Захватчики под парусами - Эмар Густав. Страница 31

— Ага! Теперь вы сознаетесь, что она справедлива?

— Еще бы! — отвечал незнакомец с удивительной самоуверенностью.

— Вы сознаетесь, что вы дон Антонио де Ла Ронда?

— Для чего мне отпираться, раз вы это знаете?

— Стало быть, вы признаете, что обманом забрались в колонию с целью…

— Я сознаюсь во всем, в чем вам будет угодно, — с живостью сказал испанец.

— Стало быть, вы заслуживаете виселицу и будете повешены через несколько минут.

— Ну уж нет! — возразил испанец, не теряя хладнокровия. — Вот в этом-то мы с вами не сходимся, милостивый государь. Ваше заключение лишено всякой логики.

— Что?! — вскричал авантюрист, удивляясь этой внезапной перемене в тоне, которой он не ожидал.

— Я сказал, что ваше заключение не логично.

— Я это слышал.

— Я докажу это, — продолжал испанец. — Теперь ваша очередь выслушать меня.

— Хорошо, надо быть сострадательным к тем, кто скоро умрет.

— Вы очень добры, но, слава Богу, до этого я еще не дошел. От стакана до губ еще далеко, гласит очень мудрая пословица на моей родине.

— Продолжайте, — сказал флибустьер со зловещей улыбкой.

Испанец даже не дрогнул.

— Для меня очевидно, милостивый государь, что вы желаете предложить мне какое-то условие.

— Я?

— Конечно. Вот почему, узнав во мне шпиона, — а должен сознаться, что я действительно шпион, вы видите, я с вами предельно откровенен, — для вас ничего не могло быть легче, чем приказать повесить меня на первом же дереве без всякого суда.

— Да, но я это сделаю сейчас.

— Нет, вы не сделаете этого, и вот почему: вы думаете, по причинам, мне не известным, — я не хочу обижать вас предположением, будто вы почувствовали ко мне сострадание, когда мои соотечественники так справедливо называют вас Губителем, — вы думаете, повторяю, что я могу быть вам полезен для успеха вашего плана, и, следовательно, вместо того, чтобы велеть меня повесить, как вы сделали бы это при всяких других обстоятельствах, вы прямо пришли сюда, чтобы поговорить со мной, как друге другом. Ну! Я сам этого желаю; говорите, я вас слушаю. В чем заключается ваше дело?

Произнеся эти слова с самым непринужденным видом, дон Антонио откинулся на спинку стула, вертя в пальцах сигару. С минуту флибустьер смотрел на него с нескрываемым удивлением, потом, расхохотавшись, сказал:

— Ну хорошо; по крайней мере между нами не будет недоразумений. Да, вы угадали, я хочу сделать вам предложение.

— Об этом нетрудно было догадаться, но оставим это; в чем состоит ваше предложение?

— Боже мой! Все очень просто. Вам только надо переменить вашу роль.

— Очень хорошо. Я вас понимаю; то есть, вместо того, чтобы изменять вам в пользу Испании, я буду изменять Испании в вашу пользу.

— Вы видите, что это легко.

— Действительно, очень легко, но чертовски опасно. Положим даже, что я соглашусь на вашу просьбу, но какая мне будет от этого польза?

— Во-первых, вас не повесят.

— Быть повешенным, утопленным или расстрелянным — почти одно и то же. Я желал бы выгоды посущественнее и повиднее.

— Черт побери! Вы привередливы! Разве спасти жизнь от петли ничего не значит?

— В ситуации, когда нечего терять, смерть скорее благодеяние, чем бедствие.

— Да вы, оказывается, философ!

— Нет, черт побери! Я только отчаянный человек.

— Это часто одно и то же. Но вернемся к нашему делу.

— Да, вернемся, это гораздо лучше.

— Я предлагаю вам свою долю добычи с первого корабля, который я захвачу. На это вы согласны?

— Это уже лучше. К несчастью, корабль, о котором вы мне говорите, похож на медведя из басни, — он еще в пути. Я предпочел бы что-нибудь посущественнее.

— Я вижу, что вам надо уступить. Служите мне хорошенько, и я награжу вас так щедро, что даже испанский король не мог бы сделать больше.

— Решено, я рискну. Теперь скажите мне, каких услуг вы требуете от меня?

— Я хочу, чтобы вы помогли мне захватить врасплох остров Черепахи, на котором вы долго жили и с которым вы, кажется, сохранили связи.

— Не вижу в этом ничего приятного, и, прежде всего, позвольте одно замечание.

— Какое?

— Я не могу ручаться вам за успех этого смелого предприятия.

— Это замечание справедливо, но будьте спокойны: даже если остров хорошо защищен, он будет еще лучше атакован.

— В этом я убежден… Но что дальше?

— Я вам скажу после, когда придет время, сеньор, а теперь мы должны заняться другими делами.

— Как вам угодно.

— Теперь, как я уже имел честь сказать вам вначале, я знаю, что вы человек очень хитрый и способный проскользнуть, как змея, между пальцев без малейшего зазрения совести. Так как я хочу избежать этой возможности, сделайте мне одолжение, отправляйтесь сейчас же на мой люгер.

— Пленником? — с досадой осведомился испанец.

— Нет, не пленником, любезный дон Антонио, а как заложник, с которым будут обращаться со всем вниманием, совместимым с нашей общей безопасностью.

— Но слово дворянина…

— Годится между дворянами, это правда, но с такими негодяями, как вы нас называете, оно, по-моему, не имеет никакой цены. Даже вы, идальго старой Испании, считаете для себя возможным нарушать ваше слово без малейшего зазрения совести, когда вас побуждают к этому выгоды.

Дон Антонио потупил голову и ничего не ответил, в душе признавая, хотя не хотел этого выказывать, справедливость слов флибустьера. Тот с минуту наслаждался смущением испанца, потом три раза ударил по столу рукояткой ножа. Немедленно вошел работник капитана.

— Что вам нужно, Монбар?

— Скажи мне, мой храбрый товарищ, — обратился к нему авантюрист, — не видел ли ты краснокожего кариба, не бродит ли он вокруг этого дома?

— Монбар, краснокожий кариб спрашивал меня несколько минут назад, здесь ли вы. Я ответил утвердительно, но не хотел нарушать ваше приказание и не впустил его, несмотря на его просьбу.

— Очень хорошо. Человек этот не сказал, как его зовут?

— Напротив, он тотчас сказал, что его зовут Прыгун.

— Это тот человек, которого я и ждал; впусти его, пожалуйста. Он, должно быть, ждет у дверей. И сам приходи вместе с ним.

Работник вышел.

— Чего вы хотите от этого человека? — спросил испанец с беспокойством, которое не укрылось от проницательных глаз авантюриста.

— Этого индейца я назначу вам в караульные, — сказал Монбар.

— Стало быть, вы действительно хотите задержать меня?

— Безусловно, сеньор.

В эту минуту вошел работник вместе с карибом, который был одет в свой традиционный костюм, но воспользовался позволением Монбара, чтобы вооружиться с ног до головы.

— Прыгун и ты, друг мой, выслушайте хорошенько, что я вам скажу. Видите вы этого человека? — сказал флибустьер, указывал на испанца, все такого же бесстрастного.

— Видим, — ответили они.

— Встаньте по обе стороны от него, доставьте на люгер и отдайте моему матросу Мигелю Баску, приказав ему от моего имени не спускать глаз с этого человека. Если по пути к люгеру он попытается бежать, стреляйте в него без всякой пощады. Вы меня поняли?

— Поняли, — ответил работник, — положитесь на нас, мы ручаемся за него головой.

— Хорошо, полагаюсь на ваше слово… Милостивый государь, — прибавил флибустьер, обращаясь к дону Антонио, — прошу вас отправиться с этими людьми.

— Я повинуюсь силе.

— Да, я все понимаю. Но успокойтесь, ваш плен будет непродолжителен и не жесток. Я сдержу обещание, данное вам, если вы со своей стороны сдержите ваше. Ступайте же. До свидания!

Испанец ничего не ответил, встал между караульными и вышел вместе с ними.

Глава XVI. Продажа невольников

Через минуту Монбар встал, надел плащ, который при входе бросил на стул, и хотел выйти из дома. На пороге двери он очутился лицом к лицу с капитаном Дрейком.

— А-а! Ты здесь, брат? — воскликнул Дрейк.

— Да, я завтракал.

— И правильно делал.