Город богов - Крючкова Ольга Евгеньевна. Страница 11

– Мне приходилось сталкиваться с ним несколько раз, – подтвердил я предположение высокого собеседника. – Не один я пытался призвать губернатора к милосердию, но тщетно.

Губы Гуалемо тронула едва заметная улыбка.

– Ты не боишься осуждать испанца, своего соотечественника?

– Не боюсь. Он ослеплён властью и опьянён кровью, – пояснил я.

Индеец сделал жест рукой, означавший, что удовлетворён ответом.

– Племя мапуче – единственное в Перу, не подчинившееся испанцам. Даже инки, под пятой которых находились аймара, кечуа и чачапойя, выдохлись. Мы сопротивляемся почти сто лет, я уверен, что выстоим, – гордо произнёс вождь и переключился на тему обыденную: – Вам предоставят жильё, где вы сможете отдохнуть, а при желании и погостить у нас. Я убедился, что вы не шпионы.

С этими словами он скрылся за пологом. Появилась пожилая женщина; она проводила нас в один из домов, стоявших на отшибе селения. Вечерело. Солнце садилось, окрашивая горы в бледно-розовые тона. Краски заката напомнили мне родной дом в Испании, прекрасные розы, которые любила моя матушка, так безвременно оставившая этот мир.

Войдя в жилище, мы огляделись. Обстановка более чем скромная. Посредине – очаг, вокруг него на земляном полу расстелены шкуры животных. Из нехитрого скарба, сваленного в углу, я извлёк лучину с огнивом (явно испанским) в надежде зажечь свет и хоть немного внимания уделить своему дневнику. Мартин, помолившись, занялся уборкой помещения. Я зажёг огонь, удобно устроился и достал из походного мешка чернильницу, перо и тетрадь в изрядно потёртой кожаной обложке. Четверть века назад, попав в Новый Свет, я начал вести дневник. Его листы были белы и чисты, когда я сделал первую запись. Обложка из бычьей кожи, приятная на ощупь, отливала матовым блеском. Теперь дневник потёрт, листы пожелтели. На многих страницах чернила растеклись, и текст разобрать почти невозможно. Но всё же я снова открываю тетрадь и пишу в надежде на то, что по возвращении в Испанию мой труд пригодится потомкам. Итак, я продолжаю свой рассказ…

Племя мапуче занимает обширную территорию, не подвластную испанской короне. Место это неспокойное: в горах часто случаются землетрясения и извержения вулканов. Анды, где поселилось племя, с запада обрамляет тонкая полоса суши, стиснутая океаном и горами. Она представляет собой влажную низину, к северу от которой климат становится жарче и горные хребты нисходят к раскалённым пескам пустыни Атакама. На юге земля словно окунается в океан, образуя множество островов [23].

Между Андами и прибрежными холмами лежит долина Арауко, которую пересекают многочисленные реки и их притоки. По названию долины мапуче стали именовать арауканами. Северную часть долины занимают луга, южную – непроходимые леса; добываемую там ценную древесину переправляют в метрополию.

У мапуче нет своего языка, они говорят на общем наречии мапудунгун, насчитывающем несколько диалектов. Язык кечуа, как я отмечал ранее, также популярен. Испанцы ведут на нём переговоры с непобеждённым племенем. Некоторые мужчины мапуче женятся на женщинах кечуа.

Тысячу лет назад индейцы мапуче расселились по долине Арауко и в прилегающем к ней горном массиве. Издревле мужчины этого племени охотились на ламу-гуанако и оленей, а женщины и дети собирали ягоды, из которых варили пиво. На побережье аборигены ловили крабов, морских ежей, мидий, собирали съедобные водоросли – кочаюйо. Некоторые семьи мапуче охотились на тюленей. Из шкур животных изготавливали шлемы и доспехи.

В просторных жилищах мапуче может уместиться целое семейство. Около каждого дома на небольшом огороде возделываются картофель, киноа (местный злак), бобы, тыквы, перец. По примеру инков мапуче занялись животноводством, стали выращивать свиней, разводить лам и кур. С приходом моих соотечественников-испанцев в хозяйстве мапуче появилась лошадь.

Семейства мапуче многочисленные. Здесь принято многожёнство, потому в каждом доме можно насчитать до десяти детей, а то и больше. Выбирая супругу, мужчина учитывает её происхождение. Если, например, младшая жена принадлежит к наиболее влиятельному клану – лофу мапуче, то в семье она займёт главенствующую роль и старшие жёны будут вынуждены ей подчиняться.

Каждый клан возглавляет вождь – лонко. Гуалемо, с которым я познакомился, и есть лонко. Повседневную жизнь племени регулирует устный кодекс законов и сводов Ад-Мапу. Суд в селении вершат старейшины – ульмены. Для этого они собираются на площади, рассаживаются полукругом около деревянных ритуальных столбов, разводят костёр.

Ещё, я слышал, высоко в горах у мапуче есть храм, где живёт Килиан. Индейцы почитают её как Богиню Луны и предсказательницу. Никто, кроме умельменов и лонко, не может увидеть таинственную Килиан. Я настолько заинтересовался храмом, что с просьбой разрешить посетить его обратился к вождю – лонко. Глаза Гуалемо расширились от удивления.

– Ты хочешь проникнуть в храм Луны и побеседовать с пророчицей?

– Вот именно, так как много лет я веду дневник и надеюсь опубликовать его. Европейцы должны узнать о вашей замечательной культуре.

Гуалемо, помолчав в раздумье, произнёс:

– Завтра мой сын отведёт тебя к пророчице. Но только одного.

Я с благодарностью принял согласие вождя. Меня ничуть не смутило поставленное им условие не брать с собой Мартина.

Рано утром сын вождя Лойхо зашёл за мной. Мартин, привыкший всюду сопровождать меня, не на шутку встревожился. Я постарался успокоить его, пообещав быть осмотрительным и осторожным, а по возвращении рассказать об увиденном и услышанном во всех подробностях.

В сопровождении Лойхо я покинул пробуждающуюся деревню. Женщины мапуче поднимались чуть свет и принимались хлопотать по хозяйству. У каждой из них были свои обязанности: одна стряпала, другая шила и стирала, третья ухаживала за огородом…

Мужчины отправлялись добывать пропитание. Или в нынешние неспокойные времена они сменяли друг друга на контрольных заставах, чтобы не подпустить к селению не замеченными испанцев (как ни прискорбно об этом писать – моих соотечественников).

… Лойхо прекрасно ориентировался в горах. Мы продвигались вверх по тропе, известной лишь вождю, его сыну и ульменам, а когда солнце поднялось в зенит, достигли храма Луны. Взору открылась небольшая ровная площадка. Культовое сооружение, сложенное из камня и примкнувшее к горе, подёрнутой белёсой дымкой, было почти невидимо, исключая тёмный проём входа, более похожий на зев пещеры.

Лойхо оглянулся и пристально воззрился на меня.

– Сейчас мы войдём в храм, монах. Ты не передумал? – спросил он на кечуа.

– Нет, – уверенно ответил я. – Почему я должен передумать? Ты что, намерен принести меня в жертву своим богам?

– Ты храбрый человек, монах! Потому и понравился моему отцу… – Сын вождя улыбнулся и растворился в черноте входа. Я последовал за ним.

В первый момент мне показалось, что я ослеп, и двигался за юным проводником исключительно по наитию. Наконец мы достигли небольшого помещения, скудно освещённого факелами. На каменной стене виднелся искусно высеченный женский лик, вероятно, богини Килиан. В полумраке я смог различить правильные черты её лица. Перед образом был установлен алтарь, почерневший от времени и крови.

Словно из воздуха, перед нами возникла молодая жрица. Её свободное одеяние – чёрная шаль – кепам, скреплённая на плече заколкой – тупу, – закрывало фигуру от плеч до лодыжек.

– Великая Килиан ждёт тебя, – обратилась жрица ко мне. Я почувствовал, как внутри у меня всё похолодело, но, превозмогая страх, последовал за ней.

Пройдя по извилистым тоннелям, мы оказались в просторном зале, созданном природой. С потолка сосульками свешивалось множество сталактитов. В центре зала на каменном троне восседала древняя старуха, одетая во всё чёрное, совершенно не похожая на богиню. Я замер, не зная, как себя вести. Килиан впилась в меня цепким взором.

– Я ждала тебя, монах. Твоё появление предначертано судьбой, – произнесла она на кечуа.