Десятый круг ада - Виноградов Юрий Александрович. Страница 28

— Может быть, мне вылететь туда? — предложил Григорьев.

Карнеев не согласился.

— Едва ли целесообразный шаг, — произнес он. — Видимо, Борис Николаевич, необходимо перебросить в Шварцвальд еще одного нашего человека. У вас есть подходящая кандидатура?

— Желающих пойти на это ответственное дело найдется много, но нужен человек со стопроцентной легендой, ибо риск слишком велик.

— Что же, ищите человека. Потом доложите, — сказал в заключение беседы генерал.

Прежде чем окончательно решить, кого послать в Шварцвальд, Григорьев решил еще раз поговорить с Рихардом Форрейтолом. Его отец может понадобиться разведчику, для этого о Форрейтоле-старшем надо знать как можно больше.

В подробном рассказе об отце Рихард чаще всего упоминал имя управляющего имением баронессы хромоногого Отто Фехнера. До войны он тоже жил в Берлине, работал на заводе кузнецом.

Старый Форрейтол, видимо, его знал давно. По крайней мере, упоминание об этом иногда проскальзывало в разговоре с отцом. Как-то он даже проговорился о том, что еще до прихода нацистов к власти Фехнер стажировался в Советской России на тракторном заводе.

Григорьева заинтересовала личность Фехнера. По наведенным справкам он выяснил, что Отто Фехнер действительно летом 1931 года проходил практику на Сталинградском тракторном заводе. У него было много знакомых среди советских рабочих, но подружился он с кузнецом Федором Ладушкиным, у которого часто бывал в доме.

Помощники Григорьева быстро связались с руководством Сталинградского тракторного завода, эвакуированного с Волги на Урал. О Федоре Ивановиче были самые лестные отзывы, как о лучшем производственнике, оставленном на заводе. Сам он был из крестьянской семьи, некоторое время работал в колхозе — одном из первых на Псковщине коллективных хозяйств, затем, когда был объявлен призыв молодежи на строительство тракторного завода, поехал в Сталинград.

Ладушкина призвали на военную службу и направили в строительную часть.

Федор Иванович понравился Григорьеву. От двухметрового бородача-великана с хитроватыми, лукавыми глазами веяло силой, уверенностью, природной смекалкой. С первого дня войны он рвался добровольцем на фронт, но дирекция оставила его на заводе. И вот теперь, когда военкомат призвал на службу в армию, Ладушкин обрадовался: наконец-то попадет на передовую. А оказалось, что его направили в тыловую строительную часть.

— Я же не калека, чтоб сидеть в тылу, — возмущался Ладушкин.

— Это дело поправимое, — улыбнулся Григорьев. — Мы даже можем вас послать в Берлин…

— Куда, куда? В Берлин? — Ладушкин недоуменно посмотрел на подполковника. Потом вдруг добавил: — Да мне хоть в пекло, лишь бы польза была! Между прочим, лет десять назад я в самом деле чуть не поехал в Берлин.

— К Отто Фехнеру?

Ладушкин насторожился:

— А вы откуда знаете, товарищ подполковник?

— У меня такая специальность, дорогой Федор Иванович, что я должен все знать, — произнес Григорьев.

Действительно, после окончания стажировки немецкий кузнец Отто Фехнер пригласил к себе в гости русского кузнеца Федора Ладушкина. Тот с удовольствием принял приглашение. Но вначале слишком много было работы — его не отпускали, потом резко осложнилась обстановка в самой Германии, где под руководством Коммунистической партии Германии шла ожесточенная борьба немецких рабочих с нацистами. А когда в январе 1933 года к власти пришли фашисты, вопрос о поездке и вовсе отпал.

— А если вам сейчас съездить в гости к Отто Фехнеру? — предложил Григорьев…

Беседа затянулась до поздней ночи. Скрупулезно обсудили план переброски через линию фронта и дальнейший путь до имения баронессы Тирфельдштейн. Но вначале Федор Иванович должен был вспомнить свою старую специальность.

— Завтра же начнете проходить ускоренный курс практики у наших известных ветеринарных врачей, — сказал Григорьев. — На ферму баронессы вы должны прибыть опытным зоотехником.

15

Брикетировка тола, как ни странно, принесла подполковнику Рюделю известность. Высоко оценили его находчивость в строительном управлении, давая понять, что не за горами тот день, когда Рюдель получит долгожданное звание полковника. Только он один знал, кому обязан своим успехом. Судьба подарила ему удивительно работоспособного и талантливого организатора Циммермана, который выполнит любое задание. Подполковник намеревался расширить производство брикетов, но Циммерман не советовал этого делать. Специалистов по брикетировке среди славянских рабочих у него больше нет, а привлечение к делу несведущих людей опасно: один неосторожный удар, и склад может взлететь в воздух.

Он был рад, что Рюдель согласился с его доводами, а чтобы подполковник остался доволен, решил как можно больше выдавать брикетов. Это он сегодня же потребует от рабочих. Пусть постараются.

Обычно Циммерман только утром навещал мастерскую. Днем он оставлял рабочих в покое, не мешая им выполнять задание Пальчевского. Но сейчас он решил проверить, чем заняты рабочие. Ведь командир строительной бригады или кто-либо из его помощников могут вот так неожиданно нагрянуть в мастерскую. Дверь в мастерскую была не заперта изнутри, как того требовал Пальчевский. Должно быть, кто-то вышел из помещения, и крючок не успели набросить на петлю.

В нос ударил знакомый сладковато-приторный запах взрывчатки. Трое рабочих увлеченно отделывали на столе толовые брикеты по форме кирпичей. «А если бы вместо меня был Рюдель?» Циммерману стало жарко: посторонний человек мог застать рабочих за этим занятием. Циммерман кашлянул. Рабочие обернулись на звук.

На их лицах был неподдельный испуг и растерянность. Самый сообразительный из них, с густыми сросшимися бровями, накинул на брикеты кусок рогожи, да так небрежно, что виднелся край кирпича. Его сосед, угловатый парень, неумело поправил рогожу.

Оставалось сделать вид, что не заметил лежащие под рогожей толовые кирпичи. Хотя вряд ли рабочие поверят этому.

— Воздух у вас… Задохнуться можно. Проветривайте мастерскую! — нарочито грубо произнес обер-лейтенант.

Рабочие как завороженные не сводили с него глаз.

— Чего пялите на меня глаза, бездельники?! Надо работать, работать, работать! И учтите, с сегодняшнего дня норма увеличивается в полтора раза. За невыполнение — карцер!

Циммерман резко повернулся и направился к выходу. Рабочие переглянулись: каждый взглядом спрашивал друг друга о том, заметил начальник отряда кирпичи или нет? Только слепой не мог разглядеть, что они делают на столе. Начальник хитер. Им он ничего не сказал. Где ему справиться с троими? А как выйдет из мастерской, тут же позовет эсэсовцев. Тогда конец. Значит, не выпускать фашистского прихвостня из помещения…

При молчаливом согласии товарищей угловатый схватил попавший под руку небольшой топорик и на цыпочках побежал за уходящим Циммерманом. Удар обухом с размаху по голове, и одним фашистом меньше. Труп можно спрятать в лесу, и потом ищи его. Но дверь открылась раньше, чем тот подошел к ней. На пороге появился запыхавшийся Пальчевский. Он видел, как Циммерман направился к брикетировочной мастерской в необычное для него время, и поспешил за ним. И успел он вовремя…

— По местам, негодяи! — рявкнул Пальчевский и с силой оттолкнул парня. Тот упал, топорик полетел в сторону.

— Что такое? — вынужден был обернуться на шум Циммерман. Он чувствовал за своей спиной крадущиеся шаги рабочего, понимал, что тот замышляет, и хотел уже было подсечкой свалить его с ног, если б не вмешался Пальчевский. Сейчас Циммерман сделал вид, что не понимает происходящего.

— У меня с этими лодырями свои счеты, господин начальник, — успокоил Пальчевский. — Разрешите, я с ними поговорю как следует?..

— Поговорите. И построже, — согласился Циммерман и, не оглядываясь, вышел на улицу.

Пальчевский, вне себя от ярости, накинулся на обескураженных рабочих, ругая их самыми последними словами.

— Вы же могли все сорвать?