Япония, японцы и японоведы - Латышев Игорь. Страница 7

Сокрушительный разгром японской Квантунской армии в Маньчжурии и Корее дал стимул для дальнейшего бурного роста среди русского населения нашей страны патриотических настроений. С полным пониманием и одобрением было встречено тогда нами студентами-японоведами обращение к советскому народу И. Сталина, переданное по радио 2 сентября 1945 года, в день подписания Японией акта о ее безоговорочной капитуляции. Мне, как начинающему японоведу, глубоко врезалась в память та часть обращения, где говорилось об искуплении позора, испытанного Россией в 1904-1905 годах в итоге бесславного поражения в войне с Японией. Вполне отвечали, в частности, моему настроению слова И. Сталина о том, что "поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания" и что эти переживания "легли на нашу страну черным пятном". "Наш народ,- говорилось в обращении,- верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной и подписала акт о безоговорочной капитуляции. Это означает, что Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу, и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии"2.

Патриотическая державная идеология большинства молодых людей моего поколения формировалась тогда в военные и послевоенные годы, когда весь ход событий внутри и за пределами страны подтверждал ее правоту. Поэтому сегодня на склоне своих лет люди моего поколения так остро и болезненно реагируют на потуги нынешних прояпонски настроенных средств массовой информацией глумиться над этой идеологией, выдавая тех, кто ей привержен, за твердолобых консерваторов и придурков. Нет, не были придурками тогда молодые люди, вступившие в жизнь с намерением укреплять свое государство и твердо отстаивать его завоевания. Не было ничего предосудительного и в их стремлении к суровой расправе с фашистскими военными преступниками, будь то немцы или японцы. Такое стремление вполне сочеталось с советским курсом на превращение Германии и Японии в миролюбивые, нейтральные страны, неспособные к возобновлению агрессии против своих соседей. Вполне обоснованным было тогда и то осуждение, которое стала вызывать в Советском Союзе с осени 1945 года политика правящих кругов США в Японии. Хотя информация, поступавшая с Японских островов, была в то время недостаточной, тем не менее уже тогда стало явственно проявляться нежелание Вашингтона сотрудничать с Советским Союзом в деле выработки совместной программы радикальных преобразований японского общества. А спустя несколько месяцев после капитуляции Японии стало ясно, что доступ советских граждан на Японские острова, оккупированные американскими вооруженными силами, будет не расширяться, а ограничиваться, ибо обстановка внутри Японии оказалась совсем иной, чем обстановка в странах Восточной Европы, находившихся под контролем Советской армии. Ошиблись, таким образом, те из японоведов Москвы, которые поначалу размечтались о том, как ворота в Страну восходящего солнца настежь распахнутся для каждого, кто захочет ее изучать.

И все-таки, начиная с 1945 года, возможности для изучения советскими студентами японского языка значительно расширились. Неожиданным подспорьем в овладении студентами японской речью стали в последующие послевоенные годы поездки студентов-старшекурсников в лагеря японских военнопленных. Часть студентов ездила на практику в сибирские города, часть - на Сахалин, часть - в Хабаровский край, часть - на Урал. Более всего повезло, как тогда считалось, моей группе: нас, человек восемь пятикурсников, направили не на Восток, а на Запад - на Украину в город Запорожье, где в одном из лагерей наряду с немцами и венграми находился батальон японцев - солдат и офицеров Квантунской армии.

Согласно лагерному порядку военнопленные офицеры были изолированы от солдат и жили в отдельной казарме, расположенной на отдалении от солдатского лагеря. Причин тому было несколько: во-первых, в соответствии с правилами Женевской конвенции о военнопленных офицеры в отличие от рядовых в принудительном порядке не привлекались к физическому труду и, в частности, к работам по восстановлению предприятий и жилых домов разрушенного войной города. Да и жили они в несколько более комфортных условиях, чем их прежние подчиненные. Во-вторых, отделение офицеров от солдат способствовало демократизации сознания рядового состава и вносило раскованность в их взаимоотношения. Ведь в японской императорской армии дисциплина держалась на систематическом запугивании подчиненных своими начальниками, на официально разрешенном мордобое и на беспрекословном выполнении солдатами любой офицерской прихоти. Если офицер бил солдата кулаком по лицу, то последнему надлежало стоять навытяжку с руками по швам, а затем по окончании экзекуции поклониться начальнику и извиниться за свой "проступок", даже если в действительности он ни в чем не был виноват. Когда солдат отделили от офицеров, то с ведома лагерных властей солдаты избрали свои комитеты, которые и взяли на себя организаторские обязанности, став посредниками между администрацией лагеря и основной массой военнопленных.

В Запорожье в дни, предшествовавшие нашему приезду, трудность общения местной лагерной администрации с военнопленными японскими солдатами состояла в том, что среди солдат практически не было людей, более или менее основательно знакомых с русским языком, а среди работников лагерной администрации не было переводчиков японского языка. Наш приезд в лагерь сразу же облегчил общение лагерного начальства с японскими солдатами и помог устранению целого ряда недоразумений и трений в их отношениях.

Японские солдаты-военнопленные стали первыми в моей жизни японцами, с которыми мне довелось вплотную общаться, и притом общаться на японском языке, который был весьма несовершенен и неестественен. Радовало меня, правда, то, что мы все-таки понимали друг друга и могли кое-как обсуждать не только бытовые, но и политические вопросы.

Вели себя японцы по отношению к нам, студентам, вполне дружелюбно и почтительно, а и конце пребывания проявляли даже явную симпатию. Да это было и понятно, хотя бы потому, что в основу нашей языковой подготовки была положена интеллигентная речь. Нас учили ранее лишь вежливым формам обращения к собеседникам. А грубым словам и выражениям, практиковавшимся в старой японской армии старшими чинами по отношению к солдатам, нас не учили. Японцы воспринимали нас поэтому с приятным удивлением, а может быть, и с юмором.

С первого взгляда солдаты Квантунской армии производили впечатление не взрослых мужчин, а подростков: так они были низкорослы и щуплы. В среднем их рост не превышал 160-165 сантиметров, да и физически большинство из них не обладали сильной мускулатурой. Сказывалась рисовая и овощная диета большинства японских семей довоенных и военных лет. Ныне, в конце ХХ века, японская молодежь превосходит юношей того периода как минимум на 15-20 сантиметров. Врожденная физическая слабость большинства японских военнопленных проявлялась особенно заметно в сравнении с пленными немецкими солдатами, большинство которых составляли длинноногие амбалы. Кстати сказать, среди немецких военнопленных преобладали эсэсовцы, в сознании которых еще гнездились идеи превосходства арийской расы над прочими народами, а в поведении по отношению к японцам сквозили высокомерие и агрессивность. В лагере царила поэтому атмосфера нескрываемой вражды между японцами и немцами. Возникавшие между ними конфликты велись обычно на русском языке с применением обеими сторонами матерной брани, быстро освоенной и теми и другими даже при общем незнании русского языка. Выглядели эти немецко-японские стычки иной раз довольно комично. Отнимают у немца два маленьких японца скамейку и кричат: "Ты зачем, мать твою, цап-царап?!", а немец в ответ рычит, тыкая им в лица пальцем: "Ты, ты, мать твою, цап-царап!" Слова "цап-царап" в межнациональном лагерном обиходе употреблялись широко и повсеместно, означая "украл", "похитил", "отнял" и т.д.