Греция. Лето на острове Патмос - Стоун Том. Страница 41

— Нет, — терпеливо ответил я, — откуда мне знать, сколько именно он прикарманивал. Я бы ничего не смог доказать. Кроме того, мне просто хотелось побыстрее покончить с этим.

Повисло молчание. Официант принес напитки.

— Значит, это он убил фашиста? — обратился ко мне Магнус.

— Возможно.

— О чем речь? — с гнусавым американским выговором поинтересовался Никос, зажав в зубах сигару.

Мы дружили с Никосом уже много лет. Все началось с того, что, познакомившись в Ливади, мы довольно быстро обнаружили, что Никос знал моего отца.

Никос родился на Патмосе где-то в тридцатых годах, но подростком уехал с острова, чтобы заработать денег за границей. Так поступали многие молодые люди, среди которых был и Теологос. Прожив сорок лет в Америке, Никос ушел на пенсию и вернулся на Патмос. С собой он привез немало денег, которые накопил, пока работал в ресторанном бизнесе — главным образом официантом. Он являлся типичным образчиком американца, добившегося успеха, — во рту вечно дымилась сигара, а седые волосы были аккуратно зачесаны назад волнами по моде пятидесятых годов.

Когда Никос упомянул название дорогого вашингтонского ресторана, в котором он работал и который часто посещал мой отец с друзьями и подругами, я спросил, не знал ли он часом Джорджа Стоуна. «О господи! — воскликнул Никос. — Мистер Стоун! Ну как же его не знать?! Так это ваш отец? Боже! Я ведь его постоянно обслуживал!»

Мы тут же стали приятелями, а наше знакомство явилось еще одним доказательством того, что мой выбор Патмоса отнюдь не являлся счастливой случайностью. За долгие годы я не раз обращался к Никосу за советом, когда мне приходилось принимать важные решения, и очень жалел, что не попытался связаться с ним перед этой авантюрой с Теологосом. Впрочем, наверняка бы он стал меня предупреждать и отговаривать, как другие; я бы пропустил его слова мимо ушей, и результат в конечном счете был бы все равно один и тот же.

— Никто не знает, кто именно застрелил фашиста. Естественно, кроме тех людей, кто был в том доме, — продолжил Никос, — а эти люди держат рот на замке. О том, что на самом деле произошло, и кто участвовал в операции, ходят самые разные истории. — Он помолчал. — По большей части отвратительные. За такое убивали.

Никос обвел взглядом присутствующих.

Вы даже представить себе не можете, что тогда здесь творилось. Я этого никогда не забуду. Еды не было. Немцы полностью нас отрезали от остального мира. Народ в поисках пищи рыскал по холмам, ел крапиву. Люди от голода падали замертво прямо на улицах. Я помню, как моя тетя Зоя… — Он покачал головой. — А теперь представьте этого сукиного сына, немецкого капитана, его звали О-Тромер осУжасный. Он ходил гоголем по порту, и если на него не смотрели, — а у него были свои представления о том, как на него можно смотреть, а как нельзя, — этот ублюдок доставал пистолет и стрелял в провинившегося. Простите, я не выбирал выражений. — Повернувшись к Даниэлле, он кивнул на детей.

— Ничего страшного, — промолвила она.

Никос посмотрел на меня:

— Ты ведь был в том месте, откуда Теологос родом? На А гхиос Ник о лас?

Я кивнул. Мне и вправду доводилось разок там бывать. Я как раз собирал материал для книги об острове. Я был потрясен царящим там запустением и силой ветра, дующего с моря, который, казалось, может тебя подхватить и унести. Я стал расспрашивать старого крестьянина о маленькой церквушке, которая словно сама собой выросла на скалистой почве. «Она очень старая», — сказал старик-крестьянин. Когда я поинтересовался, сколько ей лет, крестьянин покачал головой: «Очень, очень старая! Древняя! Ее построили очень давно. — Он замахал руками. — Про Христу. До Христа!»

— Я говорил, что мы были отрезаны от мира, — повернулся к норвежцам Никос. — Патмос был отрезан, Греция была отрезана, но… Даже сегодня мы радуемся, когда нам удается вырастить там хотя бы один куст помидоров. Посмотрите на тамошние растения! Все изогнутые, кривые, потому что постоянно дует ветер и не хватает воды. Ужас!

Он раскурил потухшую сигару.

— Людям жилось очень тяжко. Даже после войны. Потому я и уехал. Бедность?! Вы не знаете, что такое бедность! От нее никак не избавиться. Она словно проедает в тебе дыру. Вот о чем надо помнить, прежде чем называть людей ворами. И убийцами.

— Но Теологос мог находиться в том доме, — возразил Магнус, — когда убили фашиста.

— Ага. Я, между прочим, тоже мог там оказаться, — поглядел на него Никос.

Мы во все глаза уставились на него.

— Но меня там не было. — Он улыбнулся и, чуть прикрыв глаза, повернулся ко мне: — Знаешь, ты точная копия отца. Никогда не считал сдачу. А это огромное искушение, Тома. — Он взглянул на остальных. — И при этом мистер Стоун оставлял щедрые чаевые. Очень щедрые!

Работа по строительству нового причала в Скале была завершена, и город теперь кишмя кишел туристами. Народу было ничуть не меньше, чем в субботний вечер на Таймс-сквер. Пока мы выпивали, в залив вошел большой круизный лайнер, усыпанный тысячами огней от носа до кормы, напоминая огромный рекламный щит из тех, что можно увидеть на Бродвее. Чем ближе он подходил, тем сильнее мы ощущали себя маленькими.

Я подумал о Хоре, о том, сколь заброшенной и покинутой она мне показалась в первый день моего приезда. Как-то раз я увидел копию картины на стене монастырской часовни. Оригинал, видимо, принадлежал кисти монаха и относился к XVII веку, когда на остров волна за волной накатывали захватчики. На картине была изображена грозная армада венецианских судов (под командованием Франческо Морозини, того самого, кто впоследствии разрушил Парфенон), атакующая беззащитные торговые корабли жителей Патмоса.

Народная песня примерно того же времени рассказывает нам об этом набеге и разорении, которому был подвергнут остров. «Высадилось семь тысяч, — поется в ней, — чтобы остаться здесь всего на три часа… но эти собаки, не признающие никаких законов, провели здесь три дня! Реками текло масло, повсюду была разбросана пшеница, а улицы залиты вином…»

Теперь, однако, жители Патмоса встречали пришельцев во всеоружии. Вдоль набережной выстроились автобусы, лодки, такси, моторные баркасы, они готовы были доставить туристов куда угодно — только обратись. Каждым летом открывалось все больше новых ресторанов, кафе, закусочных, кондитерских, сувенирных и ювелирных лавок, рядом с которыми располагались гостиницы и пансионы. Сдавались в аренду мотоциклы самых разных размеров и мощности. А вместе с ними и машины. И лодки. И виллы. Таким образом, теперь, когда пресыщенные пришельцы, груженные добычей, возвращались на корабли, чтобы оставить остров, ощутимые потери несли уже их кошельки. Нынче жители Патмоса грабили пришельцев. По крайней мере, так казалось мне…

Мы с Даниэллой и детьми попытались найти местечко, чтобы поужинать, но это оказалось практически невозможно. Даже маленькие таверны, укрывшиеся на дальних глухих улочках Скалы, были забиты народом. Мы все-таки сумели отыскать столик в большом ресторане радом с портом. Обслуживали нас ужасно медленно, а заказанные блюда оказались чуть теплыми. Однако что за наслаждение — просто сидеть и ждать появления официанта, а потом есть то, что приготовил не ты сам, а кто-то другой. И плевать, что вкус не ахти! Должен сказать, что я оставил щедрые чаевые — не для того, чтобы произвести на кого-то впечатление, а из чувства искреннего участия.

О том, чтобы найти такси и доехать до Ливади, не могло идти и речи. Как раз прибыл пассажирский паром с большой земли, который собирался причалить сразу же после отплытия круизного лайнера. Лили, Магнус и Анна оставались в городе — им еще предстояла встреча с друзьями, так что мы с Даниэллой решили попробовать найти лодку. К счастью, в Скале мы встретили одного из ливадийских рыбаков, Подитоса, который как раз собирался домой, поэтому мы договорились, что он нас подвезет.