Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович. Страница 99

К вечеру брашовская дорога вывела их наконец из несчастливой долины. На вершинах гор появились не тронутые разрушениями замки, ниже — ухоженные села, обработанные поля. Солнце склонилось к вершине близких гор, когда путники приблизились к чистенькой деревеньке; дюжина небогатых домиков была окружена садами, дорога между ними ухожена и подметена. На ночлег возы остановились у большой корчмы, в которой, однако, было уже полно постояльцев. Погонщикам, возчикам и простым воинам пришлось устраиваться на ночь между телегами и на тюках, господ приняли в домах небольшой общины.

Роксана с Гертрудой, Войку, Изар и Иоганн Гютнер с одним из итальянцев попали к старосте Хендорфа — пожилому, кряжистому сасу. Еще подъезжая к деревеньке, Войку заметил над нею, на пустой возвышенности, кольцо массивных стен, над которыми возвышалась островерхая башня, увенчанная крестом.

— Это наш дорфсбург, — пояснил хозяин, встретив вопросительный взгляд Чербула. — Вашей милости будет угодно его осмотреть?

Белобрысый сторож в кольчуге впустил их через крохотную калитку, скорее — лаз. Крепость была пуста. Староста повел Чербула с гордостью вдоль кольца ее стен, показывая боевые площадки у зубчатого парапета, запасы камней и смолы, котлы доя разогрева кипящего вара, тяжелые арбалеты и баллисты, крытые помещения и навесы, в случае осады служившие и людям Хендорфа, и их скоту.

Крепость была мала, но надежна: храбрые, решившие не сдаваться воины могли долго отстаивать ее и против значительного неприятельского войска. Войку она понравилась, и он не стал этого скрывать.

— Спасибо вашей милости на добром слове, — степенно кивнул гостеприимный староста. — Скажу не хвастая: сам добрый король Матьяш, посетив в прошлом году Хендорф, милостиво похвалил нас за наш дорфсбург. Его величество в заботе о своих подданных давно приказал общинам семиградских сел создавать такие прибежища от врагов. Село, построившее свой замок, наш добрый король освобождает от податей на целых пять лет вперед.

— И много уже таких в вашем крае? — спросил Войку, любуясь прекрасным видом, открывшимся с боевой кирхи хендорфских сасов.

— Немало. Вон там, — махнул рукой к северу староста, — замки Германи, Агнита, Кирпэр… Там, к востоку, — Прежмер, Гимбов, Малая Шура… Немало, господин, наверно, уже — больше ста.

— Добрый замок, — повторил сотник, — у немцев Хендорфа. Да служит он надежно вам и внукам!

— А мы не немцы, ваша милость, — улыбнулся староста. — Во всем Семиградье, правда, живет немало германцев, да и наш язык от немецкого почти не отличишь. Только наши предки из далекой земли вышли, что в Нидерландах лежит, близ моря. Восстали триста лет назад наши предки против утеснявших их баронов и тогда же, по дозволению венгерской королевы, переселились в эти места.

Последние лучи заходящего солнца озарили зубчатые края гор по ту сторону долины. И высветили в уступе между двумя вершинами мрачное острие, издалека походившее на почерневший сломанный зуб. Под ним едва виднелись домики далекого села.

— Внизу деревня Баломоч, — с неохотой пояснил сас. — Она лежит уже в здешних владениях Дракулы. А над нею — замок самого барона, не будь он помянут к ночи.

На следующий день путники увидели, как с ближнего перевала к ним спускается отряд всадников в черных плащах и вороненых латах. «Катафракты! Катафракты!» — зашептали бывалые купцы, узнавшие знаменитых панцирных конников венгерского коронного войска. Впереди на могучем коне ехал рыцарь в светлых латах; увидев Чербула, рыцарь приветственно поднял руку и во весь опор поскакал навстречу.

— Михай! — воскликнул Войку и, в свою очередь, поторопил коня.

Воины, не оставляя седел, братски обнялись. Перед Войку действительно был маленький рыцарь Михай Фанци, как и он — герой Высокого Моста. Михай мало изменился за прошедший с тех пор год. Зато облик Чербула, видимо, обрел немало новых черт — так внимательно присматривался к нему семиградский барон.

— Совсем взрослый вояка! — заметил Фанци. — Истинный разбойник Тигечского кодра! Впрочем, прости! Совсем забыл!

Соскочив с коня, Фанци поспешил навстречу Роксане, приблизившейся между тем к голове каравана. Увидев, что молодая женщина тоже намеревается спешиться, маленький рыцарь ловко преклонил колено и подставил под ее туфельку сильную руку бойца. Войку, закусив губу, принял от друга невольный урок.

— Счастлив приветствовать ваше высочество, — сказал Фанци вполголоса, чтобы любопытные торговые гости не могли услышать, — от имени его милости, воеводы Семиградья Стефана Батория, от имени своего сердца.

Михай Фанци, барон и рыцарь, учтиво раскланялся с почтенным Иоганном Гютнером и его товарищами. Затем пришпорил коня и быстро увел своих друзей вперед под охраной сотни катафрактов из бандерии, которой он командовал на этом венгерском порубежье.

— Как ты узнал, — спросил его по дороге Войку, — что мы направились сюда?

— Добрые люди — скорые вестники, — улыбнулся Михай. — Впрочем, тайны в том нет. Пан Велимир Бучацкий, наш достойный товарищ, послал гонца…

Путешествие продолжалось. Михай Фанци, блистая остроумием и учтивостью, веселил Роксану и братски подтрунивал над Войку, отгоняя от обоих сомнения и горькие думы. Михай заставил Войку рассказать ему «из первых уст» о нашумевшем уже в этой части Европы походе трехсот Штефановых войников в княжество Феодоро, о падении генуэзских крепостей на Черном море и осаде Мангупа, о приключениях и спасении пленников корабля Зульфикара-аги.

Воины Фанци — венгры, секеи, немцы, — следовали за своим предводителем тесной колонной, в полном порядке, держась в приличествующем отдалении. И присоединившиеся к их рядам белгородские войники, до тех пор вольно ехавшие вместе с сотником, следовали их примеру. На привалах для начальников и господ устраивали два полотняных навеса, особый — для женщин, на ночевках — два шатра. Во время вечерних привалов венгерские воины у костров пели странные, дивно звучавшие для Роксаны и Войку песни своей земли — удалые и в то же время грустные. Печальные ноты в воинственном ритме их напевов звучали молодецким вызовом горю и смерти, разлуке с любимой и тоске по родине — всему, что грозит храбрецу на ратном пути, над чем он охотно готов посмеяться, потягивая из фляги вино старого Эгера, как делали они.

На тех стоянках Фанци с удовольствием рассказывал Войку о своих друзьях секеях — племени, на которое молдавский витязь с восхищением взирал еще у Высокого Моста. Об их общинах — Орбаи, Турии и Сепси, Кезди и Чуке, где в старину правили выборные, независимые от короля и баронов секейские судьи. О том, как защищали они границы края от татар, турок и просто разбойников, как сами налетали порой на земли беспокойных соседей, чтобы отомстить за обиды.

— Сотни лет, — говорил Фанци, — эти люди пасут здесь свои стада, растят хлеб и берегут границы страны. За эту тяжкую службу прежними королями им дарованы особые вольности — вольный суд, свобода от многих податей. Разве нельзя их понять? Но есть, которые не понимают, есть, которые попирают их давние права, — с горечью продолжал рыцарь. — Стефан Баторий — первый из них.

— Этот славный воин? — удивился Войку.

— Этот славный воин, искусный воевода и правитель, — подтвердил Михай. — Но также князь, но — великий господин, владелец бескрайних вотчин. Понять правду простого человека для него значит снизойти до простолюдина и тем уронить свою честь. Баторий храбр, но без меры надменен; умен, но жесток и крут.

— А король Матьяш? — спросил Войку. — Ваш рыцарственный король?

— Не так уж все просто с нашим прекрасным королем, — усмехнулся Фанци, — хотя он, по-моему, достоин и уважения, и любви. Король Матьяш все эти годы сам посягает на вольности и права секеев. И, конечно, не подумает защищать их от своего воеводы и наместника.

— И все-таки они свободны! — воскликнул Чербул, любуясь гордой статью проезжавшего как раз мимо десятка секейских воинов.

— Они отстаивают еще свои вольности. Ведь шутки с ними плохи — ты видел их сам в бою. Но сколько в этой борьбе пролилось крови с обеих сторон и сколько еще прольется! Однако вас уже ждут в Брашове, — сказал Фанци, меняя предмет беседы. — Ты, Войку, будешь капитаном в войске города. Тебя рекомендовал брашовским аршинникам сам воевода Баторий.