Африка грёз и действительности (Том 1) - Ганзелка Иржи. Страница 18

Мельничное колесо без воды

В тридцатых годах люди в Ливии работали, зарабатывали и широко тратили деньги. Улицы Триполи не успевали поглощать потоки переселенцев, которых ежедневно выбрасывали суда, прибывавшие с полуострова. Город рос не по дням, а по часам. Грубые бетонные потолки ресторанов с нештукатуренными балками перекрытий и теперь еще напоминают о той спешке, с какой строился город.

Есть здесь и фешенебельные расположенные у моря рестораны с террасами и танцевальными площадками. Отель «Меари» стоит на сваях в море, в виде огромного парохода. Итальянцы в свое время очень хорошо чувствовали себя в этом элегантном заведении. Они старались как можно приятнее провести вечер после долгого дня, когда приходилось потеть и томиться от жгучего дыхания «гибли», южного ветра пустыни.

Туннель, начинающийся у расположенной над морем танцевальной площадки и уходящий глубоко под гладкий асфальт дороги, приведет вас на другую ее сторону, к чудесным дворикам второй половины отеля «Меари». Тенистые внутренние дворики с мозаичными водоемами, фонтаны, гроздья цветов акаций, опьяняющий аромат олеандров. Приветливой чистотой дышат уютные комнатки. Их изображения выглядели бы на обложках автодорожных карт Ливии так же заманчиво, как и привлекательная улыбка арабки, стоящей у бетонной ленты прибрежной автострады, как силуэт финиковых пальм и монументальной арки Филенских ворот на древней границе Триполитании и Киренаики, где Муссолини велел высечь свое имя «на вечные времена».

Ливия напоминает сейчас мельничное колесо, под которым высохла вода. Когда вы платите в лавке за покупку 60 лир, хозяин бежит к соседу разменять бумажку в 100 лир. В выдвижном ящике его конторки нет ни одной лиры. Это — обычное явление. Всюду не хватает оборотного капитала. Люди живут сегодняшним днем, перебиваясь с хлеба на воду. На столе у итальянцев никогда не переводилось вино. Оно когда-то текло здесь рекой. Теперь можно увидеть трактирщика, бегущего перед обедом к соседу-лавочнику купить три бутылки дешевого вина, которые выпивают его постояльцы за обедом. На покупку вина про запас не хватает денег.

Перед общественной столовой стоит очередь голодных безработных с кастрюльками в руках. Изнуренные лица, потрепанная одежда, блуждающий, растерянный взгляд. Картина, так хорошо знакомая по тридцатым годам в Европе, ожила теперь на улицах Триполи. Несколько сотен таких обездоленных людей ожидают парохода, который отвезет их в Италию. Среди них — бывшие докеры, рабочие из автомастерских и с консервных фабрик, мелкие землевладельцы из высыхающих оазисов, бетонщики и шоферы, которые возили бочки асфальта на стройки ливийских дорог. Некоторые приехали сюда 25 лет назад, полные молодого задора и надежд на счастливую жизнь. Другие нашли здесь работу после долгих лет безработицы в Европе.

Через несколько дней они возвратятся за государственный счет на родину, постаревшие, усталые, разочарованные. Многие ли из них поняли истинные причины своего бесславного возвращения?

Итальянский рабочий перед войной зарабатывал в Ливии 600 лир в месяц, служащий — 1000 лир. За двухкомнатную квартиру они платили 50-150 лир в месяц. Пять-семь лир уходило на хорошее питание. За 150–300 лир можно было одеться с головы до ног. Билет в кино стоил 1,2 лиры. Теперь вы за него платите 30 лир. Обед в посредственном ресторане стоит 60 лир, в хорошем — в два раза больше.

Различие в оплате труда итальянцев и арабов в Триполитании никогда не было таким резким, как в остальных африканских колониях. Сейчас арабский рабочий за целый день изнурительного труда при переноске стокилограммовых мешков в порту получает 60 лир. Между тем килограмм сахара по официальным ценам стоит 95 лир, килограмм масла — 450 лир. В общественные столовые для нуждающихся арабов не пускают. Выбор у арабского рабочего, таким образом, невелик — быть бездомным бродягой или вором. Ведь надо же есть человеку!

Результаты этой альтернативы видны на каждом шагу: нищета, грязь, люди, спящие ночь за ночью на тротуаре. В небывалых размерах возросла преступность. Попробуйте оставить машину на время обеда на улице. Через полчаса вы уже не сможете тронуться с места, потому что будут украдены батареи. На дорогах учащаются вооруженные нападения на машины. Полиция бессильна, так как преступники делятся добычей с голодающим арабским населением.

В период созревания плодов и овощей к уцелевшим садам и огородам из глубинных районов страны приходят толпы голодающих, с которыми ничего не может поделать даже многочисленная охрана.

Зная эти факты, трудно поверить рассказам старых итальянских поселенцев о том, что до войны в городах и поселках пустыни обычно жители не запирали свои дома, даже если они покидали их на несколько дней. Честность процветала не только среди оседлых поселенцев, но и среди пастухов-кочевников. Никогда здесь не случалось краж.

Вам вдруг становится ясным, что в людях здесь что-то надломилось. Если раньше арабы и не помышляли посягать на чужое имущество, то теперь нищета заставила их воровать. Но она же навела их на мысль о причинах теперешнего бедственного положения. Они хорошо поняли, что их родину разорили агрессивные итальянцы. Из бедности и страданий родилась ненависть арабов ко всему чужому, ко всем, кто пришел в их страну, чтобы ее колонизировать, «цивилизировать» и «умиротворить», к тем, кто, в конечном счете, вверг страну в губительную войну.

А восемнадцатилетний итальянский безработный, который шатается по улицам и клянчит у прохожих сигареты, ошеломил нас вопросом:

— Неужели это новый чехословацкий автомобиль? Ведь у вас провели национализацию.

Мы не сразу поняли связь между этими фразами.

— Ведь такую вещь нельзя сделать на заводе после того, как его национализировали.

Теперь нам стало достаточно ясно, чем озадачила молодого итальянца наша машина. «Татра» была в Триполи предметом всеобщего удивления. Молодой итальянец, в котором «балилла» воспитала ненависть ко всему социалистическому, не может понять, что национализированная промышленность Чехословакии прогрессирует.

После получасовой беседы с ним мы поняли, как тяжело будет перевоспитать некоторых молодых фанатиков, подвергавшихся долгие годы одурманиванию в «балилле». При всей нищете его теперешней жизни он не допускает, что мог бы получать за равный труд такую же плату, как и «неполноценный» араб. В настоящую демократию он не верит и не представляет себе государства без дуче, а цветных рабочих без белых хозяев. В его глазах появляется испуг, когда он слышит о заводских советах и национальных комитетах. Система, в которой он был воспитан, не оправдала себя.

Но молодой фашист склонен приписать все это злому року, случайности, наконец, недостатку фанатизма у приверженцев дуче, так как ореол Муссолини еще долгое время после проигранной войны остается для него неприкосновенным.

Нужно снять шоры с глаз этих молодых итальянцев, сказать им правду о сущности и целях режима, который их вскормил. Следует добиться, чтобы упоение современным оружием сменилось у них любовью к труду, любовью к людям и верой в людей. Надо выкорчевать из них фашистский национализм, вскормленный расизмом и ненавистью к другим народам, и привить им здоровый патриотизм строителей родной страны.

Но им понадобится и чувство ненависти. Ненависти ко всем, кто бряцает оружием и засматривается на чужое добро.