Жизнь Чезаре Борджиа (др. изд.) - Sabatini Rafael. Страница 44

По сути дела, «Письмо» было сборником всех имевшихся наветов и проклятий в адрес Борджа. Эта компиляция свела воедино слухи, рожденные в Риме и Венеции, Неаполе и Милане. На предыдущих страницах мы уже рассмотрели большинство обвинительных пунктов и сейчас отметим только явную несостоятельность последнего утверждения. Чезаре покорял романские государства, но не грабил и не разорял их население. Теперь, когда Романья перешла под власть герцога, жизнь там стала куда более обеспеченной и мирной, и это было отражено во многих летописях.

Едва ли не впервые за сотню лет одинокий путник мог проехать по дорогам Центральной Италии, от Пьомбино до Пезаро, сохранив в целости свой кошелек. Даже враги Валентино не отрицали благотворности его правления.

Еще раз обратившись к вопросу о совпадениях между «Дневником» Бурхарда и «Письмом к Сильвио Савелли», следует констатировать наличие плагиата. Выяснение первенства не составляет труда. Кем бы ни был автор «Письма», он не мог получить доступ к хранимому в глубокой тайне дневнику папского церемониймейстера. Видимо, Бурхард ознакомился с текстом письма раньше всех в Риме и, по каким-то своим соображениям, позаимствовал оттуда два самых выразительных отрывка.

Александр прочитал поданный ему пасквиль, посмеялся… и предал это дело презрительному забвению, не сделав ни малейшей попытки выявить и покарать неведомого врага. Такая невозмутимость свидетельствует об определенном великодушии — или о том, что не все, описанное в «Письме», происходило в действительности. Как известно, явная клевета задевает нас гораздо меньше, чем правдивое разоблачение. А человек, знающий за собой кое-какие грешки, обычно не склонен предоставлять слово своим недругам.

Чезаре не обладал благодушным терпением Борджа-старшсго. Герцог заявил, что сыт по горло грязными подметными листками, и отдал соответствующие приказы шпионам и городской страже. В начале декабря в Риме был арестован некий Манчони, уроженец Неаполя, «говоривший крамольные и оскорбительные речи о герцоге и его святейшестве папе». Несчастный неаполитанец подвергся публичному наказанию — ему отрубили правую руку и вырезали язык, чтобы лишить возможности порочить высоких особ, будь то письменно или устно. Окровавленную руку с привязанным к мизинцу языком выставили в окне собора Санта-Кроче в назидание болтунам.

В январе 1502 года была найдена новая жертва — венецианец, переводивший с греческого на латынь памфлет против папы и Валентино. Вмешательство официального представителя Республики опоздало, и наградой ученому переводчику стала петля.

По воспоминаниям феррарского посла (Составили, «сам папа считал подобные меры излишними и скорее вредными, чем полезными. Его святейшество даже при мне не раз напоминал герцогу, что Рим — свободный город, „где каждый волен говорить и писать, что ему заблагорассудится“. Но в данном случае родительские уговоры принесли мало прока. Как выразился огорченный Александр в одной из бесед с послом, „герцог — добрый человек, но все еще не научился с покорностью переносить обиды“. И это было весьма справедливое замечание, ибо никому и никогда не удавалось безнаказанно оскорбить Чезаре Борджа.

«Уж если римляне привыкли говорить и писать что им вздумается, то я, со своей стороны, обязан привить этому народу понятие о хороших манерах», — таким бывал ответ герцога на упреки отца.

Но, к большой удаче для римлян, Валентино не успел выполнить намеченную программу.

Глава 21. ТРЕТЬЯ СВАДЬБА ЛУКРЕЦИИ

Примерно в то время, когда Чезаре Борджа преподносил римлянам уроки вежливости и хорошего тона, феррарский посланник Джанлука Поцци писал будущему свекру Лукреции — герцогу Эрколе: «Нынешним вечером я вместе с мессером Герардо Сарачени посетил сиятельную монну Лукрецию, чтобы приветствовать ее от лица Вашей Светлости и Его Высочества дона Альфонсо. Она удостоила нас беседы, продолжавшейся довольно долго и содержавшей немало интересного и поучительного. Суждения герцогини о различных предметах свидетельствуют о ее живом уме, добросердечии и здравомыслии».

В конце декабря 1501 года в Рим выехали молодой кардинал Ипполито д'Эсте и два его брата — Фернандо и Сиджизмондо. Они возглавляли почетную свиту, которая должна была сопровождать невесту в Феррару.

У стен города братьев ожидал герцог Валентино, окруженный тысячным отрядом своей гвардии. По случаю встречи дорогих гостей Чезаре сменил черный бархат на белый атлас; его тяжелый меховой плащ ниспадал на усыпанное самоцветами седло. Холодный ветер с гор шевелил страусовые перья на шлемах офицеров и уносил прочь клубы пара от дыхания лошадей. Завидев вдали кавалькаду феррарцев, герцог тронул коня. Через минуту, сверкая белозубой улыбкой на смуглом лице, он уже заключил в объятия добродушного и веселого кардинала Ипполито.

Теперь Ватикан, а за ним и весь Рим, окунулся в безудержное веселье. Пиры и банкеты, маскарады, комедии и балы следовали друг за другом сплошной чередой, полностью оправдывая суждение о том, что нет на свете таких наслаждений, которых нельзя было бы изведать в Риме. Папа, не скупясь, оплачивал любые расходы, но ввиду преклонного возраста даже не пытался угнаться за молодежью. Первым во всех затеях и развлечениях, будь то турниры или ночные пиршества, неизменно оказывался Валентино.

Праздники продолжались неделю, а затем Лукрецию собрали в далекий путь. Как мы уже говорили, сестра Чезаре Борджа покидала Вечный город не с пустыми руками: общая стоимость ее приданого, включая драгоценности и произведения искусства, достигала трехсот тысяч дукатов. Второго января 1502 года, сопровождаемая огромной свитой римских и феррарских дворян, она навсегда покинула Рим.

Отныне Лукреция уходит и со страниц нашего повествования — мы встретим ее имя лишь несколько раз. В целом же роль этой женщины в столь богатой событиями истории семьи Борджа была очень невелика. Правда, впоследствии пылкое воображение романистов и поэтов создало вокруг нее ореол роковой красавицы, ненасытной любовницы и отравительницы, не устававшей вдохновлять свою преступную родню на новые злодеяния. Но в действительности, судя по отзывам современников, дочь Александра VI нисколько не отличалась от множества других знатных дам эпохи Возрождения. Веселая и остроумная, миловидная и чувственная, она была вполне безобидным существом, чья воля с детских лет полностью подчинялась хитрости отца и честолюбию брата. Выросшая в королевской роскоши, она оставалась лишь орудием двух умных, властных и совсем нещепетильных людей; она не знала отказа ни в чем, что можно купить за деньги, но не имела права голоса при решении собственной судьбы.

После венчания с Альфонсо жизнь Лукреции протекала достаточно спокойно и мирно, не давая больше пищи для сплетен. Домашний быт коронованных особ и их семейств проходил на виду у десятков глаз и неизбежно становился достоянием гласности. Будь Лукреция Борджа тем монстром, которого рисуют нам Гюго и Дюма, летописи Феррары обязательно отразили бы какие-нибудь новые похождения герцогини. Ей исполнилось двадцать два года — по тогдашним меркам, она была уже зрелой женщиной, но все же трудно допустить, что именно в этом возрасте характер и привычки Лукреции претерпели внезапную перемену.

Гораздо правдоподобнее выглядит другое объяснение: римская молва вылепила тот образ дочери Александра VI, какой желала видеть. А вот феррарские хроники сообщают нам лишь о таких чертах герцогини, как богобоязненность и мягкий нрав.

После отъезда сестры Чезаре находился в Ватикане еще около месяца. Он хотел провести Пасху вместе с женой — Шарлотта д'Альбре собиралась приехать в Рим, и придворные, провожавшие Лукрецию в Феррару, должны были затем следовать в Ломбардию, чтобы встретить супругу герцога Валентино и примкнуть к ее свите. Путешествие в Вечный город предстояло и двухлетней Луизе Борджа, дочери Чезаре, увидеть которую ему так и не довелось. Однако поездку пришлось отменить — шурин герцога, кардинал Аманье д'Альбре, известил его о неожиданной болезни своей дорогой кузины. Шарлотта осталась во Франции.