Прекрасный желтый Дунай - Верн Жюль Габриэль. Страница 26

И он продолжал погружаться в неприятные размышления: «Конечно, правосудие совершило ошибку, но я не держу зла на председателя Рота!.. В самом деле, главарь контрабандистов — хитрая бестия, он вполне мог выдать себя за меня. Кто бы стал искать его под личиной Ильи Круша!.. Ну да ладно! Я счастливо отделался, поставлю свечку перед святой Девой в Раце!»

И тут он вновь вспомнил о господине Егере и опять похвалил себя за то, что ни разу не произнес перед комиссией имени своего спутника. Если бы узнали, при каких обстоятельствах его друг попал в лодку и как они договорились между собой о продаже улова за пятьсот флоринов, то это показалось бы поведением сумасшедшего или, хуже того, человека, который отыскал предлог, чтобы избежать слежки во время путешествия к устью Дуная.

«Да уж, — думал Илья Круш, — я делал все, чтобы не привлечь к нему чье-нибудь внимание!»

Нет! Ни разу славного Круша не посетила мысль о том, что господин Егер — тот самый Лацко, ни разу! Чтобы такой замечательный человек, чьей дружбой нельзя не дорожить, был главарем контрабандистов?.. Вздор!

«Увидев его снова, — мечтал Илья Круш, — а мы наверняка увидимся, я ему все расскажу, и он с благодарностью воскликнет: „Господин Круш, вы самый прекрасный человек, какого я когда-либо встречал на этой земле!“»

Сделав у Вайцена поворот под прямым углом, чтобы затем продолжить путь с севера на юг до самого Пешта, Дунай продолжает нести свои воды и дальше в том же направлении. Несмотря на многочисленные изгибы, он остается верен ему на протяжении более трехсот километров вплоть до местечка Вуковар. И пока Илья Круш отдавался воле течения, отчаливая утром, останавливаясь вечером, он видел простирающуюся на востоке бескрайнюю пусту [91].

Это преимущественно венгерская равнина, ограниченная более чем в ста километрах от Дуная горами Трансильвании. Железная дорога от Пешта до Базиаща пересекает бесконечные степи, обширные пастбища, огромные болота, где кишит водная дичь. Пуста, одно из великих богатств Венгерского королевства, — это всегда щедрый стол, накрытый для бесчисленных четвероногих гостей, тысяч и тысяч жвачных. Редко попадаются здесь пшеничные или кукурузные поля. И к тому же это в высшей степени историческое место, где ныне царствует пастух, канас, и табунщик, чикош. Поэты [92] во все времена воспевали его в своих поэмах.

Река здесь становится значительно шире. По ней постоянно снуют корабли, перевозящие прибрежных жителей с одного берега на другой. Нередко Илью Круша узнавали, когда он проплывал мимо. С палуб раздавались сердечные приветствия, ему дружески махали руками. Процесс по его делу лишь добавил ему популярности, теперь он и помыслить не мог о том, чтобы избежать всеобщего внимания. В доме любого пастуха, рыбака или фермера — местного деревенского аристократа — в самой большой комнате над камином висел портрет, более или менее напоминающий лауреата «Дунайской удочки».

Но во всем этом имелась и положительная сторона: его улов продавался по все более и более высокой цене, что, конечно, доставляло рыбаку немалое удовольствие.

«Это не для меня, это для него! — повторял он. — Похоже, он не потеряет на нашей сделке!»

Затем, все тот же рефрен, который вырывался из самого сердца нашего героя: «Но где же он теперь? Его письмо я храню как драгоценность. Он сказал: „Я даже не знаю, где и когда удастся вновь присоединиться к вам… Но это обязательно произойдет рано или поздно, может, в Пеште, а может, в Белграде!“ Однако в Пеште его не было, и, слава Богу, жалеть не стоит. Будем надеяться на встречу в Белграде, или раньше… в Мохаче… Нойзаце [93] или Петервардейне! [94] И уж как я буду ему рад!»

Русло реки все больше и больше заполнялось островками и островами. Некоторые из них были столь велики, что, соседствуя друг с другом, образовывали рукава, где течение достигало огромной скорости. Благодаря этому плоскодонка сохраняла среднюю скорость плавания около двенадцати лье в день и могла достичь устья Дуная в предполагаемые сроки.

Острова эти почти бесплодны. В иле, нанесенном довольно частыми наводнениями, растут лишь ивы, осины да березы. Правда, здесь собирают обильный урожай сена — барки, груженные до планширов, перевозят его на фермы и в прибрежные селения.

Поскольку судоходство тут еще оживленнее, чем в верховьях, таможенной службе скучать не приходится. Под ее неусыпным контролем находится множество пароходов, курсирующих вниз и вверх по течению. Илья Круш хорошо видел, как каждое судно, причалившее к берегу, навещают полицейские, с которыми он только что имел дело и о которых не забудет никогда.

В этой части реки изредка встречаются прибрежные песчаные дюны, иногда они уступают место плодородным полям, как, например, у городка Пакш, рядом с которым проходит большой почтовый тракт, проложенный от Вены до Константинополя [95] через Буду, Землин, Белград, Адрианополь [96] и турецкую территорию.

Нет, никогда еще время для Ильи Круша не тянулось так долго, как в плавание между Пештом и Белградом, которое должно было занять двенадцать дней. Кроме того, небо часто заволакивали огромные тучи, на реку низвергались настоящие ливни. Нередко берега скрывались в густом тумане. И тогда — никаких пейзажей. Пароходам, баржам и буксирам приходится останавливаться. Но бывший лоцман так хорошо знал все изгибы и повороты реки — а одному Богу известно, сколько их между Мохачем и Вуковаром, — что, не думая об отдыхе, смело продолжал плыть все дальше и дальше.

Больше всего его волновало то, что если господин Егер окажется на берегу, то не увидит Илью Круша, а Илья Круш не увидит господина Егера. Так было во время остановки около Мохача. Город, утонувший в клубах тумана, не позволял разглядеть даже шпили своих колоколен. Что до десяти тысяч жителей, то ни один из них так и не узнал, что эту ночь рыболов-герой провел у них в гостях. И когда на следующее утро он вновь отправился в путь, то увидел лишь аистов да стаи ворон, устремлявших свой полет в просветы между тучами.

Именно на этом отрезке пути плоскодонка прошла мимо Бездана. С середины реки можно было разглядеть только водяные мельницы, приводившиеся в движение течением реки, зато рыбацкий поселок Апатин предстал весь как на ладони. Это своего рода плавучая деревня, с центральной площадью, где на высокой мачте развевается национальный флаг, а вокруг в живописном беспорядке разбросаны сооружения самых разных форм, от хижины до шалаша, населенные целыми кланами рыбаков. Вполне вероятно, что Илья Круш впервые за время своего путешествия не сумел бы там продать свой улов — у этих ребят рыбы и так было больше чем достаточно.

В тот же день он оставил справа устье Дравы, одного из больших дунайских притоков, по которому ходят крупнотоннажные суда, а через день остановился у набережной Нойзаца на левом берегу, почти в том месте, где Дунай, резко поворачивая, меняет свое меридиональное направление, которого придерживается после Пешта, и устремляется на юго-восток, к Белграду [97]. Нойзац — это вольный город, где находится резиденция сербского епископа, викарного епископа [98] митрополии Карловце [99].

В этот день, 15 июня, исполнилось двадцать семь дней с тех пор, как господин Егер попрощался с Ильей Крушем при известных нам обстоятельствах. Белграда лодка должна была достичь к концу недели.

«Что ж, — спрашивал себя Илья Круш, — встречу я наконец господина Егера?.. Нойзац — большой город! К тому же между Веной и Нойзацем хорошее сообщение… У него могут быть здесь дела. Честное слово, никто не заметил, как я приплыл, мне нечего бояться, пойду и обойду пешком все кварталы… Бог даст, может, встретимся на берегу?»