Дорога ветров - Ефремов Иван Антонович. Страница 69

Везде, во всех странах мира, палеоценовые отложения представлены слоями незначительной мощности. В каких-нибудь шестидесяти-ста метрах слоев глин и песчаников палеоцена заключены документы начальной истории всего разнообразнейшего и обширного класса высших по организации животных — млекопитающих. Поэтому очевиден крупнейший научный интерес палеоцена. Если добавить к этому, что на всем обширном пространстве территории СССР нет материковых отложений палеоцена с остатками ископаемых животных, то станет понятным наше старание исследовать возможно подробней палеоцен Монголии.

Можно понять и наше разочарование. Область развития палеоцена близ колодца Хашиату была по площади очень невелика: несколько холмов и ряды низких бугров — совершенно голых, без всякого растительного покрова. Они сложены красно-фиолетовыми, удивительно сильного и яркого цвета глинами. Вся местность из-за темного цвета палеоценовых пород имела угрюмый облик, оживлявшийся горящими на солнце алмазными огнями многочисленных кристаллов гипса. Костеносный слой Гашато, залегавший на поверхности пурпурных глин, оказался почти нацело размытым. Только отдельные кости, обломки черепов, челюсти и зубы, сильно поврежденные выветриванием и окремнелые от продолжительного лежания на поверхности пустыни, — все, что осталось от местонахождения.

Раскопки закладывать было негде — ученые опоздали на несколько тысяч лет. Нам оставалось собрать еще то, что уцелело, и в дальнейшем искать подобные же отложения в других местах Гоби — там, где костеносные участки могут оказаться неразмытыми. Все же наши сборы оказались интересными. Среди них профессор К. К. Флеров описал новое животное, предка древних корифодонтов, представлявших собой нечто среднее между бегемотом и носорогом и очень распространенных в эоцене Северной Америки. Считалось, что корифодонты с Североамериканского материка проникли в Европу. Наши же находки говорили о том, что корифодонты скорее всего произошли из Азии.

Не менее интересной была находка небольших древних копытных, принадлежавших к отряду южных копытных, или нотоунгулат. Эти животные были известны только на Южноамериканском материке (если не считать одной находки в Северной Америке), и до последнего времени в науке существовало мнение, что их развитие было совершенно отличным от европейско-азиатского животного мира. Находка нотоунгулат в столь древних отложениях Центральной Азии определенно говорит, что эти животные пользовались широким распространением. Иными словами, вся история развития разных групп млекопитающих представлялась теперь в совершенно другом свете, чем это казалось по прежним палеонтологическим данным. Эта неполнота данных геологической летописи обещает в будущем еще множество самых интересных и неожиданных открытий.

Четвертого мая из аймака пришли машины, забравшие все накопленные материалы. На следующий день мы наметили выступление на Нэмэгэту. Управились с погрузкой только к вечеру и тронулись уже ночью. При свете фар долгая ночная езда вызвала, как часто бывает, ночной мираж. Казалось, что стеклянная клетка кабины, открытая сверху прямо в черное небо, качается где-то посредине моря мрака. Шедшая впереди машина в освещении фар будто неслась по узкой аллее под сводами уходящих ввысь деревьев.

На следующий день мы встретились с нашим старым проводником Цедендамбой, который опять ехал с нами в Нэмэгэту. Чистая, покрытая светлой, вышитой кошмой юрта стояла на западной окраине аймака. Вся семья Цедендамбы была в сборе. Старик отец и жена помнили меня и Эглона еще по первой экспедиции и приветливо принялись угощать кумысом и кислым крепким сыром. Дочь Цедендамбы за два года превратилась в прехорошенькую девушку, отлично сознававшую свое обаяние. Это чувствовалось по кокетливо-скромным взглядам ее блестящих узких глаз в сторону более молодых участников экспедиции — сопровождавших нас Преснякова и Брилева.

Колонна двинулась на юг в необычайно пасмурный день. В горах Гурбан-Сайхан шел непрерывный, совершенно осенний русский дождь. Нам не повезло в новом маршруте. Едва мы поднялись на перевал, как у «Дракона» выплавился подшипник второго цилиндра. Чтобы не задерживать колонну, Безбородов — водитель «Дракона»— был оставлен с двумя рабочими для ремонта. Игнатьев и Брилев хлопотали, растягивая брезент, а Безбородов деловито устраивался под машиной, чтобы выпустить масло и снять картер. Если бы им почему-либо не удалось отремонтировать машину, то наша колонна на обратном пути из Нэмэгэту должна была отбуксировать «Дракон»в аймак.

Распрощавшись с остающимися, мы двинулись дальше. Черные стены ущелья разошлись, окаймляя дугой широкое, поросшее ковыльном плато замечательно чистого цвета слоновой кости. Плато опоясывало сухое русло с синеватой галькой, а выше поднимались четкие, как будто нарисованные тушью горы. Низкие тучи сидели над перевалом, окутывая зубцы и пики клочьями тумана. Пустыня издавала резкий запах намокшей пыли а по ущелью тянуло полынью — запахом, еще по-весеннему слабым, но необычайно свежим и бодрящим.

За вторым перевалом шли широкие, удивительно ровные плоскогорья. Они поросли низкой желтой травой и создавали впечатление необыкновенно светлого простора и шири. Между желтой травой проглядывали участки обнаженной серой щебенки — голубоватые узоры на ярко-желтом фоне. Дальше выступала красная глина, и ярко-красная дорога горела перед носом машины на солнечно-желтой равнине.

За Хонгор-обо сомоном могучие ветры нанесли поперек старой караванной тропы длинные гряды песка, но дружная работа всех участников экспедиции (от этой трудовой повинности был освобожден только Эглон) помогла быстро преодолеть препятствие. Уже к ночи мы въехали в каменный хаос у Цаган-Дерисуни-хурала, серые вершины которого ощерены и иззубрены острыми камнями. Какой-то злобный вид местности усугублялся мрачностью чрезвычайно зазубренного хребта Цзолэн на заднем плане — моря вздыбленных каменных волн.

Опять машины бросало, корежило и окутывало пылью на откосах и подъемах бесчисленных сухих русел. На следующий день продолжалось то же самое, ибо зона сильно размытого мелкосопочника протягивалась далеко к западу от бывшего монастыря. В довершение затруднений с утра начала бушевать песчаная буря страшной силы. Без солнца Гоби стала угрюмой и печальной. Рев ветра был так силен, что мы могли переговариваться только криком. Огромные смерчи неслись повсюду. При их приближении все исчезало в облаках песка. Тупые носы машин зарывались в клубы песка, как в воду.