Поджигатели. Ночь длинных ножей - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк". Страница 64

Планы помощи, рождавшиеся в большой, похожей на маску Зевса, голове Грили, приносили ему тем большую пользу, чем труднее было положение гибнущей фирмы. За время, протекшее с начала такого рода деятельности, сэр Монтегю превратился в держателя крупных пакетов акций целого ряда предприятий и компаний. Следует сказать, что в его интересы вовсе не входило, чтобы нескромные люди совали нос в его дела. А брат Нед проявлял именно такую склонность.

Вообще, с точки зрения старших братьев, Нед был совершенным неудачником. Семнадцатилетним мальчишкой он ушел на войну рядовым; знакомства, которые он завел среди солдат, оказались губительными. Он не вернулся в свое общество. На некоторое время он и совсем исчез с горизонта семьи, пока не вынырнул вдруг в качестве пилота-гонщика, героя двух нашумевших состязаний, и к тому же человеком весьма радикальных взглядов…

Монтегю издали узнал «шарабан» Неда. Автомобиль имел такой вид, словно только что побывал в аварии.

Старший из братьев, Бенджамен, лорд Крейфильд, с верхних ступеней крыльца снисходительно махнул Неду.

Когда все трое стояли на крыльце, едва ли тот, кто не был с ними знаком, признал бы в них близких родственников. На первый взгляд, между ними не было ничего общего. Худой, высокий Бенджамен с длинным черепом, покрытым светло-рыжим пухом; широкий, тяжелый Монтегю с красивою головой, увенчанной темными кудрями, и маленький, сухопарый, живой Эдуард с загорелым лицом и с коротко остриженными светлыми волосами. Только глаза – три пары ясных и холодных, как лед, светло-голубых глаз, одинакового цвета, формы и величины – обличали в них одну кровь.

– Я привез Маргрет гостя! – весело крикнул Нед, возвращаясь к своей машине.

Он распахнул дверцу автомобиля:

– Мой самый опасный конкурент в завтрашней гонке! – сказал Нед. – Герр Ульрих Бельц. Если бы вы видели его «Дракона»!

– Я думал, на свете нет ничего лучше твоей «Моли», – сказал, улыбаясь, Бенджамен.

– О! Ты бы посмотрел на его веретено. Настоящее веретено! Не летит, а вонзается в воздух. Видна рука настоящего мастера.

– О да! – веско произнес Бельц. – Доктор Шверер – весьма талантливый конструктор!

Это было сказано на столь дурном английском языке, что Бенджамен вынужден был сделать усилие, чтобы понять. Он пригласил гостей в буфетную.

В холл, где сидел Монтегю, спустилась Маргрет.

– Сейчас звонил генерал Леганье, старый знакомый Бена по французскому фронту, – сказала она Монтегю.

– Я знаю его. Он больше похож на детского врача, чем на генерала.

– Почему именно детского?

– У него розовые щеки и веселый вид. И, наверное, холодные уши. Когда в детстве такое ухо приставлялось к моей спине, меня подирал мороз по коже… Кто еще?

– Так и быть, открою, хотя собиралась сделать сюрприз: приедет княгиня Донская.

Монтегю скривил рот:

– Не выношу этих нафталинных русских светлостей.

Маргрет расхохоталась.

– Ни за что не догадаетесь, кто скрывается под этим псевдонимом!.. Конечно же, Мелани Гевелинг! – сказала Маргрет. – Прямо из Парижа.

– Старые русские куклы нуждаются в керосине? Электричество им уже не по средствам?

– Гевелинг сделал для них достаточно много. А Мелани давно хотелось стать княгиней, хотя бы керосиновой. И титул она получила из рук самого царя.

– Их царя давно расстреляли где-то в Сибири.

– Нет, у них снова есть царь: Кирилл… Я позвала Мелани для вас.

– Очень признателен за услугу, – иронически проговорил Монти, – но Мелани едва ли может заинтересовать Уэллса.

– Большой день все равно отложен на следующую субботу: к нам прилетит Гесс.

– Наци с мордой хорька и с тройною порцией бровей? Что ему нужно?

– Они с Беном поедут в Шотландию ловить форелей.

– Не поехать ли и мне с ними?

Вошел Бенджамен. Жена посмотрела на его раскрасневшееся лицо.

– Успели освежиться?

– Этот немец – вполне порядочный малый: пьет неразбавленное виски.

– Почему вы не позвали меня? Я бы тоже охотно выпила перед обедом.

– Вот как? – неопределенно протянул Бенджамен.

Попыхивая трубкой, он не спеша пошел к лестнице.

Постоянный заместитель министра лорд Крейфильд никогда не спешил. Несмотря на свои шестьдесят семь лет, он каждое утро совершал перед завтраком прогулку верхом, а между первым и вторым завтраками играл партию крикета или занимался рыбною ловлей. Если не было более достойного партнера, он вполне удовлетворялся мальчиком, который ездил с ним в качестве грума и носил удочки.

Лорд Крейфильд искренно полагал, что лишен каких бы то ни было страстей, так как не считал страстью любовь к старой малаге и свиньям, разведению которых отдавал много времени.

Подобно всякому политическому деятелю, лорд Крейфильд имел своего биографа. Этот биограф писал: «…он утверждает, будто обладает даром конструктивного мышления, но можно уверенно сказать, что дар этот проявляется исключительно негативным образом. Лорд Крейфильд всю жизнь что-нибудь предотвращает и от чего-либо предостерегает. Он блестящий образец политического деятеля оборонительного характера, стремящегося задержать центробежный процесс внутри нашей мировой империи». Правительство, с участием послушных национал-лейбористов, являлось, на взгляд Бена, наиболее верным лоцманом для британского корабля, в трюме которого находится такой ценный груз, как угольные акции Крейфильдов и лучшее в Англии, а значит, и в мире свиноводство.

Умение леди Маргрет рассадить гостей делало обеды Крейфильдов приятными для всех. Здесь, между первым и вторым, намечался состав кабинетов, выдвигались депутаты и губернаторы колоний.

Сегодня разговор за обедом почти сразу стал общим. У Монтегю не было случая сцепиться с Недом. Хозяйка умело перевела разговор на обсуждение предстоящей поездки Уэллса в Москву.

– Поезжайте, поезжайте, – иронически сказал Бенджамен. – Вам будет полезно убедиться в разрушительности этой системы. Я не стану говорить, кем они мне представляются, эти господа в Москве! – Он фыркнул, оттопырив нижнюю губу. – Вы-то, наверное, мягко называете их фантастами?

– Камешек в мой огород! – рассмеялся Уэллс.

– Советские фантасты молоды. В этом залог здравости их фантазирования, – послышалось с дальнего конца стола, где сидел Нед.

– По-вашему, я вышел из того возраста, когда допустимо здраво фантазировать? – с добродушной усмешкой спросил писатель.

– Англия слишком старая страна, чтобы иметь какую-либо фантазию, – глубокомысленно вставил молчавший до того Бельц.

– Нам часто стали повторять: вы умираете, – сказал Бенджамен. – Хорошо, мы умираем. Но клянусь вам: мы будем умирать еще тысячу лет.

– Не знаю, – доставит ли нам удовольствие тысячу лет быть полутрупом. – Уэллс в сомнении покачал головой. – Рузвельт, например, предпочел иной путь. Я не побоялся бы сказать: он стоит на пути к большим социальным реформам.

Нед громко рассмеялся. Все взоры обратились на дальний конец стола.

– Неужели вы думаете, – запальчиво воскликнул Нед, – что можно серьезно говорить о том, будто Морган и прочие сдадут свои позиции без боя?!

– Но бой не означает поражения Рузвельта, – заметил Уэллс.

– Если Рузвельт примет действенные меры к тому, чтобы связать руки капиталистам, Морган и Рокфеллер объединятся и пошлют его ко всем чертям!

– Они, конечно, будут сопротивляться, – проговорил Уэллс. – Но президент, кажется, твердо стоит на своем. Он задумал всеобъемлющий государственный контроль над банками, над транспортом, над промышленностью. Там происходит важнейший принципиальный спор о путях к плановому хозяйству.

– Плановое хозяйство в Америке с ее безработицей и ускоряющимся конвейером?! – воскликнул Нед. – Это же очевидный блеф.

– А может быть, он добьется популярности ценою ликвидации конвейера как принципа организации производства, – сказал Уэллс.

– Луддиты тоже думали, будто в бедствиях рабочих виноваты станки, но нынешние рабочие думают иначе.