Заговор Важных - д'Айон Жан. Страница 65

С наступлением темноты раздались ночные звуки: шум ссор и потасовок. Послышались призывы о помощи: скорее всего, кричал запоздалый прохожий, получивший удар кинжала от очередного проходимца, или изнасилованная женщина. Наконец, когда сон смежил ему веки, до него донеслись выкрики тех, кому поручали молиться за усопших. Эти люди обходили окрестные дома, звонили в колокольчики и замогильными голосами возглашали:

Сломленный усталостью и волнением, Луи растянулся на полу и заснул. Во сне его мучили кошмары, но стоило ему проснуться, как он тотчас забывал, что ему привиделось. В конце концов, поняв, что покоя все равно не будет, он сел; его раненая и отяжелевшая рука ныла все сильнее. Сквозь запыленное окошко оссуария внутрь проникало немного света.

Он поднялся, отряхнул одежду и вышел. Надо покинуть кладбище раньше, чем появятся сторожа. К счастью, верхняя галерея имела выход на крышу. Высмотрев наиболее доступную крышу, он, вскарабкавшись на груду черепов, взиравших на него с изумлением, выбрался из оссуария. Очутившись на крыше, он огляделся: снаружи, вплотную к стене, жались многочисленные лавчонки, сооруженные без всякого разрешения и сократившие и без того неширокую проезжую часть: из-за них днем на улицах возникали заторы. Внизу проходила улица Феронри. Здесь тридцать три года назад Равальяк сумел прыгнуть в карету короля, используя в качестве подставки каменную тумбу.

Фронсак соскользнул на крышу пониже, оттуда на навес, а с навеса на огромную уличную тумбу. Неужели это тумба Равальяка? Вполне возможно.

Сейчас, наверное, часа четыре, подумал он. Самое время, пока улицы пусты, добраться до монастыря минимитов. В этот час бродяги и убийцы проматывают денежки в сомнительных кабаках.

Несколько субъектов, разлегшихся прямо на мостовой, напомнили ему, что не все жители столицы могут позволить себе роскошь спать в собственных постелях. Луи пошел по улице Трусваш, затем повернул налево и по улице Сен-Мери двинулся в сторону улицы Тампль. Быстро выпутавшись из лабиринта улочек и переулков — этот квартал был ему знаком хорошо, ведь он жил в двух шагах отсюда, — Луи, никого не встретив, добрался до улицы Сент-Катрин.

По мере приближения к монастырю минимитов его охватывало возбуждение, вызванное успешным предприятием и одновременно тревогой за ближайшее будущее. Что сказать брату привратнику? У кого просить помощи? В прошлый раз наиболее дружелюбно — по сравнению с остальными монахами — с ними говорил отец Нисрон. Поэтому сейчас он попросит отца Нисрона выслушать его наедине.

Добравшись до церкви, расположенной рядом с монастырем, и убедившись, что калитка закрыта, он сел напротив главного входа и, обхватив голову руками, принялся ждать.

Часа через два он услышал скрип ворот, а следом скрежет обитых железом колес и стук копыт по мостовой. Подойдя поближе, он узнал привратника, которого видел несколько месяцев назад: монах, пропустив телегу, закрывал ворота. Луи он явно не узнал.

— Подождите, — закричал Луи, удерживая ворота, — пожалуйста! Мне нужно поговорить с отцом Нисроном. Велите разыскать его! Это вопрос жизни и смерти…

Привратник остановился и принялся его разглядывать, пытаясь понять, стоит ли верить этому субъекту, чья речь разительно контрастировала с внешним видом.

— Подождите здесь, — наконец произнес он.

И на всякий случай запер ворота.

Ждать пришлось недолго. Узенькая калитка, которую Луи даже не заметил, приоткрылась, и появился Нисрон.

— Это вы?! — с изумлением воскликнул он. — Идите сюда…

Когда Луи подошел, Нисрон с любопытством оглядел его, а потом тихо рассмеялся:

— Однако, шевалье, ну и одежда на вас! Вы скрываетесь?

Значит, он узнал его!

— Входите, да побыстрее, — деловым тоном продолжал Нисрон. — Следуйте за мной, только тихо.

Луи подчинился и пошел, поддерживая нестерпимо ноющую раненую руку. Они миновали двор, потом коридор и, наконец, подошли к двери крошечной кельи.

Нисрон отпер дверь и пропустил Луи вперед. Молодой нотариус быстрым взором окинул комнату. Кровать шириной в одну доску, с брошенным поверх соломенным тюфяком, крепилась к стене. Справа стояли стол и табурет. На столе лежал молитвенник, на стене висело простое распятие.

— Ждите меня здесь, — приказал монах. — Скажите только, сколько времени вы не ели?

— Со вчерашнего утра, — признался Луи.

Нисрон вышел и очень скоро вернулся с подносом, где лежали хлеб, холодное мясо и стояла бутылка вина. Поставив поднос на стол в углу кельи, он принялся изучать посетителя.

— У вас на руке кровь! Покажите мне вашу рану…

Луи закатал рукав рубахи. Рана покраснела и вздулась.

— Я сейчас вернусь, — вновь произнес отец Нисрон, и на лице его отразилась неподдельная тревога. — А вы пока ешьте.

Монах вернулся не один, а в сопровождении монастырского лекаря; к его возвращению Луи успел управиться с едой. Пока лекарь исследовал рану, Нисрон размещал на столе таз с горячей водой и небольшой сундучок.

— Сейчас я промою рану уксусом, — глухим голосом произнес лекарь, — а потом придется ее зашить. И это больно.

Десять минут, которые длилась операция, стали для Луи суровым испытанием. Наконец лекарь перевязал руку.

— Ну, все! Через десять дней от раны не останется и следа. Но вам повезло. Еще два дюйма вверх — и враг перерезал бы вам артерию. Полагаю, именно это он и пытался сделать. Разбойники постоянно используют такой способ. Кровь хлынула бы из вас, как из зарезанного поросенка, и через несколько минут вы бы умерли.

Луи похолодел от ужаса. Лекарь удалился, а Нисрон, потирая подбородок, продолжал внимательно изучать своего гостя. Гнетущее молчание затягивалось. Наконец монах заявил:

— А вам известно, шевалье, что я знаю, почему вы здесь?

Луи в растерянности взглянул на него. Силы неуклонно покидали его, и его обычно ясная голова наотрез оказывалась соображать. Нисрон же продолжал:

— Наш приятель Фонтрай распространил ваш портрет по всему Парижу. Смотрите, он принес его даже нам.

И, вытащив из кармана своего балахона листок, он развернул его и подал Луи.

Молодой человек уставился на изображение: незатейливый рисунок, однако очень верно отразивший наиболее характерные черты его лица. Возвращая листок монаху, он никак не мог унять охватившую его дрожь. Откашлявшись, Нисрон продолжил:

— Все нищие и бандиты в столице получили этот портрет или, по крайней мере, возможность посмотреть на него. И не только они. Ваше изображение есть у священников-ультрамонтанов, еще у кое-кого… Знаете ли вы о «Товариществе долга»?

Луи отрицательно покачал головой.

— Оно пытается объединить всех тружеников. Товарищество под запретом, и полиция выслеживает его членов. Ничего плохого они не делают, всего лишь просят предоставить им основные права и улучшить условия работы. Фонтрай, этот бестолковый бунтовщик, имеет в ее рядах много сторонников. Он велел распространить ваш портрет среди членов этого товарищества, уверив их, что вы — тот самый предатель, выдавший их секреты новому гражданскому судье Дре д'Обре. Так что несколько тысяч, а может, и больше этих людей также охотятся на вас в Париже. Все места, где у вас есть знакомые, находятся под наблюдением, а некоторым из ваших приятелей даже предложили вознаграждение в случае, ежели они вас найдут.

Несмотря на пугающие известия, Луи постепенно приходил в себя. Больная рука перестала ныть. Спокойствие, царившее в монастыре, еда и вино придали ему сил. Теперь он довольно ясно представлял собственное положение, а потому задал Нисрону вопрос, давно уже вертевшийся у него на языке:

— Но почему?

Нисрон нахмурился, открыл рот, чтобы ответить, но внезапно передумал и сделал вид, что не понял вопроса.

— Почему вы так поступили? — упорствовал Луи. — Почему не выдали меня? И вы, и ваш монастырь находитесь в лагере моих противников…