Экскалибур - Корнуэлл Бернард. Страница 11
– Ну так ты его и убей, – презрительно бросил Элла. Союз союзом, но особой любви друг к другу короли не питали. Элла терпеть не мог молодого выскочку Кердика, а Кердик полагал, что старику недостает жестокости.
Кердик улыбнулся подначке краем губ.
– Не я, – кротко отозвался он, – но мой первый воин сделает это. – Кердик оглядел зал, высмотрел нужного человека, указал на него пальцем. – Лиова! Здесь гад. Убей его!
Воины восторженно загомонили. Они заранее предвкушали битву, и, уж конечно, еще до того, как настанет утро, выпитый эль подтолкнет их не к одной кровопролитной стычке, но смертный поединок между защитником короля и сыном короля – развлечение получше, нежели пьяная драка, и, уж верно, позанятнее, чем бренчание двух арфистов по углам залы.
Я обернулся поглядеть на противника, от души надеясь, что тот уже изрядно набрался и Хьюэлбейн играючи с ним управится, но из толпы пирующих вышел человек, менее всего отвечающий моим предположениям. Я-то думал, он окажется здоровяком под стать Элле, но нет: поединщик был сухощав, гибок, на спокойном смышленом лице – ни единого шрама. Он скользнул по мне невозмутимым взглядом, сбросил плащ, извлек из кожаных ножен длинный тонкий клинок. Украшений на воине почти не было, если не считать простой серебряной гривны на шее, а одежда не отличалась броской пышностью, свойственной большинству защитников. Все в нем говорило: вот опытный, уверенный в себе боец, а гладкое, без рубцов и шрамов, лицо свидетельствовало либо о баснословной удаче, либо о непревзойденном мастерстве. Вот он вышел на открытое место перед возвышением и поклонился королям: выглядел он пугающе трезвым.
Элла явно встревожился.
– Цена разговора со мной – выстоять против Лиовы, – объявил он мне. – Либо уезжай прямо сейчас – вернешься домой живым и невредимым. – При этом предложении воины глумливо захохотали.
– Я бы поговорил с тобой, о король, – промолвил я. Элла кивнул и сел. Вид у него был подавленный: я догадался, что репутация у Лиовы грозная. Уж конечно боец он хороший, иначе не стал бы защитником Кердика, но что-то в лице Эллы подсказало мне: Лиова не просто хорош.
Ну что ж, у меня репутация тоже не из последних. Вон и Борс, похоже, встревожился – настойчиво нашептывает что-то на ухо Ланселоту. Ланселот, едва его двоюродный брат закончил, подозвал толмача, а тот, в свою очередь, переговорил с Кердиком. Король выслушал – и угрюмо воззрился на меня.
– Как знать, Элла, что этот твой сын не имеет при себе какого-нибудь Мерлинова амулета? – осведомился он.
Саксы, что всегда страшились Мерлина, при этом предположении гневно заворчали. Элла нахмурился.
– Есть при тебе амулет, Дерфель?
– Нет, о король.
Но убедить Кердика было не так-то просто.
– Эти люди распознают Мерлинову магию, – настаивал он, указывая на Ланселота с Борсом. Кердик переговорил с толмачом, тот передал Борсу его приказ. Борс пожал плечами, встал, обошел стол кругом, спустился с возвышения. Нерешительно приблизился ко мне; я широко развел руки, давая понять, что не замышляю зла. Борс осмотрел мои запястья, – верно, искал сплетенные из трав браслеты либо какой другой талисман, затем распустил шнуровку моей кожаной куртки.
– Остерегайся его, Дерфель, – шепнул он по-бриттски, и, к вящему своему изумлению, я осознал, что Борс, выходит, мне вовсе не враг. Он убедил Ланселота с Кердиком, что меня необходимо обыскать, только того ради, чтобы тайком предостеречь меня. – Ублюдок проворен, как куница, – продолжал между тем Борс, – и сражается что правой рукой, что левой. Притворится, что поскользнулся, – тут-то и берегись! – Между тем Борс углядел маленькую золотую брошь – подарок Кайнвин. – Зачарована? – спросил он.
– Нет.
– Ну да у меня она сохраннее будет, – сказал он, отстегивая брошь и показывая ее залу. Воины негодующе взревели: да как я посмел скрывать на себе талисман!
– И щит мне тоже отдай, – сказал Борс, ибо у Лиовы щита не было.
Я выпростал левую руку из-под ремня и вручил щит Борсу. Борс прислонил его к возвышению, осторожно пристроил брошь Кайнвин на верхний край щита. Обернулся ко мне, словно проверяя, видел ли я, куда он положил украшение, – и я кивнул.
Защитник Кердика рубанул мечом дымный воздух.
– Сорок восемь человек убил я в поединках, – сообщил он мне мягким, скучающим голосом, – а скольких сразил в бою, не скажу: счет потерял. – Он помолчал, провел рукой по лицу. – От всех этих битв у меня ни шрама не осталось. Хочешь умереть быстро, сдавайся сейчас.
– Можешь отдать мне меч, – отвечал я, – тогда обойдется без трепки.
Обмен оскорблениями был чистой воды формальностью. В ответ на мое предложение Лиова лишь пожал плечами – и обернулся к королям. Снова им поклонился, я поступил так же. Мы стояли на расстоянии десяти шагов друг от друга в центре открытого пространства между возвышением и ближайшим из трех громадных очагов, а по обеим сторонам залы теснились возбужденные зрители. Позвякивали монеты: это зрители бились об заклад.
Элла кивнул, давая дозволение начинать. Я извлек из ножен Хьюэлбейн, поднес рукоять к губам и поцеловал осколок свиной косточки, вставленный в рукоять. Эти две костяные пластинки и были для меня настоящим амулетом – куда более могущественным, нежели брошь, ибо некогда были орудиями Мерлиновой магии. Косточки не наделяли меня волшебной неуязвимостью, но я снова поцеловал рукоять и обернулся к Лиове.
Наши мечи тяжелы и неуклюжи, в сражении они быстро тупятся и превращаются в подобие здоровенных железных дубинок: чтобы с такими управляться, нужна недюжинная мощь. Никакой такой утонченности в мечевом бою нет, есть – мастерство. А мастерство подразумевает хитрость: убеждаешь противника, что удар придет слева, а сам внезапно атакуешь справа. Впрочем, мечевые поединки выигрывают, как правило, не такого рода уловками, но грубой силой. Один из бойцов устанет, потеряет бдительность, тут-то победитель и зарубит его насмерть.
Но Лиова сражался иначе. Воистину, ни до того, ни после мне не доводилось иметь дело с таким противником, как этот Лиова. Не успел он приблизиться, а я уже почувствовал разницу, ибо его клинок, длиной не уступающий Хьюэлбейну, был куда тоньше и легче. Он пожертвовал весом ради скорости, и я понял: этот воин и впрямь так проворен и быстр, как предупреждал меня Борс, – быстр как молния; и не успел я толком осознать, что происходит, как он уже атаковал, – вот только вместо того, чтобы широко размахнуться мечом, он сделал стремительный выпад, нацелившись пропороть острием мышцы моей правой руки.
Я шагнул в сторону. В поединке все случается так быстро, что впоследствии, когда пытаешься мысленно восстановить ход событий, невозможно вспомнить каждое движение и каждую контратаку, но я видел, как блеснули его глаза, понял, что меч его способен наносить только колющие удары, и, едва он прянул вперед, я увернулся. Сделал вид, будто ничуть не удивлен выпадом столь стремительным, парировать не стал, просто прошел мимо, – а в следующий миг, рассчитывая, что противник потеряет равновесие, зарычал и рубанул Хьюэлбейном назад – этаким ударом можно быка выпотрошить.
Лиова отпрыгнул – равновесия он терять и не думал! – раскинул руки пошире, так, что мой клинок просвистел в шести дюймах от его живота, не причинив ни малейшего вреда. Он-то думал, я размахнусь снова, но нет: я ждал, что предпримет он. Зрители громко вопили, требуя крови, но я их не слышал. Я неотрывно глядел в спокойные серые глаза Лиовы. Вот он взвесил меч в правой руке, молниеносно подался вперед, легко коснувшись моего лезвия, и с размаху атаковал меня.
Я с легкостью парировал, затем встречным движением отбил круговой удар под ребра – пришедший так же естественно, как день следует за ночью. Лязг стоял оглушительный, но я чувствовал: Лиова бьется не в полную силу. Да, сражался он ровно так, как я и ожидал, но при этом он еще и оценивал меня, подбираясь все ближе и обрушиваясь на меня снова и снова. Я парировал рубящие удары, а они между тем становились все мощнее; и вот, когда я ожидал, что уж теперь-то он мне вломит по-настоящему, Лиова удержал клинок на середине замаха, перебросил меч из правой руки в левую и рубанул прямо, целясь точно мне в голову. Стремительно, как бросок гадюки.