Индия. Записки белого человека - Володин Михаил Яковлевич. Страница 48

— Шива не любит! — сказал водитель и показал на тучу, нависшую над снежным хребтом, после чего выразительно посмотрел на меня. Он был редким для этого буддийского края шиваитом. А еще он никак не мог простить, что я заставил его выехать в три часа дня, вместо привычного для этого маршрута часа ночи. Туча была и в самом деле пугающая, но остановиться мешала вовсе не она, и тем более не Шива, а подпиравшая сзади колонна машин. Впрочем, и колонна впереди имела не меньшую длину. Мы болтались между ними, как вагон в железнодорожном составе, как бусина в ожерелье, как сосиска в бесконечной связке. И при этом в салоне стоял устойчивый запах рвоты. Полотно на этом участке было проложено шириной в один кузов, и в редких «карманах» стояли встречные автомобили в ожидании, когда мы проедем, чтобы рвануть вниз.

Здесь самое время рассказать о дороге из Манали в Лех. Начало и конец этого пятисоткилометрового маршрута по уровню лежат выше Уральских гор, а большая часть проходит на высоте Монблана и Эльбруса. Это, возможно, самая близкая к небу автомобильная трасса в мире! Действует она всего три месяца в году, когда на высокогорье тает снег. Дорога карабкается вверх до тех пор, пока почти на пяти тысячах метров не достигает плоскогорья; дальше уныло тянется в окружении шести- и семитысячников, чтобы в конце концов неподалеку от Леха пересечь знаменитый перевал Тангланг-Ла и начать спускаться. Прежде из Манали в Лех ездили по равнинной дороге, в объезд, через Кашмир, но из-за постоянных конфликтов с Пакистаном возник этот горный путь. И похож он больше на военную тропу, чем на автотрассу: на перевалах стоят посты, случается, проверяют документы, а среди джипов, везущих туристов, обязательно затешется колонна крытых брезентом армейских грузовиков.

За такой защитного цвета колонной мы и плелись в гору. Солнце медленно опускалось за соседний хребет и никак не могло окончательно спрятаться — в своем движении вверх мы мешали закату. И все же ночь взяла свое. Пока офицер с усами, похожими на двух сидящих в ракушках улиток, проверял на КПП наши документы, тени от земли поднялись по склонам гор до вершин, и в Дарчу мы въехали в полной темноте.

Поселок Дарча — самый высокий населенный пункт на трассе — осветил наш путь двумя тусклыми фонарями. Слева был придорожный буфет, куда я немедленно и направился за чаем. Справа — постоялый двор, где оказалось всего шесть свободных мест: для «близнецов» места не нашлось, и хозяин повел их селиться куда-то рядом. Часы на стене буфета показывали четверть двенадцатого. Чтобы добраться до Леха засветло, выезжать решили в три часа утра.

Я был слишком возбужден поездкой и никак не мог заснуть. Перед глазами мелькал бесконечный зигзаг ползущей вверх дороги. Без пятнадцати три сработал будильник, и, разбитый бессонницей, я отправился к джипу. Там происходило побоище: забравшийся на крышу водитель воевал с тентом. Обледеневшие под морозным ветром углы не желали отвязываться. Внизу стоял закутанный в одеяло Веня, почти утративший надежду получить свои теплые вещи, и безостановочно лязгал зубами. Изо рта у него вырывались густые клубы пара.

Поодиночке подтянулись Джим, Рон, Моника, Аня… Судя по лицам, все были одинаково не выспавшимися и раздраженными. Водителю наконец удалось добраться до Вениного рюкзака и спуститься на землю. Можно было ехать, если бы не отсутствие «близнецов». А главное, никто не знал, где их искать! Веня и Аня тихонько забрались в джип и, обнявшись, прикорнули. Моника занялась переупаковкой вещей. Джим и Рон пошли за чаем в буфет. Только я не находил себе места, отчего-то чувствуя ответственность за потерявшихся спутников. Я бродил и сдавленным шепотом звал потерявшихся товарищей. Все было напрасно.

Когда я вернулся, возле джипа полыхали страсти. Рон с Моникой бранились по-немецки. Заметив меня, Рон, не сбавляя тона, прокричал:

— Шайзе! Где твои уроды? Ждем еще пять минут и поехали!

Я отреагировал не сразу, и паузы оказалось достаточно, чтобы пропустить еще серию ударов. Теперь они были направлены непосредственно в меня.

— Что ты стоишь! Втравил всех в авантюру, а теперь в кусты?

Мне пришлось напрячься, чтобы не заехать Рону по физиономии. В маленьких круглых очках, с правильными чертами лица немец напоминал Джона Леннона и, следовательно, вызывал симпатию. На самом деле он принадлежал к тому отвратительному типу внешне мягких и интеллигентных людей, которые при первом удобном случае показывают себя склочниками и скандалистами.

Лёва с Борей возникли сами, без моего участия. Они шли хмурые и заспанные. Вряд ли «близнецы» и вообще проснулись бы среди ночи, если бы их по ошибке не разбудили, приняв за дорожных рабочих из Непала — у тех начиналась смена. Никто, включая Рона, не сказал пришедшим ни слова — все были слишком злы, чтобы разговаривать.

К рассвету, проехав еще два КПП и преодолев перевал Баралача-Ла, мы достигли плато. Перед нами, насколько хватало глаз, лежала пустыня, окруженная снежными пиками. Снег здесь встречался лишь изредка: его сдувало ветром к краям равнины. Желто-коричневая, а местами темная до синевы почва не служила приютом ни одному дереву, ни одному стебельку. Лишь изредка путь нам пересекало рваной рысцой перекати-поле, и взгляд, радостно уловивший постороннее движение, принимал прыгающий шар за неведомого зверька.

На высоте пять тысяч метров дыхание становилось работой. Чтобы нацедить нужный организму кислород, приходилось хватать ртом воздух куда чаще обычного. Я всмотрелся в лица спутников — теперь и остальные выглядели не лучше «близнецов». Бледные, с кругами под глазами, все пытались доспать в пути, но получалось плохо: джип непрерывно скакал на ухабах. Дорога была разбита, и ехать приходилось не быстрее тридцати километров в час. Особенно доставалось Монике. Она замотала голову шарфом и положила ее на локоть Рону. Лицо у нее было перекошено от боли.

То ли потому, что выехали среди ночи, то ли еще по какой-то причине, двигались мы в одиночестве. Поднимающееся из-за спины солнце вытягивало тень джипа на сотни метров. Казалось, гигантская такса бежит впереди нас и вынюхивает маршрут.

— Быстро хорошо! — сказал водитель и с тревогой махнул рукой по ходу движения. Впереди, закрывая вершины гор, висела туча. За ночь она стала еще тяжелее. Особенно зловещим казалось то, что в остальном небе не было ни облака.

— Дождь? — спросил Веня у водителя.

— Дождь, — горестно кивнул тот.

По мере приближения тучи, лицо водителя принимало все более испуганное выражение.

— Сухой дождь, — сказал он и закрыл все окна. И хотя солнце по-прежнему посылало нам вслед свои лучи, вокруг становилось все темнее. В конце концов водитель включил фары, а потом и вовсе остановил машину, достал из бардачка пластмассовую фигурку Шивы и принялся молиться. Лёва попытался спросить, почему не едем, но никто не ответил. Только Моника все громче стонала от головной боли.

Темнота обрушилась как-то разом, словно мы вошли в неосвещенную комнату и закрыли за собой дверь. И тотчас же раздался шлепок по тенту. А следом еще один, и еще. Звук был протяжнее и глуше, чем при обычном, пусть и сильном дожде. Не похоже это было и на резкие щелчки градин. Казалось, с неба падали и лопались от удара о землю десятки лягушек или медуз. На водителя было страшно смотреть. Он был бледен, мелко трясся и как заведенный молился по-своему. На меня же почему-то сильнее всего подействовало то, что стоявшая перед ним фигурка бога-разрушителя сияла хорошо различимым в сумраке ровным светом. В тот момент даже мысли не возникло, что в ней может быть батарейка. Более того, кажется, я вполне готов был допустить, что необычный шторм — дело рук Шивы. Впрочем, опережая течение рассказа, скажу: я и сейчас точно не знаю, что это было. Из-за редкости явления в путеводителях о нем нет ни слова, а жители Леха лишь удивленно качали головами, то ли не веря моему рассказу, то ли поражаясь тому, что нам довелось пережить. И лишь в самом старом ладакхском монастыре Ламаюру я узнал, что упоминание о сухом дожде встречается в древних тибетских книгах. Но все это было потом. А сейчас мы стояли посреди пустыни, словно в первый день творения, и земля была безвидна и пуста.