложбина, которая, огибая последнюю, уходила, как я предполагал, к западному конусу Белухи (конусов Белухи с террасы не видно, они закрыты Черной сопкой). Высота террасы около 2 125 м. Чтобы лучше обозреть местность, я решил итти не по ложбине, а подняться в северо-западном направлении по скалам, которые ведут к главному хребту.

   Проводник со вчерашнего дня жаловался на сильную боль в желудке, имевшую источником, вероятно, ледниковую воду, которую он накануне жадно пил при восхождении на Восточный поток Катунского ледника; теперь боль усилилась, и я уговорил его остаться на террасе, а сам захватил довольно тяжелый фотографический аппарат и начал подниматься по скалам. Аппарат очень затруднял восхождение, особенно на скользких наклонных плитах сланца, но, уже взойдя немного, я увидел то, что ожидал, а именно: довольно большой ледник с четырьмя правильными моренами в ложбине около Черной сопки. Ниже конца ледника вплоть до водопада тянется сплошное нагромождение старой морены³³. Таким образом, этот ледник значительно отступил, а раньше выходил к водопаду, и, может быть, в долину Катуни. У нижнего конца ледника я рассмотрел во льду большую правильную воронку с осыпающимися в нее камнями (рис. у стр. 104).

   Но я не видел Белухи и потому продолжал подниматься рядом скалистых прилавков, которые часто сменялись крутыми каменистыми осыпями с редкими полянками низкорослой растительности; выше начали попадаться небольшие снежные поля. Наконец, с левой стороны Черной сопки показался серебристый западный конус Белухи и, по мере моего подъема, выдвигался все больше и больше.

   Прошло часа три, как я, оставив террасу, поднимался по скалам; до седла гребня, к которому я шел, оставалось очень немного, но пора было остановиться, потому что день клонился к вечеру, а мне еще предстоял нелегкий спуск. Я остановился вблизи одного снежного поля, где перевернутые слои сланца образовали ряд высоких барьеров, напоминающих разрушенные стены и коридоры старой крепости. Барометр показывал 2 805 м.

   Отсюда я мог хорошо ориентироваться в положении ледника. Западный конус Белухи был виден почти целиком, а Восточный скрывался за ним. Ледник начинается где-то около Западного конуса и принимает в себя с правой стороны (по течению) второй поток меньшей величины; последний начинается в ложбине острого хребта, идущего от Белухи и тянущегося вдоль правого берега ледника к скалам, на которых я находился. Третьего потока, который должен быть, судя по числу морен (4), я не мог отсюда увидеть. Ледник, выполняющий узкое дно долины между Черной сопкой и противоположной стеной хребта, сначала принимает западное направление, но потом, обтекая основание Черной сопки, понемногу отклоняется к юго-западу и юго-западо-югу. С той и другой стороны с крутых обрывистых скал к леднику примыкают осыпи снега в виде острых треугольников. Ближе к нижнему концу ледник спускается широкой отлогой волной без заметных разрывов и трещин и на большом пространстве сплошь усыпан камнями, отчего получает черный цвет. На основании этого последнего признака я предлагаю назвать его Черным ледником. Длина его не менее трех верст. Конца ледника и ложбины с потоком Рассыпным отсюда не видно: вся терраса скрыта за рядом прилавков, которыми я поднимался. Зато на юге и юго-западе открывается гигантская панорама снежных гор, расположенных южнее Бухтармы и примыкающих к Высокому китайскому Алтаю.

   Трудно вообразить себе ужасную тишину, которая охватила меня на этой высоте, среди гигантских выступов скал, перемешанных с кучами снега! Поток ледника остался глубоко внизу, и оттуда не доносилось ни звука, воздух застыл, и ясно слышались удары собственного сердца. Подавляющая, фантастическая тишина; и только при взгляде на знакомых альпийцев меньше чувствуется одиночество.

   Однако вечерело, и даль начала укутываться в туманную дымку; пора вниз. Спуск занял около двух часов, и я еще засветло успел спуститься на террасу, где и отыскал значительно оправившегося проводника.

   Мне хотелось побывать у самого водопада, и мы пошли поискать спуска с террасы к его нижней ступени. Спуск нашли почти у самого водопада, но он был до того крут, что необходимо было постоянно удерживаться за кустарники, а где их нет, виснуть на кирке, высматривая удобное место, и, освободив кирку, скатываться на несколько аршин. Таким образом, мы скоро спустились на скалы и берегом потока поднялись вплотную к водопаду, где его мощная струя разбивается о камни. Взглянешь вверх и кажется, что сноп воды падает прямо на тебя и вот-вот раздробит голову, но потом он, плавно загибаясь, рассыпается в воздухе на крупные капли и бьет у наших ног в два громадных отшлифованных камня. Раздробленная вода отражается вверх и на момент как бы замирает в воздухе, отливаясь в фантастические фигуры с прозрачными тающими крыльями и разметавшимися волосами. Замрут они на мгновение и быстрым порывом воздуха уносятся и тают на глазах; за ними новые, еще и еще, и нет конца этой сказочной мчащейся процессии метущихся белых призраков под звуки оглушительной симфонии, где грохот, плеск и журчание сливаются в неведомую, подавляющую музыку. Внимание приковано до самозабвения, и нет сил встать и уйти от очаровывающего навождения, стремительного бега и мгновенной смерти мгновенных созданий. Столько могучей красоты в грохоте водопада, в блеске серебристого белка, в голубых струях горного потока, в яркой раскраске обитателей высоких скал, что как-то обидно сознавать, что все это пропадает для большинства людей, вольно или невольно прикованных к душным городским улицам и настолько заморивших в себе потребность в впечатлениях нетронутой природы, что самые восторги перед ней вызывают у них лишь снисходительную улыбку.

   Несколько холодных капель, принесенных легким порывом ветра, вывели меня из задумчивости. Пора домой, но мой спутник ничего не слышит, и мы поневоле должны разыгрывать роль глухонемых и объясняться знаками.

   Уже заметно стемнело, когда мы спустились вдоль потока по дну ущелья, имеющему форму узкого жолоба, усыпанного сырыми скользкими камнями. У самого выхода из ущелья пробрались по узкому карнизу над потоком, цепляясь за кусты ивы и смородины, и, наконец, могли сесть в седло и направиться к гостеприимно ожидавшему нас костру.

   На другой день, 2 августа, рано утром мы распростились с В. И. Родзевичем, который закончил съемку Катунского ледника и торопился в Томск, так как срок его отпуска подходил к концу. В этот день я чувствовал сильное утомление и на деле убедился в справедливости советов одного более опытного коллеги, настаивавшего на необходимости отдыха хоть раз в неделю по обычаю, освященному тысячелетиями. Я презрел его и за это расплачивался, хотя, с другой стороны, и не всегда можно ему подчиниться. Результат горных экскурсий вполне зависит от погоды: сегодня ясный день, и вы уверены в успехе, а что будет завтра -- неизвестно. Ноги тоже начинали протестовать, но в этом я отчасти сам виноват {В. В. неосторожно отогревал у костра ноги, промоченные в ледяной воде во время экскурсии на Катунский ледник. -- Прим. ред.}.

   Утомление сопровождалось почти полной апатией к окружающему, и я, отказавшись на этот день от серьезных экскурсий, ограничился поездкой к Рассыпному и старой морене Катунского ледника, чтобы еще раз проверить, не упущено ли что-нибудь из растений, расселившихся вблизи ледника; на моренном холме, где я раньше нашел стелющуюся пихту, я отыскал еще кустики можжевельника (Juniperus sabina) да, кроме того, в широкой щели между каменными глыбами натолкнулся на довольно оригинальную постройку того маленького бесхвостого грызуна, который всюду посвистывал на камнях.