В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Обручев Владимир Афанасьевич. Страница 18

Условие было заключено на три месяца со дня выезда, чтобы мы могли вернуться в Чугучак к началу августа для организации своего каравана.

Вечером ко мне приехал Лобсын и охотно согласился принять участие в экспедиции. Но он должен был сначала увезти товар в свой улус, и я отправил с ним своего приемыша Очира, чтобы он жил в семье Лобсына во время моего отсутствия, а не оставался один в городе без надзора. Через четыре дня Лобсын должен был выехать на станцию тракта, ближайшую к его улусу, и ожидать там проезда экспедиции, чтобы присоединиться к нам.

Я сопровождал профессора при его прощальном визите к амбаню и показал, что умею говорить на пекинском наречии и знаком с китайским этикетом. Амбань и профессор были довольны мной. Для экспедиции я нанял две телеги, одну легковую для профессора и секретаря, вторую большую для багажа и нас двоих. В назначенный для выезда день телеги были рано поданы на постоялый двор, я уложил багаж. Консул пришел провожать немцев; они очень благодарили его за помощь и высказали надежду, что будут довольны мною.

Часов в десять утра мы выехали и на ночлег остановились на станции Сары-хулсын в черных ветреных холмах, знакомых мне по первому путешествию за золотом. Эта станция стоит у самого восточного конца хребта Барлык, где этот кряж, сильно понизившись, обрывается утесами к долине реки Куп, отделяющей его от черных холмов.

Лобсын уже ждал нас на станции, привез целый мешочек баурсаков. Немцам отвели комнату на станции, без окна, как предсказал консул. Мне пришлось в первый раз показать свое поварское искусство, сварить суп из мяса, взятого в Чугучаке, поджарить картофель на сковороде. У немцев была дорожная посуда — тарелки, ложки, ножи и вилки. Они ужинали в комнате на маленьком столе, а мы — на дворе.

К чаю я подал профессору на тарелке кучку свежих баурсаков.

— Это што за маленьки колбас? — спросил он.

Я объяснил, что они делаются из крутого теста и жарятся в бараньем сале и что это лучший сорт хлеба для дороги. Но им баурсаки не понравились.

— Опьять баран! — возмущался профессор. — Суп из баран, жаркой баран и хлеб бурсак тоже баран. Ви би ешше компот из баран подавайт!

— В Китае и Монголии почти единственное мясо это баранина, — объясняю ему — Говядину очень редко можно найти, и всегда будет подозрение, что это мясо больного или даже издохшего животного.

— А свиной мясо покупайт мошно? Свин, каварят, у китайса много!

— В южном Китае свинины, как я слышал, — много, а здесь нет. Монголы свиней не разводят, у них нет корма для свиней, степной корм свиньи не едят, а помоев в монгольском хозяйстве не бывает. Здесь главный скот это бараны, и вам, профессор, придется привыкать к баранине. А свежие баурсаки к чаю — хороший хлеб, и мы будем иметь их не часто.

— Забирайт ваш бурсак, — рассердился немец. — Ми ешше имеем хороший немецкий печенье, домашни гебек!

Я думал угостить профессора нашим чайным печеньем, а получил выговор. Ну, что же, нам с Лобсыном больше останется. А немца угощу при случае ослятиной или верблюжатиной под видом говядины.

После чая была еще стычка из-за постели. Немцы не захотели раскладывать свои дорожные матрацы прямо на кане и потребовали, чтобы мы достали из багажа их складные кровати. Нам пришлось рыться в темноте в багажной телеге, вытаскивать кровати, нести их в фанзу и разбирать при тусклом свете свечи на кане. Мы оба никогда не видели таких кроватей и не сразу сообразили, как их раскладывать. Они были стальные и обе различной конструкции. Профессор сердился, когда мы втыкали ножки не туда, куда надо, а его указания по-немецки, когда он не находил русского термина для ремня, пряжки или гайки, мало помогали. Секретарь, который мог бы помочь нам показом, дремал у стола.

Наконец, мы расставили кровати, положили матрацы и подушки, пожелали покойной ночи и сами отправились ночевать в багажную телегу.

Утром я разбудил ученых еще на заре. Пока они одевались, мы уже напились чаю, а пока они пили свой кофе с сгущенным молоком и домашним гебек, мы разобрали кровати и уложили в телегах весь багаж. Часов в шесть утра выехали.

Нужно заметить, что хотя мы меняли лошадей на каждой станции, но ехали не быстро, только 7-8 верст в час. На ровных участках ехали мелкой рысью, но на всех подъемах, даже небольших, шагом. В легкую телегу были впряжены две лошади, в багажную три. Ямщики сидели на оглобле позади крупа коренника, так как козел у китайских телег нет. На подъемах они соскакивали и шли пешком.

Тракт из Чугучака в Шихо поворачивает от станции Сары-хулсын вверх по широкой долине реки Куп, которая отделяет Барлык, остающийся вправо, от хребта Джаир, знакомого нам по первому путешествию. Это долина степная, местами занята холмами. Кое-где видны были юрты киргизов и их зимовки в устьях боковых долин. В степи паслось довольно много скота, поправлявшегося на молодой весенней траве от зимнего поста.

На следующей станции Толу переменили лошадей и поехали дальше по той же долине. Барлык тянулся по-прежнему справа, но поднялся выше, представляя цепь плоских вершин и высылая в долину короткие отроги. В боковых долинах его южного склона, укрытых от холодных ветров, по словам Лобсына, растут дикие яблони с небольшими, но вкусными плодами. Слева к дороге обрывались крутые склоны Джаира, а в боковых долинах кое-где видны были рощи тяньшанской голубой ели. Семена ее вероятно были занесены северными ветрами из Барлыка, где эта ель образует целые леса. Далее же на восток в Джаире, а также в Майли, составляющем продолжение Джаира на запад от тракта, ели уже нет, так объяснил мне Лобсын.

Вскоре долина Куп сделалась неровной, холмистой, и дорога повернула к станции Ямату, расположенной среди холмов Джаира.

На станции Ямату решили обедать. Варка супа заняла бы слишком много времени, и я предложил им удовольствоваться бараниной, поджаренной мелкими кусочками на сковороде, и чаем.

— Опьять баран! — проворчал профессор. — Лючше открывайт банка консерв.

— Нужно употреблять мясо, взятое в Чугучаке, — говорю ему, — к вечеру оно может испортиться и пропадет.

Это подействовало. Я сдобрил баранину головкой лука и залил парой яиц, которые нашлись у смотрителя станции. Немцы покушали с аппетитом, мы не отставали от них.

От Ямату тракт поворачивает на юг и пересекает горы, которые в этом месте значительно ниже.

Тракт идет сначала по довольно узкой долине ручья Ямату. Слева обрываются красные скалы Джаира, на которых высоко вверху видны ели, рощицами и порознь; справа зеленеют травой склоны хребта Майли.

За низким перевалом тракт подходит к станции Куль-денен, а затем идет небольшими подъемами и спусками среди невысоких и плоских гор до станции Оту, расположенной в обширной котловине, окруженной подобными же горами. За этой станцией дорога выходит из котловины и между низкими горами и холмами спускается к станции Сарджак, расположенной уже у южной окраины гор. Солнце уже садилось, и профессор решил ночевать здесь. За день мы проехали пять станций по довольно неровной долине Куп и через широкий хребет.

Комнаты для проезжающих на станции, конечно, были без окон. Шаткий стол взяли у смотрителя, а стулья заменили своими чемоданами. На кане расставили кровати, с которыми мы справились уже быстрее. На ужин удалось купить у смотрителя мясо кулана [33], т. е. дикого осла. В обширных степях и солончаках широкой впадины, которая отделяет Джаир — Майли от Восточного Тянь-шаня, водятся стада не только антилоп дзеренов [34], которые попадаются и в Джаире, но и куланов. В громадных зарослях камышей и рощах вдоль реки Куйтун, которая течет С Тянь-шаня и, повернув на запад, орошает часть этой впадины и впадает в озеро Эби-нур, водится много кабанов и встречается даже тигр.

Поэтому смотритель и ямщики станции Сарджак, расположенной на окраине этой впадины, имели ружья и в свободное время занимались охотой на антилоп и куланов. Но профессору я, конечно, не сказал, что суп и жаркое их ужина изготовлены из мяса кулана. Подавая котелок с супом, я заявил, что удалось купить говядину. Профессор внимательно рассмотрел ребра с мясом, бывшие в супе, попробовал мясо и сказал: