Гостеприимная Арктика - Стефанссон Вильялмур. Страница 49

Я находился так близко от лагеря, что мог подать туда знак, махая рукой. Сделав это, я не стал останавливаться, чтобы писать записку, а только поставил здесь камень стоймя, так как знал, что следы сами по себе скажут Стуркерсону и Уле так же много, как и мне. Следы сапог с каблуками указывали на присутствие белого человека. Для меня это было самым радостным впечатлением за всю мою жизнь. Пройдя с полмили, я наткнулся еще на один след. На этот раз на подметке заметны были насечки, — такая резиновая обувь имелась у кое-кого из научных сотрудников нашей экспедиции. Становилось еще более вероятным, что тот, кто оставил следы, прибыл на одном из наших судов (тогда как сначала я предположил, что он прибыл на «Белом Медведе», так как Лэйн обещал прийти, если наши суда не явятся).

Дальше на протяжении 3 миль я не нашел больше следов, хотя искал их очень тщательно. Но, пройдя еще милю к востоку вдоль побережья и поднявшись на холм, я увидел с него верхушки двух мачт. Сначала я не верил собственным глазам: почему-то мне показалось странным видеть судно на Земле Бэнкса, где оно, собственно говоря, и должно было быть.

Я побежал вперед, так как мне пришло в голову, что судно лишь ненадолго остановилось на якоре и может отплыть. Когда я пробежал полмили, передо мной открылась вся бухта; к моему удивлению и огорчению, я узнал «Мэри Сакс». Она была разгружена и вытащена на берег, а команда занималась постройкой дома. Я пошел медленнее, раздумывая, что помешало «Полярной Звезде» прийти и почему «Мэри Сакс» находилась на земле, а не на воде. Кораблекрушения явно не было, все имело слишком аккуратный вид.

По мере того как я приближался, люди мельком оглядывались на меня, но, по-видимому, я не привлекал их особенного внимания. Это было понятно: очевидно, часть команды была на охоте, и меня принимали за кого-либо из своих, возвращавшегося домой. Подойдя поближе, я узнал Джима Кроуфорда, несшего дерн. Пока я приближался, капитан Бернард несколько раз оглядывался на меня, потом отвернулся и медленно направился к пароходу. Я был в 10 или 15 м от Кроуфорда, когда он, взглянув на меня в третий или четвертый раз, увидел, наконец, что я не принадлежу к их партии. Я не помню, что он держал в руках в этот момент, но ясно помню, что он выронил то, что держал. Он мне говорил потом, что сначала принял меня за кого-то из своих охотников. Когда он убедился в своей ошибке, то был очень удивлен и решил было, что я эскимос, но не мог сообразить, к какому племени я принадлежу. Он слышал, что туземцы о. Виктории отличались от эскимосов, которых он знал в Аляске, но ему случалось видеть одежду туземцев о. Виктории, а я был одет по аляскинскому образцу. Кроме того, Кроуфорд знал, что у туземцев есть только луки и стрелы, а у меня в руках было ружье. Все эти противоречия совершенно сбили его с толку. Он узнал меня только тогда, когда я заговорил с ним и назвал себя. И даже после этого он несколько секунд простоял пораженный, безмолвно и неподвижно.

Однако Кроуфорд, наконец, понял, кто я такой, повернулся и закричал Бернарду: «Стефанссон жив! Он здесь!» Это произвело на Бернарда большее впечатление, чем мое собственное появление на Кроуфорда. Через несколько секунд началась такая суматоха, какой только можно было пожелать. В один момент меня окружили участники экспедиции. Но прошло еще несколько минут, пока они вполне осознали факт моего присутствия среди них и пока я, в свою очередь, понял, каким образом они тут очутились и в каком положении они находились. Я ожидал, конечно, что они мне обрадуются, но не понимал, почему их так сильно удивило мое появление. Я думал, что они прибыли к Земле Бэнкса, чтобы встретиться со мной, и должны радоваться тому, что эта встреча состоялась. Поэтому их поведение казалось мне странным и только тогда стало мне понятным, когда я узнал, что они не ожидали найти меня в живых и пришли на Землю Бэнкса, исключительно подчиняясь «воле усопшего».

Я в нескольких словах рассказал о нашем положении и сообщил, что Стуркерсон и Уле шли за мною; Кроуфорд и Томсен пошли им навстречу, а Бернард повел меня в палатку, настойчиво убеждая меня поесть. Уверившись, что я не умер, он решил, что я, несомненно, умираю от голода. Я с трудом уговорил его внимательно присмотреться ко мне, чтобы убедиться, что я выглядел лучше, чем когда-либо. Он, наконец, согласился с этим, но все же утверждал, что мне следует «заморить червяка». Капитан был страстный любитель кофе и не понимал, как можно месяцами обходиться без этого напитка. Хлеб он также считал необходимым для существования, как и фрукты, и целый ряд других продуктов. Человек, вынужденный в течение ряда месяцев обходиться без них, должен был, по его мнению, совсем изголодаться. Я пытался объяснить, что гораздо больше изголодался по новостям, чем по еде, но скоро убедился, что лучше уступить, и взял чашку кофе с бутербродом. Это успокоило капитана, и он стал передавать мне новости, которых я ждал с таким нетерпением.

Но едва он приступил к рассказу, как вошел участник экспедиции, которого не было в момент моего прихода. Это был мой старый друг Баур, которого я знал с 1906 г. под именем «Леви». В последний раз я виделся с ним, когда он пришел с «Бельведера» попрощаться с нами перед нашим выходом на лед с мыса Мартин; и вот я встретил его только что вернувшимся с удачной охоты на уток, с ружьем в одной руке и с двумя-тремя птицами в другой. Он хорошо знал «белокурых эскимосов», так как зимовал среди них в 1908 г., за 2 года до того, как я их узнал, и за 4 года до того, как они стали газетной сенсацией. По его словам, он сначала принял меня за одного из них, но, заметив свою ошибку, совсем растерялся и не мог сообразить, кто я такой, пока капитан Бернард не сказал: «Разве вы не видите, ведь это начальник».

В действительной жизни удивление, как и другие чувства, никогда не проявляется так резко, как в кинофильме; но ни в одном фильме я не видел актера, так ярко выражающего удивление, как Леви. Ружье он перед этим уже успел положить, иначе оно выпало бы у него из рук; но птиц он прямо уронил на пол и, уставившись на меня, бессильно опустился на скамью.

Изумление Леви имело свою особую причину. В экспедиции он считался знатоком всего, что касалось севера. Он был китобоем в районе о. Гершеля и в других арктических областях в течение 20 лет. Каждый из участников экспедиции допускал, что я и мои товарищи погибли, но Леви постоянно доказывал, что в этом не могло быть ни малейшего сомнения. По его словам, мы не только не могли достигнуть живыми Земли Бэнкса, но не выжили бы там, если бы и добрались. Однако ни один ученый, даже обладающий самым широким кругозором, не воспринял бы так радостно фактов, противоречащих его теории; Леви был счастлив видеть нас живыми, хотя бы и вопреки всему, что утверждал раньше.

Прежде всего, я спросил у капитана Бернарда, кто прибыл с ним на «Мэри Сакс». Оказалось, что начальником экспедиции был Уилкинс, командиром судна — Бернард, механиком — Джон Кроуфорд, буфетчиком — Баур (Леви); кроме того, прибыли Чарльз Томсен, Наткусяк, мистрисс Стуркерсон с дочерью Мартиной пяти лет и мистрисс Томсен с дочерью Анни трех лет.

О «Карлуке» имелись следующие известия. В январе 1914 г. он был раздавлен льдами в 60 милях к северо-востоку от о. Врангеля; команда и экспедиционный состав благополучно дошли до о. Врангеля. Здесь капитан Бартлетт оставил их, а сам вдвоем с одним эскимосом прошел 100 миль по льду, до побережья Сибири, где он странствовал из одного поселка в другой, пока не встретил русского чиновника Клейста, доставившего его в бухту Эмма; из этой бухты капитан Педерсен отвез его на «Германе» в Сент-Майкельс. Оттуда были посланы сообщения правительству и в газеты. По слухам, Соединенные Штаты направили на о. Врангеля для спасения находящихся там людей два таможенных судна «Медведь» и «Тетис», а русское правительство послало для той же цели два ледокола «Вайгач» и «Таймыр». Таким образом, хотя корабль был для нас потерян, казалось, что люди, несомненно, будут спасены.