Экскалибур - Корнуэлл Бернард. Страница 10

Зимовал Элла в местечке, что саксы называли Тунресли. Над глинистыми полями и темными болотами воздвигся холм; с его плоской вершины, если глядеть на юг, за широкую Темзу, глаз различал вдалеке туманные угодья Кердика. На холме высился внушительный чертог: массивное строение из темного дуба. Высокую и крутую щипцовую крышу венчал символ Эллы – выкрашенный кровью бычий череп. Одинокий чертог черной громадой маячил в сумерках – недоброе место, зловещее. Чуть к востоку под кронами деревьев притаилась деревушка: там мерцали мириады костров. Похоже, я прибыл в Тунресли в пору большого сбора: костры обозначали место, где гости встали лагерем.

– Пируют, – сообщил один из моих спутников.

– Пир в честь богов? – полюбопытствовал я.

– В честь Кердика. Он приехал потолковать с нашим королем.

Мои надежды, и без того невеликие, развеялись по ветру. С Эллой у меня еще был какой-никакой шанс уцелеть, но с Кердиком – ни тени шанса. Кердик холоден и жесток, а вот Элла способен на сильные переживания и по-своему даже великодушен.

Я тронул рукоять Хьюэлбейна и подумал о Кайнвин. Попросил богов – хоть бы мне снова ее увидеть. А между тем мы уже приехали: я соскользнул с усталого коня, расправил плащ, снял щит с луки седла и отправился объясняться с врагами.

Здесь, на промозглой вершине холма, в высоком и длинном чертоге, на устланном тростником полу пировали, должно быть, сотни три воинов. Три сотни громогласных весельчаков, бородатых и краснолицых: эти, в отличие от нас, бриттов, не видели вреда в том, чтобы заявиться в господский пиршественный зал с оружием. В центре пылало три здоровенных костра, а дым нависал так густо, что поначалу я не мог рассмотреть тех, кто сидел за длинным столом в дальнем конце зала. Никто не обратил на меня внимания – ну да при моих-то длинных и светлых волосах и густой бороде я вполне смахивал на саксонского копейщика. Но вот меня провели мимо ревущих костров, какой-то воин разглядел пятиконечную белую звезду на моем щите – и вспомнил знак, с которым сталкивался в битве. В гомон голосов и смеха вплелся глухой рык. Рев распространялся по залу, набирал силу, и вот уже все до одного саксы вопили и выли, а я шел вперед, к почетному столу на возвышении. Орущие воины отставили рога с элем и принялись колотить кулаками по полу или по щитам. Высокая кровля загудела от грозного ритма: в нем звучала сама смерть.

Клинок с грохотом ударился о стол – и шум разом смолк. Это Элла поднялся на ноги – это его меч рубанул по длинному неструганому столу так, что во все стороны полетели щепки. Там, на возвышении, за горой блюд и налитых до края рогов пировали с дюжину воинов. Рядом с Эллой восседал Кердик, а с другой стороны от Кердика – Ланселот. И Ланселот был здесь отнюдь не единственным бриттом. Тут же сгорбился его кузен Борс, а в конце стола пристроились Амхар с Лохольтом, Артуровы сыновья; все – мои заклятые враги. Я тронул рукоять Хьюэлбейна и помолился о хорошей смерти.

Элла неотрывно глядел на меня. Он отлично меня знал – но вот известно ли ему, что я его сын? Ланселот при виде меня явно опешил: залился краской, знаком подозвал толмача, коротко переговорил с ним, и тот наклонился к Кердику и зашептал что-то в монаршье ухо. Кердик тоже меня знал, однако непроницаемое выражение его лица нимало не изменилось: ни при словах Ланселота, ни при виде врага. То было лицо писца – чисто выбритое, с узким подбородком, с широким, высоким лбом. Губы – тонкие, жидкие волосы гладко зачесаны назад и собраны в пучок на затылке; ничем не примечательное лицо – если бы не глаза. Светлые, безжалостные – глаза убийцы.

Элла от изумления словно дар речи утратил. Он был куда старше Кердика, ему уже перевалило за пятьдесят – год, а то и два назад; по любому счету – старик, однако он до сих пор выглядел куда как внушительно. Статный, широкогрудый, лицо гладкое, суровое, нос перебит, щеки в шрамах и черная борода лопатой. На нем было роскошное алое платье и массивная золотая гривна на шее; золото блестело и на запястьях, но никакие украшения не могли скрыть того факта, что Элла в первую очередь солдат – саксонский воин, матерый медведище. На его правой руке недоставало двух пальцев – верно, в какой-нибудь давней битве оттяпали, и отомстил он, надо думать, прежестоко. Наконец Элла нарушил молчание.

– Ты посмел приехать сюда?..

– Дабы повидать тебя, о король, – отвечал я, опускаясь на одно колено. Я поклонился Элле, затем Кердику, но Ланселота словно не заметил. Для меня он был ничтожество, пустое место: один из королей-прихлебателей при Кердике, элегантный бритт-изменник. В смуглом лице читалась неприкрытая ненависть ко мне.

Кердик насадил кус мяса на длинный нож, поднес его было ко рту, но замешкался.

– Мы не принимаем послов от Артура, – небрежно обронил он, – а тех, у кого хватает глупости приехать, мы убиваем. – Он положил мясо в рот и отвернулся, словно уже покончил со мною – разобрался с пустяковым делом. Его воины взревели, требуя моей смерти.

Элла вновь заставил зал замолчать, с грохотом ударив мечом по столу.

– Ты приехал от Артура? – призвал он меня к ответу. Я решил, что боги неправду простят.

– Я привез тебе привет, о король, от Эрке, – промолвил я, – вместе с сыновним почтением от сына Эрке, который, к вящей его радости, тако же и твой.

Кердику эти слова ничего не сказали. Ланселот внимательно выслушал перевод, вновь горячо зашептал что-то толмачу, и тот опять обратился к Кердику. Я нимало не сомневался, что следующие слова были подсказаны Кердику Ланселотом.

– Он должен умереть, – потребовал Кердик. Говорил он спокойно, точно моя смерть для него – сущая безделица. – Мы связаны договором, – напомнил он Элле.

– Договор гласит: нам не должно принимать посланцев от наших врагов, – отозвался Элла, по-прежнему неотрывно глядя на меня.

– А это кто, по-твоему? – рявкнул Кердик, в кои-то веки не сдержавшись.

– Это мой сын, – просто сказал Элла, и по битком набитому залу прокатился сдавленный вздох. – Он мой сын, – повторил Элла, – так?

– Так, о король.

– У тебя есть еще сыновья, – равнодушно бросил Кердик и жестом указал на бородатых воинов, сидящих по левую руку от Эллы. Бородачи – надо думать, мои сводные братья? – озадаченно пялились на меня. – Он привез послание от Артура! – настаивал Кердик. – Этот пес, – он ткнул ножом в мою сторону, – всегда служил Артуру.

– Ты привез послание от Артура? – осведомился Элла.

– Слова от сына к отцу, и только, – вновь солгал я.

– Cмерть ему! – коротко отрезал Кердик, и все его сторонники заворчали в знак согласия.

– Я не стану убивать родного сына в моем собственном чертоге, – возразил Элла.

– Я могу помочь, – ехидно отозвался Кердик. – Если к нам приедет бритт, да будет он зарублен на месте. – Эти слова он произнес, обращаясь ко всему залу. – Так договорено меж нами! – настаивал Кердик. Его люди одобрительно взревели и принялись колотить древками копий по щитам. – Эта тварь, – Кердик указал на меня, – сакс, сражающийся под знаменами Артура! Он гад, а тебе ли не знать, что мы делаем с гадами! – Воины оглушительно завопили, требуя моей смерти; завыли и залаяли псы, внося свою лепту в общий гвалт. Ланселот с каменным лицом наблюдал за мной, Амхару с Лохольтом явно не терпелось изрубить меня на куски. Лохольт ненавидел меня лютой ненавистью: это я держал его руку, когда отец отсек ему правую кисть.

Элла дождался, пока шум стихнет.

– В моем чертоге, – произнес он, особо подчеркивая «в моем»: ежели кто забыл, так правит здесь он, а не Кердик, – воин умирает с мечом в руке. Кто захочет убить Дерфеля, пока тот при мече? – И он оглядел зал, приглашая бросить мне вызов. Все промолчали. Элла посмотрел на союзного короля сверху вниз. – Я не нарушу нашего договора, Кердик. Наши копья выступят вместе, и никакие слова моего сына не поставят под угрозу нашу победу.

Кердик поковырял в зубах, извлекая ошметок мяса.

– Из его черепа, – заметил он, указывая на меня, – выйдет недурной битвенный стяг. Я хочу, чтобы он умер.