Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович. Страница 39

Войку, следуя за чиновником, направился к крепости. Перед ним высилась двадцатиаршинная, замшелая от старости, грозная зубчатая стена с квадратными башнями; кое-где, карабкаясь по хрупким лесам, каменщики лениво чинили обветшалые участки этого внушительного сооружения. Трое рослых слуг нотариуса прокладывали своему хозяину путь в густой толпе. Вокруг них теснились, спеша по своим делам, армяне, греки, евреи, арабы, болгары, русские купцы и ремесленники. Встречались молдаване, мунтяне, поляки, венгры, немцы, литовцы. За поясом старых стен по обеим сторонам улиц выстроились лавки, мастерские, конторы купцов, менял и владельцев кораблей. Болтавшиеся на цепях вывески звали в прохладные просторные подвалы таверны.

Вскоре они подошли ко второму поясу укреплений; над каменными двориками и черепичными кровлями двухэтажных домов нависал зубчатый гребень огромной мрачной стены. Над толстыми башнями вились по ветру пестрые языки генуэзских боевых вымпелов, в бойницах поблескивали шлемы стражи. А между узкими амбразурами темнели высеченные в камне, заросшие лишайниками гербы благородных консулов, капитанеусов и массариев, под чьим надзором эти башни и стены когда-то были построены или обновлены.

Наконец молодой воин и важный нотариус подошли к еще одной крепости; небольшое, но самое, пожалуй, грозное укрепление города венчала огромная квадратная башня. Пройдя вымощенный каменными плитами дворик, они вступили под прохладный портал укрепленного консульского замка.

Суровая снаружи, цитадель внутри оказалась роскошным дворцом, чьим хозяином — каждый год другой — был светлейший консул. В полутьме большого парадного зала, в который нотариус проводил молдавского сотника, мерцала бронза массивных канделябров, позолота высоких стульев, рельефный орнамент на рамах картин. Усадив Войку Чербула и попросив его подождать, чиновник неслышно удалился.

Войку стал с любопытством рассматривать висевшие на стене портреты былых генуэзских воителей и вельмож. И не сразу услышал, как растворилась напротив него изукрашенная бронзой дверь, и в зал вступил высокий седой человек в роскошной парчовой мантии; на золотом поясе высокородного консула Антониотто ди Кабела висел двуручный рыцарский меч старинной работы. Войку встал и, отвесив глубокий поклон, вручил господину Каффы письмо.

— Спасибо, мой юный воин, — промолвил тот, пробежав глазами послание князя. — Ваш господин велел передать мне, что вы родом из славного города Монте-Кастро и приходитесь сыном рыцарю Теодоро Боуру, известному и в наших местах.

— Это так, ваша светлость, — снова поклонился Войку.

Консул с удовлетворением кивнул и сделал нотариусу знак приблизиться.

— Позвать дака, — вполголоса приказал он.

Через несколько минут послышалось громкое бряцание шпор. В зал вошел огромный, закованный в сталь воин. Чеканя шаг, рыцарь подошел к своему начальнику, консулу Каффы. Но тот с усмешкой положил руку на плечо вошедшего и повернул его к молодому гостю.

Могучий воин, раздувая усы, некоторое время с недоумением всматривался в незнакомого юношу, в его платье, в молдавский гуджуман, который Войку держал в руке. И вдруг бросился его обнимать. Только теперь Войку понял, что попал в родственные объятия собственного дяди Влайку.

3

Брат капитана Боура Влайку начальствовал над личной конной гвардией консула, отборнейшей частью наемного войска Каффы. Из сотни аргузиев, как звали на татарский зад гвардейцев, около шестидесяти были молдавскими витязями, остальные прибыли со всех концов света — из Италии, Венгрии, Далмации, Польши, Литвы, даже из далекой Шотландии. Они несли стражу внутри замка, сопровождали консула в поездках по кампаньи — подвластным ему сельским местностям Крыма, стояли в почетных караулах во время торжеств. Но это не была сотня парадных бездельников: в бою каждый стоил десятерых.

В конные аргузии Каффы синьора Влайко — так звали в городе храбреца из поднестровских кодр — привела, как и многих его товарищей, судьба упрямца, ослушника отчей воли и прирожденного забияки.

Прослужив несколько лет, как старший брат, за рубежами своей земли и дослужившись до чина сотника в польско-литовском коронном войске, избалованный чужеземными нравами молодой витязь вернулся в родное село. С ним приехала и красавица венгерка, взятая в плен во время похода литвинов и ляхов в Паннонию. Бадя Дросу, отец Боуров, ничего на это не сказал. Но несколько дней спустя позвал сына и объявил:

— Через неделю управимся с жатвой. И тогда — свадьба.

— Какая свадьба, отец? — воскликнул странствующий воин, не желавший еще расставаться с холостяцкой жизнью. — Ведь Илона — полонянка.

— Если хотел оставить эту женщину рабой, — ответил жестко бадя Дросу, — ты должен был продать ее на рынке. А привез в родительский дом — женись. Отчий дом — не вертеп в Кракове.

Влайку Боур, скрепя сердце, подчинился. Но наутро же после свадьбы, сев на коня, вернул себе свободу. Вступив в наемное войско Каффы, Влайку быстро дослужился до чина капитана. А в далеком селе близ Днестра все эти годы жила в семье отца его жена Илона и рос мальчишка-сын.

Синьор консул не стал удерживать встретившихся так неожиданно родичей из Монте-Кастро. Дядя и племянник, проследовав по лучшей улице генуэзского квартала, подошли вскоре к массивной башне еще одной цитадели; здесь и в прилегающих постройках размещался главный арсенал Каффы, за надежными стенами укрылись оружейные мастерские, на небольшом внутреннем дворе в лучшие времена колонии лили пушки. И здесь же на верхних этажах жили аргузии — самые надежные из консульских иноземных солдат. Познакомив Чербула с несколькими земляками, свободными от дежурства, Влайку Боур сменил рыцарские доспехи на простой кожаный колет, опоясался доброй саблей. И повел племянника за ворота, по пологому склону, на котором раскинулся главный город Солдайского консульства. Войку с гордостью, но не без робости поглядывал на могучего пана Боура-младшего, так похожего на старшего брата, что юноше порой казалось: капитан Тудор — рядом и сейчас спросит с него за все шалости на год вперед. Влайку, однако, сам чувствовал странное подобие робости перед мальчишкой-племянником. Чербул бился с турками, защищал родную землю в суровый для нее час. А он, муж и воин, в то самое время бряцал шпорами в консульском замке и проводил ночи в тавернах беспутной Каффы.

Влайку привел юношу в большую харчевню над гаванью. Хозяин-грек, угодливо кланяясь, усадил обоих витязей на открытой веранде. В огромных глиняных мисках принесли аппетитные куски мяса, только что снятого с вертела. Дядя Влайку разрезал хлеб, налил в кубки ароматное белое вино.

— Ты не сказал еще, сынок, — лукаво промолвил командир аргузиев, — что привело тебя в город, где служит твой старый дядя.

— Нельзя, баде Влайку, — покраснел Войку. — Приказ.

— Молодец, — похвалил тот. — Воинскую тайну надо хранить, хотя мне, конечно, она уже известна. Его милость князь Александр задумал доброе дело, на пользу всем христианам. Молдове же нашей — особенно. Тебе везет, сынок, ты и здесь, в Крыму, служишь Штефану-воеводе, своей земле. — Могучий воин вздохнул и принялся есть, подавая племяннику пример.

— А теперь рассказывай! — потребовал он, насытившись. — Собрал ли наш воевода войско для нового боя? Ведь нехристи-турки готовят силу поболе прежней!

Войку сообщил все, что знал.

— Приезжие из Константинополя рассказывают, старого султана [7] скрутила лихоманка, — заметил Влайку. — Куда теперь падишаху — болеть бы ему вечно! — вести войска. А ведь он, говорят, никому не хочет уступить чести сразиться с воеводой Молдовы. Истинный воин, сказать по правде, проклятый султан!

— Значит, баде Влайку, турки этим летом так и не выступят?

— На Молдову, по всему видно, — нет. Зато Каффе осады не миновать.

— Сколько же они могут доставить сюда войска на галеях да шнявах? Тысяч тридцать, пятьдесят?