Десятый круг ада - Виноградов Юрий Александрович. Страница 13

— Разрешите, господин подполковник? — открыл дверь Айзенбах.

— Заходите.

Голос вошедшего показался Фалькенгаузу знакомым. Скосил глаза: командир строительной бригады полковник фон Айзенбах?!

— О-о, герр Фалькенгауз?! — узнал сидящего на табуретке Айзенбах. — И вы здесь? Рад вас видеть живым и невредимым. Для нас с вами война счастливо закончилась. Мы вместе служили с герр Фалькенгаузом в Шварцвальде, — пояснил он Григорьеву. — Штандартенфюрер был даже моим шефом как начальник местного гарнизона.

Айзенбах положил на стол лист бумаги с нарисованным им по памяти планом бактериологического центра.

— Благодарю вас, господин Айзенбах, — взял лист Григорьев. — Вы можете быть свободным.

Айзенбах вышел. Григорьев внимательно посмотрел в поблекшие глаза утомленного Фалькенгауза. Тот не выдержал его твердого взгляда, опустил голову.

— Я знал полковника фон Айзенбаха, — сдался он. — Но о самом объекте я ничего не скажу. Это предательство. А вы сами не любите предателей.

— Да, мы не любим предателей, — согласился Григорьев. — Но здесь… Подумайте о человечестве, господин Фалькенгауз! Вы же умный, образованный человек. Вы прекрасно знаете, лаборатория в Шварцвальде предназначена для создания запрещенного бактериологического оружия, которым Гитлер хочет уничтожить сотни миллионов ни в чем не повинных людей. Разве разоблачить это варварство — значит предать? Нет, господин Фалькенгауз! Это спасение человечества! Это, если хотите, защита чести немецкой нации перед народами мира. Мы понимаем: виновата не нация в целом, а ее временные правители. Но люди земли, попавшие в беду, обвинят всех немцев в чудовищном преступлении, станут проклинать их и ненавидеть. Вот почему я и взываю к вашей человеческой совести как немца: встаньте на защиту чести своей нации, помогите нам не допустить всеуничтожающей бактериологической войны.

Фалькенгауз тяжело вздохнул, по-старчески сгорбился. Сделал жадный глоток остывшего чая из стакана и вдруг тихо произнес:

— Хорошо, я расскажу все, что знаю…

Вечером Григорьев доложил о результатах первого допроса пленных немецких офицеров Карнееву. Генерал на минуту задумался, взвешивая услышанное, потом поднялся из-за стола и взволнованно прошелся по кабинету. Даже такого человека с железными нервами, каким Григорьев не без основания считал своего начальника, сообщение о бактериологическом оружии не могло оставить равнодушным. Не оставило бы оно и любого другого, мало-мальски представлявшего ужасающие последствия его применения для всего живого на земле.

— Гитлер понимает, что его войска в конечном итоге не выдержат нарастающих ударов Советской Армии, — заговорил Карнеев. — Потому и готовит в спешном порядке новое, бесшумное чудо-оружие. — Он сел на стул, в раздумье забарабанил пальцами по столу. — Надо проинформировать командование. Считаю это вопросом государственной важности…

Вернулся к себе Карнеев в двенадцатом часу ночи. Тут же вызвал Григорьева, обобщавшего, в своем кабинете результаты дневного допроса немецких офицеров.

— Командование поставило перед нами задачу во что бы то ни стало сорвать намерения Гитлера по развязыванию бактериологической войны, — сообщил генерал. — Необходимо в первую очередь уничтожить бактериологический центр в Шварцвальде. В разработку плана операции включаемся с вами сразу же.

7

Разработанный Карнеевым и Григорьевым план операции по ликвидации бактериологической лаборатории в Шварцвальде в основном был одобрен Центром. Предполагалось создать диверсионную группу из специалистов-подрывников, переправить ее в нужный район под видом рабочих, насильно угоняемых нацистами из Белоруссии в Германию. Надо только узнать конечные пункты отправления составов. А в бактериологическую лабораторию советский разведчик-химик войдет в качестве племянника профессора Шмидта. Старый ученый не переписывался с братом Фрицем, он никогда не видел и своего единственного племянника, который по настоянию отца пошел по линии дяди, сейчас уже закончил четвертый курс химического факультета университета.

Вся операция должна была завершиться в течение полугода.

— Следует обратить особое внимание на подготовку исполнителей, — озабоченно проговорил Карнеев. — Слишком дорогой ценой нам придется расплачиваться за малейшую оплошность.

— Понимаю, товарищ генерал. Кандидатуры мы всесторонне обсудим.

— Руководителем диверсионной группы мы назначим немца, — продолжал генерал. — Помните, месяц назад был у меня Генрих Циммерман? В тридцатых годах его отец, известный немецкий инженер, работал у нас на строительстве металлургического завода. А его сын учился в Германии. Потом он приехал к отцу, женился на русской девушке. У них двое детей. Одно время работал на строительстве сахарного завода в Могилеве. Потом окончил военное училище, стал лейтенантом.

— Вне всякого сомнения, Генрих Циммерман фигура колоритная, — согласился Григорьев, — и легенда проста: он немец, якобы был репрессирован и вот теперь желает послужить великой Германии, лично фюреру и отомстить большевикам. Есть у меня и специалист-химик — Алексей Сафронов. Он недавно закончил химический факультет университета. В совершенстве владеет немецким языком, в подлиннике читает стихи Гейне.

— Ну что ж, я не возражаю, — генерал подошел к Григорьеву. — Хорошенько побеседуйте с Сафроновым. От него будет зависеть все. Где он сейчас?

— В контрразведке Центрального фронта, — доложил Григорьев. — Стажировку проходит.

— Значит, он уже знаком с повадками агентов абвера и гестапо?

— Разумеется. Начальник контрразведки фронта лестно отзывается о нем. Я сегодня же отзову Сафронова…

Карнеев возвратился на свое место, сделал пометку в блокноте.

— Ну, а с Циммерманом мы поговорим вместе, — поднял он глаза на Григорьева. — Задание у него весьма и весьма важное. Надо обсудить его во всех деталях…

— Здравствуйте, Алексей! — Григорьев протянул руку вошедшему в кабинет Сафронову.

— Здравствуйте, Борис Николаевич…

Сафронов был явно смущен неожиданным вызовом. Видимо, предстоит новое назначение, иначе не стали бы его так спешно отзывать.

— Садитесь, садитесь, Алексей, — указал Григорьев на кресло. — Устали с дороги.

— Нет, что вы… Дело привычное…

Сафронову не терпелось узнать причину его вызова в Центр, но первым спросить об этом он не решался.

— Я, собственно, пригласил вас, — Григорьев дружески улыбнулся, — чтобы вы как химик просветили меня в отношении отравляющих веществ.

Сафронов сдержанно засмеялся:

— Нет уж, увольте, Борис Николаевич. Вы в этом вопросе больше меня разбираетесь.

— Ну, ну! Не прибедняйтесь, Алексей! — засмеялся Григорьев. — Я разговаривал с вашим учителем. Он считает вас незаурядным химиком.

— Вы видели профессора? Как он?

— Здоров. Все так же бодр и весел, по-прежнему любимец студентов.

Григорьев усадил гостя в кресло и сам сел напротив. Лицо его стало серьезным и озабоченным. Он выжидающе посмотрел на теряющегося в догадках Сафронова и потом не спеша заговорил:

— У меня к вам есть серьезный разговор. Очень серьезный. А пока расскажите о своей работе на фронте…

Слушая рассказ Сафронова, Григорьев все больше и больше убеждался в правильности выбора кандидатуры Алексея, который хорошо знал Германию, ибо получил среднее образование в Берлине, куда направили на работу его отца — инженера. Вернувшись на Родину, Алексей поступил на химический факультет университета, стал химиком.

— Всего один вопрос, Алексей, — заговорил Григорьев, выслушав Сафронова. — Готовы ли вы сейчас к действиям по избавлению советских людей от ужасов химической войны?

— Готов! — не задумываясь ответил Сафронов.

— Что ж, хорошо… хорошо, — Григорьев помолчал. — Однако взвесьте. Работа предстоит сложная, опасная. Она может стоить вам жизни.

Лицо Сафронова стало строгим.