Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович. Страница 100

— Вот как! — удивился Войку. — И они согласились?

— Обрадовались. Тебе, небось, ведомо: в глазах мирных брашовян молдаване — свирепый и дивный народ, сущие черти. Заполучить молдаванина в защитники для них — лучшая сделка на свете. К тому же, — добавил Фанци, — из какого другого места ты сможешь так легко вернуться в свою землю, когда она тебя призовет?

Чербулу оставалось только согласиться.

— Смотри, какой зловещий закат! — сказала ему Роксана на последнем привале. — Все небо в крови!

— Ты боишься, милая? — обнял ее Чербул.

— По-твоему, я трусиха? — спросила княжна, с любовью глядя на решительный профиль мужа. — Просто небо, кажется, обрядилось в багрянец, словно хочет нас о чем-то предостеречь.

— Это для пана Иоганна с товарищами, — усмехнулся сотник. — Это знак, что цены на лен и воск упали дальше некуда.

— Не шути в такой час, Войко, мне тревожно! — княжна поежилась. — Много темных, кровавых знамений встречено на пути. Это злая земля!

— Хочешь, чтобы мы поехали еще дальше? В земли мадьяр, богемцев, венецианцев?

Роксана решительно тряхнула черными кудрями:

— Довольно и того, что я рассталась с родиной. Не хочу. Не хочу, чтобы ты тоже навсегда утратил ее. Для нас с тобой это стало бы двойным сиротством. А на мои женские страхи не обращай внимания, — улыбнулась она.

На следующий день отряд подъезжал к Брашову. Изар с тремя войниками возвращался к Тудору Боуру в стяг, Переш оставался служить сотнику Чербулу. Немец Клаус, аркебузир, тоже не пожелал расставаться со своим спасителем, и Фанци обещал устроить его наемным ратником в войско города.

У самых городских ворот, в сгустившемся людском потоке, Чербул заметил всадника, показавшегося ему знакомым. Это был стройный молодой человек в черном лукко — закрытом платье флорентийского покроя до самых пят, в круглой шапочке, украшенной винно-красными лентами, свисавшими ему на спину. На боку иноземца висел прямой меч — итальянский стокко.

Войку не сразу узнал юношу, ибо видел его ранее в короткой куртке моряка. Но бывший узник с мятежного корабля Ренцо деи Сальвиатти с первого взгляда понял, кто перед ним, и с улыбкой поспешил навстречу.

53

Вольный город Брашов, его жителями называемый еще Кронштадтом. Самый большой, богатый и предприимчивый среди семи городов Трансильвании. Столица Бырсы — самой значительной из семи земель. Достойный вассал венгерского королевского дома — данник, но не собственность. Партнер в делах, поставщик и друг — на равных! — окрестных государей. И прочая, и прочая, и прочая…

Стараниями друзей Войку Чербул был принят в нем, устроен. Войку в Брашове — важный господин: капитан, начальник над пятью сотнями наемных ратников. С богатым жалованьем и собственным боевым значком, как на Молдове — знатный боярин. С городом у него по этому поводу заключен по всем правилам контракт. В контракте есть даже пункт: достопочтенный господин капитан из Монте-Кастро, в случае большого нападения богопротивных агарян на Молдавскую землю, как вольный воин, может без утраты чести и выплаты нанимателю компенсации оставить службу в городе Брашове для защиты своей страны. Необычный пункт, в первый раз включенный в договор бырсянской столицы с человеком, вступающим в ее войско.

Войско, впрочем, невелико: четыре хоругви, две тысячи ратников. Защита Брашова в случае большой опасности — дело его сюзерена, мадьярского короля, и семиградских наместников монарха. Войско нужно Брашову для охранной службы, отражения набегов татар, турецких и польских отрядов и других грабителей, откуда бы они не явились. Да еще как ядро городского ополчения, на случай осады. Войско невелико, но тем ценнее для города каждый его солдат. Оно хорошо оплачивается и отлично вооружено.

Повезло Чербулу и с прямым начальником. Вооруженными силами Брашова командовал в чине региментария высокородный господин Генрих Германн, родной брат живших в Молдавии Германнов — белгородского пыркэлаба и начальника княжьей артиллерии. Пятидесятишестилетний полковник знал Тудора Боура и принял Войку так, словно сам был ему отцом. Увидев, как действует новый капитан на конном и пешем ристалище, на ратных учениях, начальник по достоинству оценил подчиненного и во всем, что касалось его хоругви, предоставил полную волю. Однако тут же подметил, чего еще не хватало Чербулу, и незаметно, но настойчиво принялся учить. Генрих Германн знакомил его с военным искусством западных стран, с входившим тогда в ратный обход пешим строем ландскнехтов, с фалангами посменно стрелявших залпами аркебузиров.

Вскоре, однако, все увидели, что молодой витязь, учась у бывалого полковника и старших возрастом товарищей, может и сам многому научить. Ратники Брашова узнали у него, какие воинские хитрости опасны для конных, а какие для пеших воинов, какие для турок, а какие для татар, как легче стащить с коня закованного в латы рыцаря, как поймать арканом петляющего в зарослях увертливого лотра. Он учил новых подчиненных искусству устраивать противнику засады и западни, сбивать его с толку в чистом поле, в горах, речных плавнях, ночью и днем. Все это, вместе с решимостью и волей молодого капитана, с его внушавшим страх умением пользоваться саблей, заслужило ему уважение товарищей и полковника и повиновение подчиненных.

Честный Клаус, аркебузир, тоже нашел себе место в Брашове: его назначили десятником в хоругвь нового капитана. Белгородец Переш стал при Войку оруженосцем.

И потянулись для них дни и недели службы на чужбине, привычные заботы и дела: стояние в карауле на стенах и башнях города, тряска в седле во время разъездов по окрестным землям, учения и погони за разбойниками. Были стычки с забредавшими в Землю Бырсы татарскими чамбулами, с шайками харцызов, с ватагами шляхетских молодчиков, приходивших из близкой Польши позабавиться охотой за молобыми крестьянками и грабежом обозов. Но все оставалось легкой работой: не было войны.

Свободное время Войку проводил у первого своего домашнего очага, с Роксаной. И в прогулках по городу и его окрестностям, столь новым для него местам.

Это был действительно удивительный край; на Четатя Албэ он был похож красочными рынками, на Мангуп и Каффу — близкими тенями нависающих над ними гор. Во всем же прочем оставался сам собой. Иными здесь были камни — многоцветные граниты и мраморы, иными деревья и птицы, прохладно-чистый воздух и стремительная холодная вода в потоках и ручьях. Иным был в карпатских пределах сам лик земли.

Откуда бы ни пришли сюда триста лет назад трудолюбивые сасы, теперь Брашов был по всем признакам немецким городом. С Клостергассе на Кирхенштрассе, с Берзенгассе на Лембергдамм, [57] от площади молодой витязь все более погружался в этот новый для него мир камня и черепицы, кирпича и схваченного свинцовыми переплетами тусклого цветного стекла. После плоских кровель в Мангупе и невысоких в Четатя Албэ здесь его всюду встречали острые и крутые, исчерна-красные скаты крыш. Таинственно темнели за овальными и круглыми арками въездов увитые плющом и хмелем внутренние дворы, крутые спуски в подвалы. И всюду — камень, камень, с любовью обработанный, чистый, казавшийся еще теплым от прикосновения человеческих рук. Молодой воин с любопытством обошел вокруг ратуши — внушительной, увенчанной башней с часами, мелодично отзванивавшими время. За ней открывались уютные улочки, чистые дома и домики с садиками, пивные, церкви, конторы купцов и банкиров, харчевни, булочные, кондитерские лавки, мастерские. Войку побывал на рынке, осмотрел величественный брашовский арсенал, подивился богатым монастырям — францисканцев, доминиканцев, капуцинов и кармелитов.

За шумной площадью на улицах старого Брашова продолжалась не менее кипучая жизнь. Манили трактиры под звучными названиями, с вычурными, позванивавшими на ветру значками-вывесками: «Лев», «У Турецкого Султана», «Коновязь Рыцаря», «У Веселой Марты». Звенел перестук молотков из-под навеса кузнеца, трудившегося прямо на перекрестке, из лавок ювелиров-чеканщиков. Степенные дамы в черном платье с молитвенниками и четками в руках, с презрением поджимая губы, важно шествовали мимо публичных домов, из-за пестрых занавесок которых доносился визгливый смех брашовских прелестниц. Монахи предлагали прохожим освященные образки, ладанки с мощами, бродячие чародеи — амулеты и гороскопы; милые девушки в розовых чепцах продавали цветы, румяные бурши в белых колпаках — знаменитые брашовские бублики. Торговали всем, чем могли, везде, где могли; в подвалах и ларьках, с лотков и из-за прилавков, в цирюльнях, банях, церквах, с куска парусины, развернутого прямо на мостовой. Торговали на папертях храмов, в монастырях…