Страна А., или Автостопом по Афганистану (СИ) - Кротов Антон Викторович. Страница 19

Ища ночлега и приключений, я пошёл по одной из бесконечных улиц города. Базар вскоре кончился и начались мастерские: жестянщики, резинщики (делающие из старых шин вёдра для воды, сандалии и прочее), мебельщики… Почему-то они тоже не спешили приглашать меня на ночлег, предлагали лишь чай — этим дело и ограничивалось. Я зашёл в одну из мечетей, но сторож мечети сделал такое выражение лица, что я скорее совершил намаз и убрался вон.

За мечетью обнаружилось кладбище, довольно большое. Из земли торчали небольшие камни, и могильные плиты с надписями побольше, и разные флаги, тоже могильные. Был уже вечер. Неподалёку от меня на кладбище сидели дядьки и почтенные старики и беседовали о чём-то, но вскоре прервали беседу, уставившись на меня. Я подошёл, поздоровался и сел среди них.

Явление белого человека с рюкзаком на кладбище вызвало большое удивление. Через несколько минут я уже был окружён плотным кольцом людей — человек шестьдесят. Я ждал приглашения в гости. Любопытные, но осторожные кабульцы не спешили. Наконец, появился некий англоговорящий парень.

— Что ты делаешь здесь? Ты кого-то ищешь? — поинтересовался он у меня.

— Я ищу место для того, чтобы переночевать, — честно отвечал я. — Хочу, чтобы кто-нибудь меня позвал в гости на ночлег. Например, ты!

Стараюсь не вести окольных бесед и задаю вопрос "в лоб". Конечно, можно сказать, например: хочу чай, а за чаем напроситься на ночлег. Но когда ко мне в Москве люди просятся в гости, я предпочитаю, чтобы позвонившие и пришедшие объявляли сразу и честно объявляли цель визита! А я им сразу и отвечаю, можно или нельзя. И сам, ища ночлег в других странах и городах, сразу задаю вопрос по существу: "можно — спать — у тебя в доме?"

— Э… э… Но у меня только один дом! У меня нет никакого отдельного второго или третьего дома для тебя!

— А мне и не нужен отдельный дом. Мне нужно любое место для сна — например на крыше.

Чтобы объяснить свои намерения и прочим афганцам, я достал из рюкзака одну из фотографий, напечатанных в Мазари-Шарифе. На ней был изображён дом с кроватью на крыше.

— Вот, например, здесь я могу ночевать, — сказал я, указывая на кровать.

Афганцы заволновались, начали переговариваться друг с другом. Толпа разрасталась. Из толпы выделился некий человек, мне стали указывать на него.

— Вот, этот человек зовёт тебя к себе на ночлег, — объяснил переводчик. — Иди с ним!

Довольный, что наука победила вновь, я поднялся. Толпа медленно расступилась, и мы молча пошли — я и мой приглашатель — по сумеречному кладбищу вверх, туда, где мелкие домики стояли на горе один над другим, как жилища насекомых. Машины туда не проезжали; узкие улочки, ступеньки и лесенки вели наверх. Наконец, я оказался у ворот дома молчаливого человека. Тут только я увидел — и понял! На крыше дома у него стояла кровать — точно такая же, как была на фотографии! Афганцы поняли мою идею "кровать на крыше" буквально и сосватали к человеку, у кого была на крыше кровать!

Так я вписался в Кабуле. У хозяина оказался англоговорящий племянник; его тотчас позвали, и я вновь рассказал о том, что я путешественник, писатель, приехал в Кабул, а завтра пойду на главпочтамт встречать там своих друзей. Тем временем возник ужин — тушёные овощи, рис, салат из помидоров с луком, лепёшка и чай. На ужин мы спустились в дом и даже посмотрели старенький чёрно-белый телевизор. Единственная программа кабульского ТВ выглядела весьма просто. Напоминает программу «Время» в СССР. Сначала на экране сидели два диктора — мужчина и женщина (без чадры, но в платке) — и с листов бумаги зачитывали новости. Потом включали кадры, где были сняты всякие торжественные начальники (вероятно, открывающие новый-старый завод, фабрику и т. п.), затем опять появлялась картинка с двумя дикторами, по очереди зачитывавшими новости. После ужина и ТВ я вернулся на крышу, где меня ожидала та самая кровать.

Бесконечный Кабул светился подо мной россыпью огоньков. Где-то далеко внизу по улицам проползали фары машин. Пахло немного соляркой. Сверху, на горе — крошечный огонёк телевышки. Ступеньками город уходит вверх и вниз от меня, под углом 30?. Тёмное пятно среди огней внизу — это кладбище, где я искал вписку сегодня вечером.

С наступлением ночи десятки муэдзинов начали распевать азаны через всякие динамики во всех районах города. Часы у них шли, вероятно, по-разному, и азаны слышались в течение добрых двадцати минут. Сперва затянул один, потом начал другой, потом сразу несколько, потом уже целый хор (вразнобой) из разных районов города доносился, и под конец пропел один, потом другой опоздавшие муэдзины. Удивительно, но все азаны были слышны, хотя нас разделяло несколько километров!

После вечерней молитвы жизнь в городе замерла, начался комендантский час.

Я погрузился в мир сна.

Встал я, как обычно, перед рассветом. Попрощался с хозяином и отправился вниз, мимо домиков-скворечников, через кладбище, мимо мечети, в которую заходил вчера, — и тут меня окликнул какой-то дед в белом халате с короткой седой бородкой. Дед проявил ко мне живой интерес и звал меня следовать за ним обратно, в верхнюю часть города.

— Куда идти — далеко? — поинтересовался я, втайне надеясь, что дед хочет угостить меня завтраком (в месте ночлега завтрака не было).

— Близко, сюда, иди-иди, чай-чай, — дед поманил меня за собой. Почему-то мы прошли сперва метров сто вверх, потом свернули и метров пятьдесят параллельно большой улице, потом опять пошли вниз и вернулись на шоссе, куда я, собственно, и направлялся. Вероятно, дед был местный Иван Сусанин.

— Ну и куда же мы пришли? Сам не знаешь, куда ведёшь, — обиделся я и направил свои стопы к почтамту. Но дед неожиданно преобразился. Он стал тянуть меня за руки и за рюкзак, кричать что-то, звать куда-то. Несмотря на утро, собралась толпа любопытных. Переводчиков среди них не было.

— Аль-Каида! Аль-Каида! — послышалось в выкриках деда; он указывал на меня.

Откуда ни возьмись — человек в зелёной пятнистой форме, мент или солдат.

Я даже обрадовался: подумал, наведёт порядок и избавит меня от деда. Показал паспорт, визу показал. Попросил документы у деда, у того их, разумеется, не было.

— Я: паспорт есть, виза есть. Ты: паспорт нет, визы нет. Аль-Каида — ты! — раскрыл я сущность деда к явному удовольствию собравшихся.

В подтверждение своих слов я объяснил, как дед водил меня за собой вверх-вниз по городу; значит сам не знает, куда идти, значит он и есть Аль-Каида. Но солдат арестовать деда не спешил. При попытке уйти сквозь толпу тусовка разрослась, и я увяз в людях. Дед призывал отвести меня в ментовку.

— Ты, дед, сам не знаешь, куда идти. Хочешь в полицию? Пешком с тобой не пойду. Давай такси, поедем — за твой счёт.

Толпа застопила микроавтобус, в него погрузились дед, я с рюкзаком и та часть толпы, которая поместилась. Куда-то поехали, очевидно в районнное отделение милиции. Дед был доволен.

Двухэтажное здание милиции с небольшим внутренним двориком содержало человек семь полицейских (формы они не имели, но автоматы у них были) и пожилого человека, исполнявшего функции дворника и повара. Зрителей прогнали; дед изложил своё мнение обо мне, а я — своё о деде. Деда отпустили, меня оставили. На прощание довольный дед пытался попрощаться со мной за руку; я спрятал руки за спину и сказал, что стучать плохо. Сексот удалился. Водителю микроавтобуса так никто и не заплатил.

Следующие пять часов я провёл в ментовке. Приходили всё новые люди, они сказывались всё более высокими чинами, каждый знал несколько новых русских слов в дополнение к предыдущим. Угощали меня чаем, приглашали смотреть телевизор и стандартный афганский «видео-салат». Но не отпускали.

— Я отпускать тебя нет, — объяснял самый русскоговорящий милиционер с рацией, одноногий амбал высокого роста. — Я отпускать нет, отпускать большой командир (он для пущей убедительности показал на свои плечи, где могли быть погоны, и начертил пальцем на них не меньше десяти звёзд), — большой командир (он помахал рацией) телефон нет, приходит большой командир, тебя отпускать!