Последний солдат президента - Черкасов Дмитрий. Страница 28

Последний способ был наиболее интересен.

Великий энциклопедист эпохи Возрождения экспериментальным путем вывел ту методику отдыха, которая позволяла ему работать сутками напролет. Причем способ Леонардо был прост — сон по пятнадцать минут каждые четыре часа. Итого — полтора часа в сутки. Шесть пятнадцатиминутных перерывов полностью восстанавливают все функции организма и разлагают все накапливающиеся в мозговых тканях вредные вещества. Благодаря такому режиму да Винчи успел за свою жизнь сделать в несколько раз больше, чем его современники.

Но метод Леонардо не прижился.

И не потому, что его было сложно освоить. Как раз наоборот — приучить себя к подобному режиму сна достаточно просто, это занимает всего месяц. Дело в другом — большинство людей теряется, когда получает в свое распоряжение двадцать два с половиной часа свободного времени в сутки и не знает, что с ним делать. К тому же метод Леонардо кардинально меняет структуру всего общества, переводя его фактически на круглосуточное бодрствование с краткими перерывами на сон.

Для подавляющего числа Хомо Сапиенсов такой режим неприемлем, ибо он вызовет накопление стресса от вынужденного безделья и неумения распоряжаться своим временем.

Владислав же знал, на что ему потратить свободные часы. Сколько он себя помнил, ему всегда было чем заняться — спорт, чтение, научная работа, написание статей и рефератов, эксперименты с химическими веществами, приносящими дополнительный доход, поиски нужных сведений в Интернете или в библиотеке. Так что к методу Леонардо он прибегал достаточно часто.

«Круглосуточный бодрячок — это сильно. К тому же мои перманентные удары со всех сторон создадут у противника впечатление, что действует целая группа из четырех-пяти диверсов. Это крайне важно. Изначально неправильный просчет ситуации и опора на неверные сведения — путь к провалу. Одиночку ловить гораздо сложнее, чем группу. Это только кажется, что одиночка меньше может. Наоборот… В группе всегда надо кого-то прикрывать, страховать, иногда контролировать. А автономная боевая единица совершенно непредсказуема. Так и запишем…»

Рокотов протиснулся между вертикальными трубами и очутился в знакомом узком коридорчике с амбразурками по одной стене.

«Замечательно… Отсюда у меня сразу три пути отхода. В принципе, можно дать очередь по первому же встречному, будучи надежно защищенным железобетоном. Однако стоит ли? Не уверен… Стрельба — это слишком стандартно. К огнестрельному оружию можно обратиться в любой момент, благо теперь я им оснащен. И оснащен прилично. Но первоочередная задача — не мочить максимальное число противников, а вывести их из себя. Напугать до одури, дать какую нибудь совершенно идиотическую вводную… Кстати говоря, еще и закрепить их подозрения в англоязычное гипотетической группы. Можно, конечно, пострелять и поорать что-то в гарлемском стиле. „What did you say about my mom, you, motherfucker?!“ [24] или «Whom you called nigger, balls'tumer?» [25] He важно, поймут ли они суть сказанного. Главное — уловят заокеанскую речь. И окончательно уверятся в том, что сражаются с америкосами или бриттами… А если среди них кто нибудь англоговорящий есть? Типа старшего? Не страшно. Говорю я чисто, подозрений не вызову. Тот же Коннор меня поначалу за канадца принимал…»" [26]

Владислав осторожно выглянул через амбразуру в соседний тоннель.

Пусто и тихо.

Рокотов подобрался к тому месту, где параллельный коридор сужался до ширины полутора метров, на мгновение высунул в него руку, убедился, что вполне способен подтянуть к стене проходящего мимо человека, и занял позицию возле амбразуры, поставив на выступ стены газовую горелку.

* * *

— Сергей Леонидович, — медсестра из регистратуры протянула Антончику пачку светло-коричневых картонных прямоугольников, на которые в поликлинике заносились данные об обследовании пациентов, — посмотрите, пожалуйста, своих и к завтрашнему дню составьте список на профилактику…

— Ага, — хирург перебрал карты, — вы уже отложили больных Анатолия Сергеевича?

— Да.

— Что ж, прекрасно, — Антончик прикусил губу и провел тонким, как у скрипача пальцем по строчкам. — Та-ак… двадцать восьмого и двадцать девятого мы осматриваем первую категорию, тридцатого я отдыхаю…

— Двадцать восьмого у вас особый день, — напомнила медсестра.

— Я знаю… Когда пациент подъедет?

— Назначено на девять тридцать. Плюс-минус десять минут. Он обычно не опаздывает.

Стоматолог кивнул и внимательно прочитал текст на карточке.

— Внешне все в норме… Хотя насчет левой нижней семерочки надо посмотреть. Сделаем рентген и решим. Кто двадцать восьмого в смене?

Сестра заглянула в график.

— Лаура Абрамовна.

— Прекрасно. Значит, сначала на рентген, а потом ко мне. Отметьте.

— Хорошо…

Антончик разложил карточки на стойке регистратуры и остро отточенным карандашом нанес на левые верхние углы цифры от двойки до восьмерки. Еще раз просмотрел все карточки и сосредоточенно кивнул.

— Резекции Верескову и Лепешкиной будем делать во второй половине дня. У Лепешкиной случай тяжелый, так что поставим ее последней.

— Вересков хотел с утра, — медсестра покачала головой, — вторая половина дня у него занята.

— Чем, хотел бы я знать? — с некоторой язвительностью произнес Антончик.

— Насколько мне известно, на двадцать восьмое у него назначена презентация книги…

— Ах да! — Хирург хлопнул себя ладонью по лбу. — «Второе дно Ганга». Так, кажется, называется…

— Именно так, — подтвердила медсестра.

— Продолжение его эпических опусов «Белый какаду» и «Черный краковяк»?

— Вроде бы.

— Ясно. Ни дня без строчки. Но тогда давайте мы его перенесем на двадцать девятое. Негоже современному классику жанра сидеть на презентации с повязкой на верхней губе и не иметь возможности сказать о себе любимом ни единого слова.

Сестра сделала запись в журнал.

— Я ему сообщу.

— У Лепешкиной, надеюсь, двадцать восьмое свободно? — ворчливо спросил стоматолог.

— Она ничего не говорила, — осторожно ответила медсестра.

— Насколько мне известно, она тоже что-то пишет?

— И не без успеха. Романы «Щечки», «Ушки» и «Глазки».

— Да-с, ну и названия. Если логически продолжать анатомическую тему, то через непродолжительное время мы увидим «Анусики» или «Уретрочки».

Сестра прыснула.

— Надеюсь, Сергей Леонидович, что до этого не дойдет.

— Как знать, как знать… — Антончик облокотился на деревянную стойку. — Я тут недавно просмотрел названьица романов и повестей на книжном развале. Оторопь берет. Сплошные Глухие, Немые, Звезданутые и Замоченные. Это из героев. Соответствуют и описательные образы, выносимые в названия — «Глухой против Князя Тьмы», «Звезданутый мочит всех», «Проститут на службе у мафии», «Три судьбы трех педерастов», «Бухалово и гасилово»… Так что, Танечка, все еще впереди.

— Лично я предпочитаю романы о любви, а эту гадость в руки не беру.

— И правильно делаете. Что до меня, я сейчас вчитался в Платона. Интереснейшие вещи, должен вам сказать… — Стоматолог спохватился и посмотрел на висящие над стеллажами с документами электронные часы. — Заболтался я с вами. У меня ж пациент в кресле…

Антончик вышел из регистратуры, поздоровался с пробегавшим мимо одышливым заведующим поликлиникой, заглянул на минуту к техникам, терзающим бормашинами чей-то съемный протез, и сделал остановку у стоявшего в конце коридора общего телефона.

Оглянулся, набрал номер и небрежно привалился к стене.

— Алло… Сан Саныч? Здравствуй, дорогой… Ничего, потихоньку… Только рыбалочку мы с тобой перенесем… Ага, занят… И двадцать восьмого и двадцать девятого. Как штык, прям с половины десятого эти два дня… Давай тридцатого.

вернуться

24

Что ты сказал про мою мамочку, ты, ублюдок?!(англ.)

вернуться

25

Тыкого, козлина, ниггеромназвал? (англ.)

вернуться

26

См. роман Д. Черкасова «Ночь над Сербией». — (Прим. ред.)