Короли Вероны - Бликст Дэвид. Страница 98

Пьетро взглянул на Кангранде. Тот был мрачнее тучи – понятно почему. Его загнали в угол.

– Если Антонио сам не может сражаться, кто защитит его честь? – Кангранде выдвинул последний аргумент.

– Пусть выберет защитника, – отвечал Гаргано. – Возможно, его брат…

– Я буду защищать честь моего друга!

Все взоры устремились на Пьетро, уже пробиравшегося на середину залы. Антонио тоже поднял голову и кивнул. Взгляд его оставался пустым. Марьотто, который не мог встать без посторонней помощи, недоверчиво уставился на Пьетро.

Более всех, кажется, удивился Кангранде.

– Пьетро… Сир Алагьери, неужели вы будете сражаться за Антонио?

– Разумеется, буду.

– Но почему?

– Потому, мой господин, что я знал об искре, что вчера вечером пробежала между Марьотто и донной Джаноццей, однако ничего не предпринял.

– Пьетро, это не твое… – начал Марьотто, но отец резко его оборвал:

– Замолчи, щенок!

– Если мне не изменяет память, сир Алагьери, – продолжал Кангранде, – вчера вечером у вас были другие дела. – И он напомнил присутствующим о попытке похищения и о леопарде.

– Это не оправдание, мой господин. Вчера вы приняли меня в рыцари. – Пьетро прикрыл глаза и процитировал: «Стать рыцарем значит сделаться Господним мечом, вершащим правосудие на земле. Рыцарь сокрушает несправедливость. Рыцарь защищает невиновных. Рыцарь слушает глас Божий». – Пьетро открыл глаза и в упор взглянул на Кангранде. – Благодаря моему попустительству случилась беда. Это пятно на моей чести.

Цитируя слова Кангранде, Пьетро надеялся склонить его на свою сторону. Однако услышал из уст своего господина закономерный вопрос:

– А разве Марьотто не друг тебе?

Пьетро перевел взгляд на искаженное болью, обескураженное лицо Мари.

– Друг, мой господин.

– И ты тем не менее намерен с ним сразиться?

Пьетро тщательно обдумал свои следующие слова.

– Марьотто только что получил удар по голове. Вряд ли он способен сейчас сражаться. С вашего позволения, мой господин, я бы предложил другого защитника чести Монтекки.

На лице Кангранде отразилось отвращение. Он клюнул.

– И кто же у тебя на примете? Уж не убитый ли горем престарелый отец Марьотто?

– Нет, мой господин, хоть я и не сомневаюсь, что синьор Монтекки в бою не уступит юноше. – Кровь пульсировала у Пьетро в висках, и ему большого труда стоило не частить, а говорить внятно, подчеркивая каждое слово. – Покуда никто не упомянул об ответственности донны Джаноццы. В этой истории многое зависело от нее.

– Неужто ты вздумал сражаться с женщиной? – Кангранде не улыбался, только в глазах замерло ехидство. Он пытался умалить храбрость Пьетро, выставить его на посмешище.

В ответ Пьетро снял перчатку и крепко ее стиснул.

– О нет, мой господин, я желаю драться с человеком, который свел этих двоих. Синьор Каррара замешан в деле, он связан и с донной Джаноццей, и с Марьотто. Первой он доводится дядей, второго он выбрал своей племяннице в мужья. Если синьор Каррара полагает, что способствовал осуществлению настоящей любви, пусть защищает эту самую любовь, не щадя жизни! – И Пьетро бросил перчатку.

Все рты пораскрывали от изумления. И вдруг послышался голос Марцилио:

– Вызов принят! Вызов принят! – Сам молодой Каррара уже пробирался сквозь толпу.

– Я тебе покажу «принят»! – взревел Гранде и подался вперед, чтобы отвесить племяннику пощечину.

– Капуллетти никогда…

– Монтекки никому не позволят отвечать за свои грехи!

– Тише! Тише! Синьоры, успокойтесь! – взывал Кангранде. – Сир Алагьери, моя благодарность за все, что вы для меня сделали, не знает границ. Однако я не могу разрешить эту дуэль. Мой указ опирается на законодательство.

– Если уж на то пошло, дело не в законодательстве, – проговорил, поднимаясь со своего почетного места в первом ряду, Гульермо дель Кастельбарко. Старейший член Anziani, Кастельбарко имел вес в городе – вес как золота, так и ратных заслуг. – Мой господин, вы поддерживаете традицию, начатую вашим достославным дядей, великим Мастино. Согласно этой традиции, указ считается законом, только если он написан и должным образом заверен.

– Ну так напишите его, – велел Кангранде. – А я не допущу, чтобы мой город превратился в поле битвы!

Тут вмешался Пассерино Бонаццолси. Возведя очи горе, он изрек:

– Не знаю, как в Вероне, а в Мантуе подобные указы заверяются подписями всех членов совета старейшин в ходе заседания, должным образом организованного.

Кангранде раздраженно оглядел почтенных Anziani.

– Объявляю внеочередное заседание совета старейшин. Присутствующие считаются кворумом при голосовании. – Кангранде принялся выкликать старейшин по именам, первым назвав Гульермо дель Кастельбарко. Тот не отозвался. Кангранде перечислил всех, однако никто из благородных синьоров не подал голоса.

– Вижу, – тон у Кангранде был зловещий, – что без кворума у нас ничего не выйдет. – Он спустился с возвышения, прошел мимо Пьетро и остановился в середине залы. Тон из зловещего стал ледяным. – Итак, почтенные синьоры старейшины, вы хотите, чтобы дуэль состоялась. Но понимаете ли вы, чем это чревато? Я уже не говорю о том, что один из дуэлянтов – представитель соседнего государства, с которым мы совсем недавно заключили мир. Подумайте о последствиях. Вспомните времена, когда на улицах Вероны велись бесконечные бои! Вспомните, сколько погибло совершенно невинных людей! Вспомните трупы в переулках и умирающих в сточных канавах – существовал официальный запрет на дуэли. Дуэли были вне закона, потому что они против законов Божьих! Нынешнее разрешение на дуэли имеет место лишь благодаря попустительству моего брата Бартоломео. Помните ли вы, для чего он отменил запрет? Чтобы покончить с тем, что начиналось с крови, единственно возможным способом – кровью! Последней кровью Капеллетти! До вчерашнего дня никто не носил это имя, ибо все Капеллетти были мертвы! Похоронены! Они погибли не на войне, не от рук врагов-иноземцев, а из-за нашей… из-за нашей глупости!

– Синьор Монтекки, – Кангранде теперь обращался к отцу Марьотто, – синьор Монтекки, преодолейте свой гнев. Вам ли не знать цену междоусобиц? – И Скалигер снова повернулся к старейшинам. – Хорошенько подумайте об этом! Если мы допустим еще одну вспышку междоусобной вражды, она не только запятнает честь нашего города – она поглотит нас с потрохами! Всех до единого! Ненависть порождает только ненависть! Одна дуэль не насытит жажды крови, что терзает врагов, тем более если речь идет о делах сердечных. Прольется кровь! Когда украдены деньги, их нетрудно выплатить. Когда отобраны земли, их нетрудно вернуть. Но пролитую кровь не вернешь! За нее можно заплатить – но только новою кровью. Кровопролитие ведет к кровопролитию! Подумайте хорошенько, прежде чем спустить с цепи Зло! Я говорю сейчас не как правитель, а как ваш соотечественник! Подумайте о том, какою славная Верона останется в памяти потомков – если таковые вообще появятся на свет!

Скалигер медленно обвел глазами залу. Конечно, собравшиеся слушали его речь – слушали, но не внимали.

– Очень хорошо. Я мог бы позвать стражу и силою вразумить вас. Но я не тиран. Если вам так хочется, я разрешу одну безумную ночь – но при условии, что с первыми лучами солнца вы все подпишетесь под указом о запрете дуэлей. Если вы, почтенные синьоры старейшины, не дадите мне сейчас этой клятвы, клянусь всем для меня святым, я сию же минуту позову стражу.

Старейшины, довольные победой, принялись клясться, что на рассвете подпишут указ великого Капитана и станут защищать этот указ до конца дней своих.

– Мне нужна еще одна клятва – от вас, почтенные отцы. Людовико и Гаргано, вы должны поклясться самым для вас дорогим – своим состоянием и самою жизнью, – что не станете мстить. Каков бы ни был исход этой дуэли, ею дело и завершится, без всяких репрессалий.

Гаргано сказал, что с радостью даст такую клятву – он не держит зла на благородное семейство Капуллетти. Людовико в знак согласия нехотя кивнул. Кангранде принял обе клятвы и, прикрыв глаза, произнес: