Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Мортон Генри Воллам. Страница 15

Молодой парень крестьянского вида занял позицию у ворот: он собирает по десять шиллингов с водителей, желающих передохнуть на лугу мистера Суитбреда. Те платят беспрекословно и, развернувшись на грязной и раскисшей площадке, проезжают на импровизированную автостоянку, где царит сладкий запах свеже скошенной травы и маргариток.

Пронзительный ветер гонит вереницу облаков по небу: подобно огромным золотым парусам, они проносятся над вершинами холмов. С этих холмов открывается великолепная перспектива: акры зеленых полей, разделенные живыми изгородями; то там то здесь виднеются шесты, на которых трепещут алые флажки, служащие для обозначения дистанции.

На одном из холмов, обеспечивающем отличный обзор, скопилось около тридцати машин, возле них суетятся взволнованные букмекеры, переговариваются и что-то невнятно выкрикивают. За их спинами находится крытое соломой строение, слева от него белеет шатер, в котором производится взвешивание участников соревнования; напротив, за ограждением расположился паддок.

И вот она, та самая «провинция».

Галерея лиц — как на Пикадилли. Тут и пожилые джентльмены с моноклями, своими морщинистыми, помятыми лицами напоминающие бладхаундов. Они носят бежевые котелки и желтые замшевые перчатки, как правило, все курят тонкие манильские сигары. Отдельного упоминания заслуживают их костюмы — клетчатые, кричащих расцветок, в городе они смотрелись бы просто убийственно, здесь же зелень молодой травы скрадывает и приглушает неприятное впечатление. На скачках присутствуют и откровенные старцы — согбенные едва ли не пополам, они вынуждены прикладывать ладонь к уху, чтобы расслышать собеседника; речь их то и дело прерывается астматическим кашлем. Зато апломба не занимать:

— О да, сэр… это чертовски хорошая лошадь! Вы только взгляните на ее бабки!

Есть, конечно, и молодые люди — гибкие, подвижные. Кажется, будто они рождены не обычными женщинами, а специально выведены для верховой езды. Их фигуры, и в особенности ноги, идеально подходят для этих целей. Ключицы почти у всех ломались, и не единожды. Если говорить об их мыслях, то лошади царствуют там безраздельно, по сути, ни о чем другом эти юноши думать не могут. Полагаю, после смерти они превратятся в кентавров.

Несколько слов о девушках. Уверяю вас, нигде в мире вы не увидите таких опрятных и элегантных девушек. Сидят они обычно на складных стульчиках. Свои твидовые костюмы носят с таким же непринужденным изяществом, как и их братья — бриджи для верховой езды. У самых молодых особ на носиках обнаруживаются премиленькие веснушки. Вообще же, в основе их очарования лежат здоровье и простота. Они неотразимы, когда широким непринужденным шагом прогуливаются по полю, обсуждая со своими избранниками «щетку», «холку» и прочие стати лошади. Эти девицы из той породы, что не станут медлить и мяться перед препятствием. Прелестные и ловкие создания…

Мгновенный переполох в паддоке! Трое молодых людей в розовых курточках верхом пересекают поле, направляясь к исходному рубежу.

— Удачи вам, сэр, — произносит вслед грум.

— Спасибо, Том.

— Он обязательно выиграет! — сообщает Том стоящему рядом шоферу.

Еще одна группа участников крупной рысью направляется к старту, толпа зрителей хлынула вслед за ними…

И вот началось! Цепочка наездников дружно взлетает над первым барьером, представляющим собой живую изгородь, и направляется ко второму… Вскоре они скрываются из виду. Потянулись минуты ожидания: пять… десять… пятнадцать… двадцать… А затем:

— Вот они идут! Страйк-ми-Пинк лидирует… Her, нет, это Харкэвэй! Вперед, сэр, давай, Харкэвэй! Гони, гони… О, черт, вот невезуха! Он упал!.. Вперед, Страйк-ми-Пинк!

Вот над водным препятствием взметнулась голова лошади, раздался треск живой изгороди, затем всплеск, промелькнул цилиндр, наездник перехватывает поводья. Появляется еще одна лошадь: она берет в полете препятствие и несется к финишному столбу.

И вот наконец время ланча!

Под руководством полковника на траве расстилается промасленная бумага.

— Ну, вперед, девочки, не стесняйтесь. Первоклассные скачки, а? Так, парни, а как у нас обстоят дела с пивом и джином? Кто-нибудь позаботился о выпивке? Отлично! Где бутылка, Джон? А кто эта очаровательная дама, с которой беседует старина Барроудейл? Ну ладно, давайте пропустим по стаканчику, а? Клянусь Юпитером, что за мерзкое пойло!

«Девочки» расселись, пир начался. По кругу пустили жестяную коробку с бутербродами.

— Анчоусы внизу, цыпленок наверху!

Показалась лошадь.

Трапеза мгновенно прервалась, все замерли, словно на горизонте появилось божество. Появилось и исчезло.

Полковник снова ожил:

— Так вот, симпатичная дама рядом со стариной Би… Кстати, дети мои, у меня есть для вас кое-что вкусненькое!

Он направляется к машине и через пару минут возвращается с бутылкой сливовой наливки и куском пирога.

— Чертовски симпатичная женщина! — продолжает он бурчать себе под нос. — Эй, ребята, у кого-нибудь есть штопор?

Гигантские золотые облака медленно перевалили через холм, по пути неуловимо меняя форму и растворяясь за линией горизонта. Поля, четко очерченные солнечными лучами, уютно раскинулись меж живых изгородей…

Мимо проковылял, опираясь на костыли, старый сэр Тимоти Хэви. Проклятые костыли! Из-за них он пропустил два лучших забега в этом сезоне, и врачи говорят, что он никогда больше не сможет охотиться. Пропади оно все пропадом!

С таким же успехом он мог бы и умереть…

Бедный старина Тим.

Глава третья

Древние города

Борнмут привел меня в замешательство. Странное дело: вышел на набережную, бросил взгляд на безмятежное, залитое солнцем море — и вдруг ощутил непонятное беспокойство, которое затем не покидало меня целый день. В том же самом смятенном состоянии духа я осматривал сады и пирс, где группа рыбаков, попыхивающих трубками, застыла возле своих удочек, на которые раз в три часа клевала крохотная камбала размером с почтовый конверт. К черту все! Да что же это за Борнмут, непонятным образом ускользающий от меня?

Я окинул взором современные магазины; аккуратные пассажи; отставных полковников в их пенсионных садиках; тюльпаны и тюльпаны без конца — да будет вам известно, что в Борнмуте всем заправляют садовники, — девушек, которые поднимались на утесы и спускались с них; стариков в инвалидных колясках, в которые были запряжены пони… и продолжал не понимать, да что же, во имя всего святого, меня так раздражает? Что-то, чего я не могу постичь.

Я исколесил на автомобиле окрестные холмы — ездил в Боском и Брэнксом — и повсюду наблюдал поразительный рост Борнмута, который предполагал массовое уничтожение сосен. Один за другим великолепные смолистые леса превращались в маркированные участки под строительство. У меня сложилось впечатление, что если только Борнмут не хочет лишиться одной из своих важнейших достопримечательностей, предмета своей гордости, то ему скоро придется ввести особую статью в уголовный кодекс — за убийство деревьев.

Но что же это за неопределенная душевная боль, которая точит меня изнутри?

Я сидел на скамейке и смотрел, как маленький мальчик запускал игрушечный кораблик в речушке, почти ручейке под названием Борн, весело журчавшем посреди парка развлечений. На нем была серая рубашка, короткие серые штанишки и серая детская панамка с полями, в руке он держал палку. Мальчишке до смерти хотелось скинуть башмаки и от души вымокнуть, но неподалеку сидела нянька, занятая рукоделием (она подрубала наволочку), и строго поглядывала на своего воспитанника.