Захватчики под парусами - Эмар Густав. Страница 30
При входе флибустьера, не поднимая головы, незнакомец искоса бросил взгляд из-под своих бархатных ресниц и снова занялся вкусным завтраком, стоявшим перед ним.
У флибустьеров все было общее; каждый брал у другого, дома тот был или нет, все, что ему было нужно, — оружие, порох, одежду, пищу, и тот, у кого делался этот заем, не должен был обижаться или выражать даже самое легкое недовольство. Подобная вольность в обращении с чужим имуществом не только допускалась и терпелась, но считалась даже правом, которым все пользовались без малейшего зазрения совести.
Монбар, осмотрев глазами комнату, взял стул и, бесцеремонно сев напротив незнакомца, сказал работнику:
— Подай мне завтрак, я голоден!
Работник, не позволяя себе ни малейшего замечания, тотчас повиновался. В одно мгновение, с чрезвычайным проворством он подал флибустьеру обильный завтрак, потом стал позади его стула, чтобы ему прислуживать.
— Друг мой, — небрежно сказал ему флибустьер, — благодарю, но я не люблю, чтобы кто-либо стоял позади меня, когда я ем. Ступай, встань перед дверью дома и не пускай сюда никого без моего приказания, — прибавил он, бросив на работника многозначительный взгляд. — Никого! Ты слышишь? — прибавил он, делая ударение на эти слова. — Если бы даже пришел сам твой господин. Ты меня понял?
— Понял, Монбар, — ответил работник и ушел.
При имени «Монбар» незнакомец чуть заметно вздрогнул, бросив тревожный взгляд на флибустьера, но тотчас взял себя в руки и принялся есть с величайшим спокойствием, по крайней мере внешним. Монбар в свою очередь расправлялся с завтраком, по-видимому ничуть не интересуясь сотрапезником, сидевшим напротив. Так продолжалось несколько минут. В комнате не слышалось никакого шума, кроме звона ножей и вилок, между тем как в душе каждого из сидящих за столом бушевали сильные страсти. Наконец Монбар поднял голову и посмотрел на незнакомца.
— Вы на редкость молчаливы, — сказал он добродушным тоном человека, которому надоело продолжать молчание и который желает начать разговор.
— Я? — спросил незнакомец самым спокойным голосом, приподняв голову. — Да нет, кажется…
— Однако смею вам заметить, — продолжал флибустьер, — вот уже четверть часа как я имею честь находиться в вашем обществе, а вы еще не сказали мне ни единого слова, даже не поздоровались, когда я вошел.
— Извините меня, — сказал незнакомец, слегка наклонив голову, — это поступок совершенно невольный. Кроме того, не имея удовольствия знать вас…
— Вы в этом уверены? — с иронией перебил авантюрист.
— По крайней мере я так думаю; и, не имея ничего сказать вам, я предположил, что бесполезно начинать пустой разговор.
— Как знать! — с насмешкой возразил флибустьер. — Самые пустые разговоры вначале часто становятся очень интересными через несколько минут.
— Сомневаюсь, чтобы это произошло в нашем случае. Позвольте же мне прервать беседу на этих первых словах. Кроме того, мой завтрак окончен, — сказал незнакомец, вставая, — и серьезные дела требуют моего присутствия. Извините, что я так скоро оставляю вас, поверьте, я весьма сожалею.
Флибустьер не двинулся с места. С грациозной небрежностью откинувшись на спинку стула и играя ножом, который держал в руке, он сказал кротким и вкрадчивым голосом:
— Извините, только одно слово…
— Говорите скорее, — отвечал незнакомец, останавливаясь, — уверяю вас, я очень тороплюсь.
— О! Вы останетесь со мной на несколько минут, — продолжал авантюрист все с той же насмешкой.
— Если вы так сильно этого желаете, я вам не откажу, но уверяю вас, что я очень тороплюсь.
— Я нисколько в этом не сомневаюсь; особенно вы торопитесь уйти из этого дома, не правда ли?
— Что вы хотите сказать? — надменно спросил незнакомец.
— Я хочу сказать, — отвечал флибустьер, вставая, подходя к нему и становясь перед дверью, — что притворяться бесполезно, вы узнаны.
— Я узнан? Я вас не понимаю… Что значат эти слова?
— Они значат, — грубо сказал Монбар, — что вы шпион и изменник, и через несколько минут вы будете повешены!
— Я? — вскричал незнакомец с очень хорошо разыгранным удивлением. — Вы сошли с ума или ошибаетесь. Прошу простить меня.
— Я не сошел с ума и не ошибаюсь, сеньор дон Антонио де Ла Ронда.
Незнакомец вздрогнул, смертельная бледность покрыла его лицо, но тотчас придя в себя, он сказал:
— О, это безумство!
— Милостивый государь, — прошептал Монбар, все еще спокойно, но оставаясь как бы пригвожденным к двери, — я утверждаю, вы опровергаете. Очевидно, один из нас лжет или ошибается. Я уверяю вас, что не лгу, стало быть лжете вы, и чтобы разрешить последние сомнения на этот счет, я прошу вас выслушать меня. Но прежде не угодно ли вам сесть. Нам надо поговорить несколько минут, а я вам замечу, что не совсем прилично говорить стоя друг против друга, уподобившись боевым петухам, готовым наскочить на хохол друг другу, когда можно говорить сидя.
Невольно подчиняясь сверкающему взору флибустьера, в упор устремленного на него, и резкому повелительному тону, незнакомец сел на свое место, или, лучше сказать, не сел, а опустился на стул.
— Теперь, — продолжал Монбар тем же спокойным тоном, садясь на свое прежнее место, опираясь локтями о стол и подаваясь всем корпусом вперед, — чтобы разом рассеять все иллюзии, которые вы могли сохранить, и доказать вам, что я знаю гораздо больше, чем вы желали бы, позвольте мне в двух словах рассказать вам вашу историю.
— Милостивый государь… — попытался перебить его незнакомец.
— О! Не бойтесь, — прибавил флибустьер тоном холодного и сухого сарказма, — я не стану долго распространяться; так же как и вы, я не желаю тратить время на пустые разговоры, но заметьте, между прочим, каким образом наш пустой разговор, как я предвидел, скоро сделался интересным. Не правда ли, как это странно?
— Я жду, чтобы вы объяснились, — холодно отвечал незнакомец, — потому что до сих пор я не понял ни одного слова из всего, что вы сказали мне.
— Ей-Богу, вы пришлись мне по сердцу! Я не ошибся на ваш счет. Храбрый, холодный, скрытный, вы достойны быть флибустьером и вести с нами жизнь, полную приключений.
— Вы оказываете мне большую честь, но все это мне не объясняет…
— Потерпите немного; как вы пылки! Остерегайтесь, ваше ремесло требует хладнокровия, а его-то в эту минуту у вас и недостает.
— Вы очень остроумны, — сказал незнакомец, насмешливо поклонившись своему собеседнику.
Тот оскорбился этой усмешкой и, ударив кулаком по столу, сказал:
— Вот ваша история в двух словах. Вы андалузец, родились в Малаге, младший сын и, следовательно, были назначены в духовное звание. В один прекрасный день, не чувствуя никакой склонности к тонзуре, вы сели на испанский корабль, отправлявшийся на Санто-Доминго. Вас зовут дон Антонио де Ла Ронда… Как видите, мне известно многое.
— Продолжайте, — совершенно флегматично произнес незнакомец, — вы чрезвычайно меня заинтересовали.
Монбар пожал плечами и продолжал:
— Приехав на Санто-Доминго, вы успели за короткое время, по милости вашей красивой внешности, а особенно вашего тонкого и непринужденного ума, найти себе могущественных покровителей, так что уже через три года по прибытию из Европы вы настолько возвысились, что сделались одним из самых влиятельных людей в колонии. К несчастью…
— Вы сказали, к несчастью? — перебил незнакомец с насмешливой улыбкой.
— Да, — невозмутимо отвечал авантюрист, — к несчастью фортуна повернулась к вам спиной, и до такой степени…
— До такой степени?..
— …что, несмотря на ваших друзей, вас арестовали и угрожали судом за кражу двух миллионов пиастров, — цифра внушительная, поздравляю вас. Сознаюсь, что всякий другой на вашем месте погиб бы; Совет по делам Индий 16 не шутит, когда речь идет о деньгах.
— Позвольте мне вас прервать, милостивый государь, — сказал незнакомец с совершенной непринужденностью, — вы рассказываете эту историю чрезвычайно красноречиво, но если вы будете продолжать таким образом, она продлится нескончаемо. Если вы мне позволите, я закончу ее в нескольких словах.
16
Речь идет о созданном в 1524 г. Королевском верховном совете по делам Индий, назначавшем должностных лиц всех рангов, как светских, так и духовных, в испанских колониях, контролировавшем деятельность колониальной бюрократии и являвшемся высшей судебной инстанцией по всем вопросам, связанным с жизнью колоний.