По следам рыжей обезьяны - Мак-Киннон Джон. Страница 5

Милей выше по течению мы причалили к большому лесистому острову. В считанные минуты на тонких деревьях были растянуты полиэтиленовые пологи, горел костер и варился рис. Я спустился к реке, где двое ибанов состязались в метании камней. Вряд ли я произвел на них впечатление умелого гребца, но в метании камней я знал толк. Я выбрал гладкий камешек и запустил его ярдов на тридцать дальше их рекордных бросков. Они с интересом смотрели, как я выбрал еще один камень и запустил им в стаю стрижей, носившихся над самой водой. Камень сшиб переднюю птицу, и она упала, легко коснувшись воды. Просиди я на берегу хоть целую неделю, мне вряд ли удалось бы попасть еще в одну птицу, но для ибанов убить птицу — потрясающее предзнаменование, и они помчались в лагерь оповестить своих товарищей о моем подвиге. Мне было жалко стрижа, но у лагерного костра меня встретили с особым почтением.

За ужином — мы ели рис с рыбными консервами — я спросил Маня о крокодилах, которые водятся у известняковых скал.

— А, — сказал он, — это очень старая история. Это место называется Тападонг. Теперь в пещерах только собирают съедобные гнезда стрижей — салонганов. А в стародавние времена прибрежные жители использовали их для захоронения. Но, когда люди впервые пришли в эти места, там уже жил Гаруда, гигантский орел, и Таронгари, гигантский крокодил. Гаруда нес дозор на высокой скале в своем гнезде, готовый камнем свалиться на всякого, кто дерзнет приблизиться, а Таронгари лежал в воде, чтобы перевернуть и проглотить все лодки, плывущие вверх по реке. Так они оба охраняли реку возле Тападонга, и никто не мог туда пробраться. В один прекрасный день речные жители решили покончить с этими непрошеными стражами. Они построили плот, положили на него приманку — мертвого оленя, натыкали вокруг него острые бамбуковые копья и пустили плот к Тападонгу. Гаруда с громадной высоты бросился камнем на плот, но напоролся на копья и убрался поскорее в свое гнездо. Раненый хищник решил улететь в другие места, но, пытаясь взлететь, свалил в реку две громадные скалы, которые раздавили затаившегося внизу Таронгари. Много недель вода в реке отдавала падалью, зато люди с тех пор могли беспрепятственно пользоваться пещерами. Две большие скалы до сих пор видны у подножия обрыва, и говорят, что там видимо-невидимо крокодилов. Не думаю, чтобы в такой близости от кампонгов сохранились крокодилы — за ними слишком рьяно охотятся из-за ценной кожи, а вот выше по реке, несомненно, живут очень крупные крокодилы.

Мы сидели у костра, попивая кофе, как вдруг в лесу раздался жуткий вопль, который подхватили со всех сторон другие голоса. Каждый вечер этот звук нарушает покой джунглей, возвещая наступление сумерек. Это голос животного, называемого «танггил», но никто из ибанов не видел его и не мог о нем ничего рассказать. С наступлением темноты вой замер, и вместо него вступил хор басовито квакающих лягушек. По одному и по два крыланы, которых мы видели днем, пролетали над нашими головами в поисках плодов и молодых побегов. Они медленно, как гигантские птицы, взмахивали крыльями; в ночной темноте и тумане эти полутораметровые в размахе крылья, казалось, принадлежали сказочным чудовищам.

Старший среди ибанов, Гаун, рассказал, как они охотятся на орангов.

— Ибан может убить оранга своим парангом [4],— гордо заявил он, — но проще пользоваться воздушной трубкой.

Оранг, большой и медлительный, — легкая мишень, но он очень силен, и нужно выпустить три-четыре отравленные стрелы, прежде чем его начнет рвать и он свалится. Для человека достаточно одной стрелы. Гаун рассказал, как люди собирают ядовитый сок дерева ипо и смешивают его с соком острого перца, чтобы было больнее.

— Очень важно, чтобы было больно, — сказал он. — Когда животное расчесывает рану, яд быстрее расходится.

Я отошел от костра и вернулся под навес, где попытался поудобнее устроиться на тростниковой циновке, брошенной на жесткую гальку. Я лежал, слушая мягкий негромкий говор сидящих у костра, и, хотя комары гудели прямо в уши, я скоро заснул. Издалека доносились выстрелы, но я думал, что это мне снится.

Меня разбудил молодой ибан, который принес миску с рисом и мясным рагу, на которое я взглянул с недоверием.

— Пеландук (оленек), — сказал он.

Я вспомнил ночные выстрелы, благодарно кивнул и набросился на еду со зверским аппетитом.

Когда солнце взошло, мы были уже в пути и к полудню подошли к слиянию Боле и Сегамы — на этом Т-образном речном перекрестке бурлил сильный водоворот. Ибаны вытащили лодки на каменистый берег притока и разбежались в разные стороны. За пятнадцать минут они настелили пол из длинных полос коры и растянули над ним мою палатку на деревянной раме. Они показали мне, с каких лиан я могу брать воду для питья и каких жгучих листьев нужно опасаться, затем распрощались и вернулись к лодкам. Мань со своими бравыми молодцами скрылся за поворотом реки, и звук моторов замер вдали. Я повернулся и зашагал к своей палатке. Вот и остался я один, и пройдет несколько дней, прежде чем мои дусуны присоединятся ко мне. Я посмотрел вверх на высокие деревья, теснящиеся вокруг. Может быть, мне только чудилось, но я чувствовал, что за мной следят, что живые джунгли уставились на бледнолицего пришельца недобрым пристальным взглядом.

Глава 2

Враждебный мир

Мне было известно, что река Сегама течет с запада на восток, поэтому я взял по компасу курс на север и отправился знакомиться с новым миром. Я взобрался на крутой берег позади своего лагеря, пересек узкую полоску дремучего леса, а затем нырнул в густую чащу молодого подроста на берегу узкого ручейка. По пояс в воде я перешел ручей вброд и выкарабкался на илистый берег. Путь мне преграждала сплошная колючая стена переплетенных вьющимися лозами кустарников. Я обнажил свой острый паранг и принялся прорубаться сквозь чащу, но дело шло очень медленно. Стоило мне пробить брешь в чащобе, как ее тут же заполняли новые ветви и сучья, валившиеся вниз под тяжестью верхних лиан. В конце концов мне удалось пробить узкий лаз, и я пополз по нему на четвереньках.

Тут что-то впилось мне в ягодицу, и я нащупал громадную скользкую пиявку, которая явно собиралась позавтракать. О пиявках я был наслышан и запасся на этот случай пропитанной солью тряпочкой, но меня неприятно поразила внезапность этого нападения на столь уязвимую часть моего тела. Я развернул соленую салфеточку и накрыл ею отвратительное существо, которое тут же разжало челюсти и свалилось на землю, жутко извиваясь и испуская целый поток слизи, чтобы смыть соль. Еще пара пиявок спешила ко мне по опавшей листве, и их тельца раскачивались, как хоботы, вынюхивавшие добычу. Я набрал полную грудь воздуха и нырнул в листву, чтобы обойти их. Цепкие шипы рвали мою одежду и ноги, но я, нагнув голову, пробивался сквозь заросли, пока не выбрался на более твердую почву, где лес немного расступался. Остановившись, чтобы сосчитать свои раны, я, к своему ужасу, нашел еще трех пиявок, идущих на приступ вверх по моим ногам. Я поспешно схватил одну из них и попытался отбросить, но, как только я отрывал одну присоску, пиявка крепко цеплялась за меня другой. Наконец мне удалось соскрести ее о ствол дерева, и я надвое разрубил извивающееся тельце своим парангом. Двух оставшихся разбойниц постигла та же участь.

Я продолжал идти на север по девственному лесу, где свет почти не проникал сквозь завесу густых крон. В полутьме я не заметил тонкий колючий побег пальмы ротана, и он вцепился мне в лицо. Инстинктивно я рванулся назад, но шипы вгрызлись еще глубже, и два молодых побега, словно щупальца, захлестнули шляпу и спину. Разозлившись, я выхватил паранг и стал рубить направо и налево, но только содрал кожу с запястья и окончательно застрял. Тогда, наученный горьким опытом, я потихоньку выпутался, освобождаясь по очереди от каждого побега, и снова пустился в путь, тщательно выбирая дорогу.