Око за око - Санин Евгений Георгиевич. Страница 7

«Кому я понадобился? – прикидывал он. – Хорошо, если городскому претору. Пятьдесят тысяч сестерциев, что он якобы взял у меня в долг, еще долго будут закрывать ему глаза на мои темные дела. А если что-то вынюхала и решила заняться мной сенатская комиссия?…»

– Пойду, доложу консулу, что он уже здесь! – сказал один из ликторов и скрылся за неприметной дверью у алтаря.

«Консулу?! – ужаснулся Пропорций. – Неужели Фульвию Флакку стало известно, что я поставил его армии плохой ячмень? Тогда я пропал: меня ждет суд, штраф, может быть, даже отлучение от воды и огня!.. [28] А вдруг, – мелькнула слабая надежда, – Флакк не успел закупить что-то для войска, и ему срочно потребовалось зерно или вино?»

– Послушай, – обратился Луций к оставшемуся ликтору. – Зачем я понадобился Фульвию Флакку?

Ликтор молчал, глядя поверх головы приведенного торговца. Луций достал расшитый жемчужным бисером кошель.

– Вот тебе золотой!

Ликтор затаил дыхание. Если бы не дернувшийся на его шее кадык, можно было подумать, что в храме стало на одну статую больше.

«Не взял золото! Неужели мои дела так плохи?…»

– Эй! – негромко окликнул Луций. – Два золотых!

Ликтор очнулся и быстро спрятал монеты.

– Тебя велел привести сюда не Фульвий Флакк… – шепотом начал он.

– А кто же? Кто?

Ликтор испуганно выпрямился и замолчал.

Пропорций проследовал за его подобострастным взглядом и увидел входящего в храм Сципиона Эмилиана.

«О боги! Сам Сципион… – узнал он прославленного полководца. – Но ведь у меня не было с ним никаких дел! На ячмень ему наплевать – консулы вечно грызутся между собой и завидуют друг другу – ему даже выгодно, что голодные кони не так быстро понесут Фульвия к славе. Или ему донесли, что мои обвинения против Авла Секунда, которому я был должен сто тысяч – лжесвидетельство?! Но это уже не изгнание, а Тарпейская скала! Эх, и почему я тогда не пожалел его? Ведь хотел же, хотел!..»

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове побледневшего Луция. Он уже видел перед собой отвесный утес на берегу Тибра, с которого сбрасывают государственных преступников, как вдруг следом за консулом в храм вошел городской претор.

Эмилиан подошел к ожившему при его виде Луцию и сказал, оглядываясь на претора:

– Похож! Они что – близнецы?

– Рождены в одночасье! – воскликнул претор.

Лицо Эмилиана смягчила довольная улыбка.

– Близнецы – счастливая примета! – веско сказал он. – Не будь Ромула с Рэмом, не было бы и Рима! Сами боги дают нам знак своей благосклонности.

Луций понял, что его привели сюда вовсе не для того, чтобы сбрасывать с Тарпейской скалы или изгнать из Рима. Склонившись перед консулом, он елейно произнес:

– Ты – достойный сын Эмилия Павла!

Претор из-за спины консула сделал предостерегающий знак, но Луция уже ничто не могло остановить.

– Весь Рим знает, что он тоже свято верил в приметы! – зачастил он. – Когда перед войной с македонским царем Персеем дочь встретила его криком: «Папа, Персея больше нет!» – имея в виду издохшую собачку, по кличке Перс, твой отец так обрадовался, что, не мешкая, повел войска в бой и одержал решительную побе…

Луций поднял глаза на консула и осекся.

Лицо Эмилиана было багровым.

Проклятье! Как он мог забыть то, о чем знает весь Рим: Сципион Эмилиан не выносит, когда при нем говорят о его родном отце, потому что в юности предал его, перейдя в более славную семью Сципионов. И его бедный отец Эмилий Павел умер от тоски в полном одиночестве…

Но Луций не был бы Луцием, если бы не нашел выхода из этого щекотливого положения.

– Но еще больше ты достоин славы своего великого деда, Сципиона Африканского! – повысил он голос и с облегчением увидел, как разглаживаются морщины на лбу консула. – Всему миру известно, что свои поступки он объяснял прямыми советами богов! И мне вовсе не кажется нелепым слух, – на всякий случай прибавил от себя Луций, – будто его отцом был сам Юпитер в облике исполинского змея!

– Ну-ну, так уж и Юпитер! – засмеялся повеселевший Эмилиан и с одобрением оглядел Луция: – А ты понравился мне, Гней Лициний, хотя и бросил тень на мою бабку!

– Но я не Лициний! – улыбнулся в ответ Пропорций. – Меня зовут…

– Прощай, Гней! – перебил его консул и, глядя на обескураженное лицо Луция, доверительно добавил: – Через несколько часов мне уезжать на войну, а сегодня – Луперкалии, [29] надо бы и богам, по традиции, воздать почет и немного развлечься перед работой, а?

– Да-да, конечно…

Луций почтительно проводил взглядом Эмилиана до самого выхода и поднял на претора удивленные глаза:

– Он назвал меня Гнеем Лицинием… Что бы это могло значить?…

– Это значит, что ты счастливый человек, Гней, раз тебя заметил такой человек!

– Но я – Пропорций! – воскликнул окончательно сбитый с толку Луций. – Луций Пропорций! Или ты… забыл меня?

– Я помню!

Претор жестом приказал ликторам удалиться.

– Я прекрасно помню, – продолжил он, оставшись наедине с Луцием, – о той небольшой услуге, которую ты оказал мне, когда я, м-мм… нуждался в некоторой сумме. Не забыл я и о своем обещании вспомнить тебя, если в сенате вдруг появится свободное место!

– Неужели ты вызвал меня, чтобы предложить мне его?! – не поверил Луций.

– Ну, не для разговора же о бедном Авле Секунде и полуголодных лошадях конницы Фульвия Флакка! – усмехнулся претор, не сводя глаз с Луция.

«О боги! – похолодел тот. – Ему все известно…»

Удовлетворившись впечатлением, которое произвели на Пропорция его слова, претор сказал:

– Запомни, то, что я тебе сейчас скажу – дело государственной важности! После нашего разговора, ты получишь подписанную лично мной подорожную легацию на имя Гнея Лициния. Согласно ей, жители Италии и наших провинций обязаны будут предоставлять тебе повозки, упряжных животных, продовольствие, принимать к себе на ночлег…

– Я готов делать все это на свои деньги! – воскликнул Луций.

– Забудь о своих прежних частных поездках! – остановил его претор. – С этой минуты ты не просто торговец, а посланник великого Рима!

– Куда я должен ехать? – с готовностью спросил Луций.

– В Пергам.

– Когда?

– Сегодня. Не позднее полуночи.

– И что я должен сделать там?

Претор загадочно прищурился:

– Внешне твоя миссия будет выглядеть скромно. Скажем – закупка партии оливкового масла для… армии Фульвия Флакка! Ты ведь уже имел дело с ее казначеями!

Луций смущенно кашлянул в кулак.

– Главной же твоей целью, – продолжал претор, – будет войти в доверие к царю.

– К Атталу?!

– Не забывай, что ты посланник не какой-то там Вифинии, а самого Рима! – назидательно заметил претор. – Но не думай, что это будет так просто, однако и не так сложно: в Пергаме среди знати немало наших друзей. Они помогут тебе попасть во дворец.

– Да я подкуплю всю стражу, залью золотом каждую щель в дверях дворца, но проникну к Атталу! – пообещал Пропорций.

– Именно поэтому я и позвал тебя. Кстати, местная знать окажет тебе эту услугу и без золота, отдай его лучше наемным убийцам или рабам: пусть найдут брата царя по имени Аристоник, и убьют его. Во дворце же ты сделаешь главное: постараешься убедить Аттала завещать свое царство Риму. Привезешь такое завещание – и ты сенатор!

– Сенатор?!

– Правда, скорее всего Аттал даже не станет слушать тебя! – сказал претор. – Тогда ты подделаешь это завещание и скрепишь его царской печатью. Подпишет ли это завещание сам царь или ты приложишь к нему печать уже его мертвым пальцем – мне безразлично. Главное, чтобы оно было в Риме, у меня в руках!

– Я сделаю все, что ты приказываешь! – клятвенно пообещал Пропорций.

– Не сомневаюсь.

Претор снял с указательного пальца украшенный крупным рубином перстень и поднес его к лучу света.

– Да, вот еще что, – любуясь игрой красок, задумчиво произнес он. – Если Аттал даже добровольно напишет такое завещание и после этого произнесет, допустим, такие слова: «Ну вот, а теперь можно и умереть спокойно», не мешай человеку. Как говорит Сципион, кто лишает жизни человека по его воле, поступает благородней убийцы! Под этим прекрасным камнем – яд, от которого нет противоядия. Одна капля – и лекари сочтут царя умершим зимой от сердечного приступа, а летом – от солнечного удара. Помоги Атталу умереть спокойно – и ты сенатор. Сенатор, Луций! – многозначительно сказал претор, протягивая перстень.