Восстание на золотых приисках - Линдсей Джек. Страница 7

— Ну, готово. Теперь я снова свободный человек — и всё благодаря тебе, Дик Престон.

— Как ты думаешь, узнали нас?

— Об этом не может быть и речи. Они не узнают нас среди тысяч людей, которые побывали сегодня там, особенно теперь, когда я избавился от этой улики.

— Ну, мы ещё не совсем избавились; нельзя же оставить её здесь, чтобы отец на неё наткнулся.

— Спрячь под куском породы, а завтра брось в речку, — сказал Шейн. — Ведь не потащишь же ты эту штуку домой.

Дик согласился с этим предложением. Шейн поднял его наверх в бадье, после чего Дик, в свою очередь, поднял Шейна, снова обмотав канат вокруг вала ворота. Заметив неподалёку кучу породы, они спрятали распиленные наручники под комом светлой глины, чтобы легче было их отыскать. Затем Дик поспешил назад в хижину.

Глава 6. Посещение театра

На следующее утро Дик встал рано, принёс матери несколько вёдер воды из речки и ускользнул на участок. Удостоверившись, что поблизости никого нет, он подошёл к куче породы, где были спрятаны наручники, и стал шарить под комом белой глины. К его удивлению, наручников там не оказалось. У Дика замерло сердце. Он оглянулся, снова проверил все приметы и убедился в том, что не ошибается. Он спрятал наручники именно под этим комом глины, — и вот они исчезли.

Кровь прилила к голове Дика, когда он понял, что кто-то их нашёл и унёс. Но знал ли нашедший, что они были спрятаны именно Шейном и Диком?

Дику хотелось верить, что они были найдены случайно. Но нет, это не могло произойти так быстро! Ни один старатель ещё близко не подходил к шахтным колпакам. Значит, кто-то шпионил за ним и за Шейном?

Дик тут же отправился в палатку, которую Шейн делил со своими компаньонами. Когда он пришёл, Шейн мылся в помятом оловянном тазу, потом причёсывался перед осколком зеркала, покрытым трещинами и пузырями; Дику не сразу удалось отвести его в сторону. Сначала Шейн отказался верить Дику, твердя, что тот ошибся местом.

— Нет, — настаивал Дик. — Я считал шаги и запомнил, что эта куча ближе всего к лебёдке Митчелла.

— Что ж, — сказал Шейн, хмурясь, — тогда удивительно, что мы оба ещё не сидим в кутузке с головы до ног в наручниках. Если б легавые что-нибудь знали, они схватили бы нас обоих прежде, чем мы успели бы продрать глаза.

— Пожалуй, что и так, — согласился Дик, снова обретая надежду. — Когда полицейские после этой свалки арестовали ни в чём не повинных людей, то поднялся такой шум, что они теперь последние сапоги отдадут, лишь бы заполучить тех, кого засудят любые присяжные.

— «Тех» — то есть нас с тобой, как это ни грустно, — сказал Шейн, делая себе пробор гребёнкой, в которой отсутствовало большинство зубьев. — Что бы ни случилось с этими наручниками, пока что они ещё не добрались до правительственного лагеря. Иначе на нас бы уже напустились все четыре комиссара и полк солдатни в ярко-красных мундирах, да ещё, может быть, парочка пушек в придачу.

Дику пришлось удовлетвориться этими слабыми утешениями. Однако по мере того как день склонялся к вечеру, а их никто не трогал, Дику стало казаться, что он действительно ошибся относительно места, где были спрятаны наручники; поэтому он согласился пойти с Шейном на театральное представление, которое давали на холме Эврика. Мистер Престон нахмурился, когда Дик, сообщив о приглашении Шейна, попросил отпустить его; но тут уже миссис Престон встала на защиту Шейна.

— Вот так так, — сказала она мужу. — Ты бранишь мальчика за то, что он ввязывается в политику и в эту историю с Лигой Реформ. А затем ты его бранишь за то, что он хочет развлечься. Нельзя же одновременно сердиться за то и за другое.

— Я его не бранил, — сказал мистер Престон, протирая очки, которые надевал при чтении.

— Ну, так ты нахмурился.

Мистер Престон поморгал, взглянул на свои очки и медленно водрузил их на нос.

— У меня нет возражений против серьёзной драмы, — сказал он. — Но я, гм, не думаю, чтоб в Балларате поставили что-нибудь классическое. Послушай, Дик, я расскажу тебе о том вечере, когда видел Макреди в «Отелло». Это было зрелище, действительно возвышающее душу. Он выглядел совершеннейшим мавром, а говорил, как истый английский джентльмен.

— Дик уже слышал всё это, — заметила миссис Престон, твёрдо решив, что Дику сегодня следует отдохнуть.

— Да, о да, — сказал мистер Престон, мигая и глядя на неё поверх очков. — Мы не можем рассчитывать в Балларате на такого актёра, как Макреди. Что сегодня идёт, Дик?

— «Жертва вдовы» и ещё «Ирландский наставник», для концовки, — краснея, ответил Дик. Он уже читал афиши. — В том же исполнении, в каком они шли с успехом в присутствии коронованных особ.

Мистер Престон пососал зуб; это был признак раздумья.

— Лучше бы ты лёг спать. Но раз мать согласна, то и я не возражаю. Возвращайся домой сразу же после спектакля. Завтра вечером я, может быть, почитаю тебе «Отелло». Конечно, это будет неудачным подражанием красноречию Макреди, но я приложу все усилия. То есть я хочу сказать, что это подражание будет настолько удачным, насколько позволяют мои малые способности. Мы не должны допустить, чтоб твоё образование страдало из-за того, что обстоятельства привели нас, гм, в не совсем благовоспитанное общество.

Дик с нетерпением ждал вечера, а пока что старался разузнать что мог о последствиях беспорядков. Судья был вынужден отпустить арестованных под залог, так как в противном случае можно было ожидать нового и ещё более опасного бунта старателей; образовался комитет, который взял на себя организацию защиты обвиняемых; было решено послать к губернатору — сэру Чарлзу Хотхэму — делегацию с требованием снять выдвинутые обвинения.

Но у Дика пока что пропал интерес к политике. Отмыв лицо до блеска и надев лучшую рубашку и куртку, он встретился с Шейном, и они оба отправились к холму Эврика. Смеркалось, шоссе было ярко освещено длинным рядом фонарей; в Балларате началась обычная ночная жизнь с барами, игорными домами, кабаками, притонами, китайскими закусочными и танцевальными салонами.

Дик и Шейн прежде всего отправились перекусить в китайский ресторан Джона Аллу. Вывеска под фонарём, подвешенным к металлическому кронштейну, гласила: «Всегда горячий суп». Пройдя мимо группы людей, которые собрались возле лавки Пиппена и, сидя на бочках, болтали и читали вслух объявления об аукционе и о пароходстве «Белая Звезда», Дик и Шейн вошли в ресторан, где рядом с доской, покрытой китайскими письменами, висел рисунок, изображавший дилижанс, несущийся во весь опор. Надпись на рисунке гласила: «Билетная касса дилижансов на Мельбурн и Джилонг».

Они уселись на скамью рядом с несколькими разговорчивыми китайцами и тремя дюжими матросами в грубых морских сапогах и полосатых шерстяных кепи и принялись за рис, приправленный пряностями. Затем они стали ходить по шоссе, рассматривая витрины магазинов и читая объявления о распродаже, большом танцевальном вечере в концертном зале Джона О'Гроутса и последние сообщения из Крыма.

Наконец они взобрались на холм Эврика. Театральное здание из дерева и парусины стояло почти напротив гостиницы Критерион. Пробравшись сквозь толпу старателей, одетых по-праздничному, в синие и красные саржевые рубашки, перехваченные длинными алыми кушаками, в ковбойские шляпы и высокие сапоги, Дик и Шейн вошли в зал.

Дик впервые попал в театр и сидел на жёсткой скамье в нетерпеливом ожидании, не замечая шумливых старателей и не решаясь оторвать глаза от занавеса — вдруг он поднимется без предупреждения и Дик что-нибудь пропустит! Чтобы время шло быстрее, он изучал объявления на занавесе и прислушивался к пиликанью инструментов, настраиваемых а оркестре.

Когда начался спектакль, Дик пришёл в восторг и уже не замечал никаких недостатков в постановке, хотя Шейн, который побывал во всех театрах от Дублина до Сан-Франциско, отпускал замечания столь оскорбительного характера, что они понравились бы даже мистеру Престону. Содержание пьесы Дика почти не занимало, хотя у него и создалось представление, что дело шло об интригах некоей лукавой вдовы. Но он был очарован непринуждёнными манерами и уверенной декламацией актёров, всем этим театральным миром с его напускным блеском и мишурой. Когда же Шейн упрямо указывал ему на убожество декораций и безвкусицу в костюмах актёров, Дику становилось не по себе и он старался не слушать друга.