В горах Сихотэ-Алиня - Арсеньев Владимир Клавдиевич. Страница 39

— Где?

— Здесь! — опять ответил китаец и указал на болезненный нарост сбоку пня.

— Ничего не понимаю, — сказал я своему приятелю.

Он сделал нетерпеливый жест и объяснил мне, что птицу поглотило дерево. Он сам видел, как она мгновенно пропала, едва подлетела к нему вплотную.

После этого я окончательно перестал понимать его и засмеялся. Однако Чжан-Бао настаивал на своем. Он говорил, что некоторые деревья с наплывами обладают способностью поглощать зверей и птиц, если только они сядут на них или просто как-нибудь случайно коснутся боком, лапой или крылом. Пропавших птиц и зверей всегда можно найти внутри в древесине. Мне показалось это тем более-забавным, что он, только что относившийся с таким недоверием к предрассудкам удэхейцев, теперь вдруг сам на том же самом месте верил в возможность поглощения ночной птицы сухой старой березой. В ответ на мой смех Чжан-Бао сказал многозначительно:

— Цзунья, мин тэ ни канка (хорошо, завтра сам увидишь).

Минут через двадцать мы снова взбирались на мыс Суфрен. По пути я стал расспрашивать Чжан-Бао о чудесном дереве. Он шел некоторое время молча, но затем стал говорить о том, что китайцы много знают таких вещей, которые не известны русским. В тоне его речи слышалась убежденность в своем превосходстве над спутником, которому волею судеб не дано этих знаний.

Я старался дать понять ему, что прислушиваюсь к его поучениям. Игра на психологии удалась.

Чжан-Бао сообщил мне, что такие деревья на земле встречаются крайне редко. Это может быть и живое и сухое дерево, безразлично. Есть опасные деревья, которые поглощают в себя всех животных и птиц. Иногда они вновь отпускают пернатых на волю, а чаще всего задерживают на всю жизнь. Есть и такие деревья, которые, как фотографический аппарат, отпечатывают под корой всех, кто к ним приближается. Человек никогда не подвергается опасности быть поглощенным, но образ его может быть запечатлен в древесине. По мнению китайца, то дерево, которое мы видели сегодня, принадлежит к кат опасных и называется «Сю-чо-ля».

Тогда я спросил, что он думает относительно «шаманского» дерева. Чжан-Бао как-то особенно пронзительно плюнул.

— Таза совсем дурак, — сказал он, и в голосе его послышалась презрительная ирония.

Было поздно. Ночной сумрак уже овладел землей. Мы прибавили шагу. Лес начал редеть, тропа сделалась лучше. Наконец впереди показался свет. Это был наш бивак.

После ужина мы опять заговорили о дереве, поглотившем ночную птицу. Вензи и Янгуй еще более укрепились в своем мнении, что всему причиной шаманское дерево и что все это не более, как проделки «злого духа». Я указал им, что с нами ничего худого не случилось. На это у Янгуя опять было по-своему веское возражение. Русские живут в городах и селениях и не бывают в тайге, а поэтому им и не приходится иметь дело с злыми духами, которые сторожат удэхейцев на каждом шагу. Опять ироническая улыбка мелькнула на губах Чжан-Бао.

После ужина, все стали устраиваться на ночь, а я взял дневник и сел записывать свои дневные впечатления. Покончив с работой, я встал и по тропе взошел на самый мыс. Величественная картина представилась моим глазам. Поверхность океана была абсолютно спокойной. В зеркальной поверхности воды отражалось небо, усеянное миллионами звезд. Было такое впечатление, будто я нахожусь в центре мироздания, будто солнце удалилось на бесконечно далекое расстояние и затерялось среди бесчисленного множества звезд. Все земные радости и горе показались мне такими мизерными и ничтожными, как предрассудки моих спутников о чудесных деревьях тун около реки Адими. Когда я очнулся от своих грез, было уже поздно, потому что звезды значительно переместились на небе.

В той стороне, где стояло сухое дерево, ухал филин-пугач.

Возвратившись на бивак, я еще раз подбросил дров в огонь и, завернувшись в одеяло, лег около костра и тотчас все покончил глубоким сном.

День чуть только начинал брезжить, когда я разбудил своих разоспавшихся спутников. Пока удэхейцы грели чай, я с Чжан-Бао приготовил все для наблюдений. Скопившиеся на востоке туманы как будто хотели заслонить собою солнце, но, убедившись в бесполезности неравной борьбы, стали быстро таять. Я выждал, когда лучезарное светило немного поднялось по небосклону, и начал инструментом брать абсолютные высоты его над горизонтом.

Эта работа отняла времени не более часа, затем мы собрали свои вещи и пошли по старой дороге. Когда мы поравнялись с шаманским деревом, Чжан-Бао снял котомку и достал из нее топор. Он попросил меня подождать немного и направился туда, где вчера мы видели ночную птицу. При дневном свете оба удэхейца не так боялись «чорта», но все же не подходили к дереву вплотную и держались в стороне. Они сели на землю и принялись курить трубки, а я пошел посмотреть, что будет делать китаец. Чжан-Бао разыскал березовый пень и принялся рубить один из его наростов. Работал он хорошо, как столяр: топор в руках его мог заменить наструг. Когда он срубил выпуклую часть нароста, он стал его стесывать начисто. Время от времени, нагибаясь к пню, внимательно рассматривал место порубки, часто повторяя одно и то же восклицание: «Ай-яха…».

Затем он обратился ко мне со словами: «Ни канка тэ иоу цзы» (т. е. посмотри, вот ночная птица). Я наклонился к пню и в разрезе древесины увидел такое расположение слоев ее, что при некоторой фантазии, действительно, можно было усмотреть рисунок, напоминающий филина или сову. Рядом с ним был другой, тоже изображавший птицу поменьше, потом похожий на жука и даже на лягушку. По словам китайца, все это были живые существа, поглощенные деревом для того, чтобы больше в живом виде никогда не появляться на земле.

Я пожалел, что со мной не было фотографического аппарата, и хотел было зарисовать странные фигуры древесины, но у меня ничего не вышло.

Чжан-Бао, полагая, что убедил меня, отошел от дерева с выражением удовлетворения на лице.

Всю остальную дорогу мы шли молча и вскоре после полудня прибыли в фанзу Кивета.

Ожидание грузов с реки Кузнецовой отняло много времени. Чтобы сократить его, я предпринимал экскурсии в окрестностях нашей штаб-квартиры.

Во время этих прогулок я имел возможность наблюдать, как замерзает река. 20 октября появилась первая шуга. Сибиряки называют ее «салом». Это маленькие, тонкие, плывущие по воде кусочки льда. Они увеличивались в количестве и в размерах. 28-го числа шуга пошла особенно густо. С 4 до 10 ноября стояла холодная и ветреная погода. В это время на перекатах стал образовываться донный лед. Как объяснить его появление? Вероятно, в образовании его принимает участие холодный воздух, захватываемый пенящейся водою. Может быть, это была также шуга, застрявшая между камнями. Первоначально смерзшиеся ледяные кристаллики были рыхлые и без труда отделялись ото дна палкой, но потом они сделались тверже. В течение недели на перекатах они так возросли, что образовались настоящие ледяные пороги с водопадами. Мало-помалу донный лед стал распространяться от порогов вниз по течению на более глубокие места. Когда его накопилось много, он начал всплывать и поднимать со дна камни разной величины.

Около половины ноября на Самарге начался ледостав. Пловучий лед в массе стал собираться на поворотах реки и образовал торосовые пробки. Лед ломало и грудами нагромождало на берег. Тогда вода пошла по сухим протокам и затопила все низменные острова. Такие протоки в зимнее время значительно облегчают путешествие, позволяя сокращать путь. К 20 ноября Самарга встала на протяжении 25 километров от устья, но выше она была еще свободна ото льда, если не считать заберегов, которые то узкими, то широкими карнизами окаймляли с обеих сторон.

При ледоставе вода долго стояла высоко и затем покрылась ледяною корою. Потом уровень ее стал понижаться; тогда лед осел посредине реки, а у берегов выгнулся и местами обломился, образовав значительные пустоты.

Мы как-то шли вдвоем с Чжан-Бао по берегу реки и о чем-то разговаривали. Вдруг он остановился и сказал: