Последний солдат президента - Черкасов Дмитрий. Страница 47

«Это тебе только кажется…» — Владислав выбрал свободный ход спускового крючка.

Интереса для него все трое не представляли. Рядовые бойцы, чьи головы не загружены никакими дополнительными сведениями. Знают только узкую, поставленную кем-то другим задачу. Пушечное мясо.

— На выходе стоят чечены, — задумчиво высказался вислоусый.

— А мне без разницы, — эгоистично настроенный террорист хлопнул себя рукой по портупее, — «эргэдэшка» не разбирает, чечены или не чечены…

Рокотов чуть передвинул ствол вверх. Если до этой секунды он еще сомневался, стоит ли валить троицу, которая пройдет мимо и не заметит его, то после упоминания о гранатах решение могло быть только одно.

— Я с тобой, — решился крепыш. — Соболь, ты как?

Парень с пулеметом прокашлялся.

— Да я бы…

Договорить он не успел.

Из-за бетонного выступа в десятке метров от них ударил «мини-узи».

Патроны Влад не экономил. Сразу высадил целый рожок. С гарантией.

На дистанции в двадцать шагов промахнуться сложно. Особенно из израильского пистолета-пулемета, специально рассчитанного на стрельбу в условиях ограниченного пространства и выплевывающего девятьсот пуль в минуту.

Три головы почти синхронно разлетелись на куски. Никто из террористов даже не успел пригнуться или отступить на шаг.

Рокотов выскочил из-за своего укрытия, перевернул дергающееся в конвульсиях безголовое тело «эгоиста» на спину и сорвал с него подсумок с магазинами и гранатами. Как он отметил ранее, тот был вооружен таким же «узи», как и Влад.

Все заняло не больше тридцати секунд.

Биолог нырнул в коридорчик, забрался обратно в воздуховод и пополз к тому вентиляционному люку, что располагался над медицинским пунктом.

Журналист радиостанции «Свобода» Андрей Мужицкий прибыл в захваченное боевиками приграничное дагестанское село вместе с трофейной командой эмира Хаттаба, присланной им для оценки захваченного имущества и «справедливого перераспределения» оного между бойцами чеченского отряда. Половина вещей, как и положено в банде, должна была пойти в «общак». Проще говоря — достаться отсиживающимся в горах Ичкерии наемникам.

Мужицкого Вагит принял тепло. Согласно законам гостеприимства. Приказал зарезать барашка, вскипятил чайник, самолично вручил очкастому коротышке армуду с обжигающим напитком. Молодому «волку ислама» льстило, что на него обратил внимание известный корреспондент, поэтому он старался произвести наиболее благоприятное впечатление. При удачном раскладе Мужицкий упомянет имя Вагита в одном из своих репортажей, а если повезет — сделает с ним короткое интервью.

Вот что значит — взять в руки оружие и захватить небольшую деревню.

Сразу из категории тупых уголовников, обирающих прохожих на темных улицах или ломающих двери в чужие квартиры, переходишь в разряд борцов за свободу правоверных. Тут же меняется отношение и окружающих, и властей. Первые начинают смотреть с уважением, вторые пытаются вступить в переговоры и упрашивают не трогать мирных жителей.

Вагит приосанился и гордо посмотрел на зачуханного, в несвежей рубашке радиожурналиста.

Сквозь открытое окно раздался далекий вопль «Русских расстрелять!», сопровождаемый одобрительным хохотом собравшихся на площади боевиков.

— Кто это кричит? — Мужицкий недовольно скривился.

— Пацан один, — командир чеченского отряда вальяжно откинулся на свернутый ковер, — местный. Русаков сильно не любит…

— Здесь же их нет…

— Был один. Мент, — значительно сказал Вагит.

— И что?

— Его ребята в первый день кончили. Вместе с остальными ментами.

Мужицкий промолчал, никак не выразив своего отношения к произошедшему.

Ему это было неинтересно. Если б были живыми — тогда другое дело, можно снять неплохое натуралистичное кино с отрезанием пальцев и ушей, а трупами никого не удивишь. И денег за съемку мертвых тел дают немного.

Хотя лишними деньги не бывают.

Но Мужицкий предпочитал не размениваться по мелочам и не тратить пленку на убитых милиционеров. Лучше подождать, пока его друзья не захватят в плен десяток-другой российских солдат и не начнут их допрашивать. Или просто пытать от нечего делать,

Война должна быть «выпуклой». Это определение так нравилось ущербному Андрюше, что он вставлял словечко «выпуклый» к месту и не к месту, живописуя борьбу свободолюбивого народа против ненавистной Российской Империи.

Последнее время Мужицкий пребывал в депрессии.

С началом боевых действий на территории Дагестана ему пока еще не удалось снять что-нибудь сенсационное. Чечены и мусульманские наемники Хаттаба как-то вяло расправлялись с местными жителями и совсем не устраивали публичных казней. Андрюшу это раздражало. Без ежемесячной дозы людских страданий, фиксируемых объективом его видеокамеры и микрофоном звукозаписывающего устройства, он чувствовал себя некомфортно. Зрелище врезающегося в бьющееся человеческое тело ножа или двуручной пилы засасывало почище любого наркотика, которыми радиожурналист также не пренебрегал. Но косяк с анашой давал лишь пятиминутный кайф, а сцена садистских развлечений полевых командиров взбадривала Мужицкого на двое-трое суток. Потом, правда, требовалось повторение.

Андрюша уже начал подумывать о том, чтобы плюнуть на поездки по передовым чеченским отрядам и вернуться в горы, где его друзья держали сотни заложников и дня не проходило без того, чтобы одному не отстреливали палец для ускорения процесса сбора денег родственниками для выкупа. А раз-два в неделю кого нибудь обязательно казнили.

В последний раз при нем отрубили голову пожилому строителю из Краснодара. Слишком быстро, всего в три удара, но тут уж не до жиру. Боевики нервничали, ходили слухи о присутствии в районе группы российского спецназа, и Мужицкому стоило большого труда уговорить ичкерийских друзей не просто расстрелять заложника, а использовать для его казни топор.

Журналист обвел грустными глазами убогую комнату, где его принимал молодой командир боевиков.

— А другие жители не пытались оказать сопротивление?

В вопросе Мужицкого прозвучала надежда.

— Не-е… Они наша сила знают. Правда, мулла что-то против имел, истинный ислам признавать не захотел. Все про неверный говорил, типа их убивать нельзя. Шакал… Но с ним Бараев вопрос решил, когда приехал. Неделя уже. Хочешь — ребята тебе покажут, где могила…

Журналист нервно поежился.

Расправа над муллой — это плохо. Мужицкому уже не раз приходилось сталкиваться с тем, что после убийства священнослужителя его односельчане затаивали злобу и вымещали ее в самый неудачный для бандгруппы момент. Подыхать от выстрела в спину вместе с тупорылыми обкуренными боевиками трусливому Андрюше не хотелось.

Особенно сейчас, когда до получения вожделенной премии в восемьдесят тысяч долларов от Фонда первого Президента СССР оставалось всего два месяца.

Денежки Мужицкий любил страстно и в большинстве случаев — взаимно. Гранты, дотации и сверхурочные сыпались на корреспондента не переставая. И ради очередной тугой пачки баксов он был готов вынести любые тяготы пребывания в зоне боевых действий.

А что до методов, которыми он зарабатывает себе на кусок хлеба с маслом, так это несущественно. Заложников все равно будут пытать, пленных резать на потеху толпе, выбрасывать русских баб с детьми из окон многоэтажек, когда какому-нибудь «коренному жителю» потребуется лишняя квартирка. И грех не получить за такие кадры сотенку-другую.

— Пройдусь по селу, — решил Мужицкий, — поговорю с твоими людьми.

— Сопровождение дать?

— Давай…

Вагит свистнул Хамзата и Лему.

— С ним пойдете. Пусть смотрит, что хочет. Только к дураку его не водите…

Не понимающий по-чеченски Мужицкий начал протирать очки.

— Арабы уезжать собираются, — Лема подмигнул своему командиру, — этот остается. Может, денег заработаем?

— Нельзя, — Вагит цыкнул на излишне энергичного подчиненного. — Это их человек. Потом вопросы будут.