У самого синего моря. Итальянский дневник - Осис Наталья. Страница 42

Как в хорошем полузабытом фильме: смотришь и не узнаешь. Сначала сквозь горы наши лигурийские, выныривая из тоннеля, только чтобы жадно вобрать в себя, как воздух, ослепительную солнечную картинку и снова нырнуть в глубь следующей горы… Потом горы отступили влево, бесстрашно показывая свое вывороченное нутро в окрестностях Каррары, и долго еще после Каррары вдоль автотрассы виднелись ровные ряды одинаковых кубиков каррарского мрамора, сложенные вокруг игрушечных подъемных кранов и коробочек складских помещений. Промелькнула и пропала из виду деревушка Винчи – поразительно, даже съезда с автострады в этом месте нет, только аккуратная синяя табличка. Ну и в конце концов Тоскана – страна сказок. Холмы, пинии, замки, виноградники, оливковые рощи. Оливы даже в солнечном свете блистают совершенно серебряными листьями, интересно, какие же они тогда в лунном свете – может быть, золотые?

Наш друг Валерио (в конце письма поставить Vale– так его мой муж и зовет: Вале) живет в двухэтажном средневековом доме, вокруг – десяток таких же домишек, непрезентабельных снаружи, но удобных и поместительных внутри, теснящихся вокруг замка Поппьяно. Группка домов и единственная улочка длиной в тридцать метров тоже называется Поппьяно. На соседнем холме – еще один замок, Монтеспертоли, от Монтеспертоли направо – еще один замок, потом еще… Я так и вижу какого-нибудь средневекового рыцаря, не спеша переезжающего с холма на холм на своей благородной кляче. Погостит в одном замке с неделю, откормится, отоспится, отработает славными рассказами о походах и сражениях, побряцает струной, оседлает снова свою благородную клячу – и дальше, к следующему замку – благо недалеко ехать.

Сандро шутит, что греки две тысячи лет назад сделали практически все возможное для современной цивилизации, а потом застыли – вот так (демонстрируется поза знаменитого дискобола) еще на две тысячи лет. Тоскана застыла, взрастив на своих холмах Ринашименто, ездить по ней на машине бессмысленно, намозолившие глаза замки мелькают, как верстовые столбы, оживление вокруг супермаркета (единственного на двадцать верст) кажется нездоровым, и только у камелька в здоровенной кухне-столовой с видом на сад, озеро и очередной замок вдали успокаиваешься и перестаешь думать о тщете всего сущего. Какая уж тут тщета, когда местный пейзаж тебя практически приобщает к бессмертию. Ни суеты, ни спешки, ни времени нет, а значит, и смерти тоже нет. Есть только солнце, краски, холмы, пинии, кипарисы и ты со стаканом кьянти в руке и куском пресного хлеба, застрявшего на зубах, уподобленный точке в пространстве на равных правах с улиткой, ползущей по ножке стола.

100 дней счастья

От перемены мест слагаемых…

Наш дом похож на небольшой кораблик. Все в нем миниатюрно и компактно. Окна, самых разных форм и размеров, смотрят на четыре стороны света. Летом его продувает всеми ветрами, а зимой, прозрачной итальянской зимой, мы прячемся за этими окнами от резких ударов трамонтаны и задергиваем шторы, чтобы пронзительная синева неба за окнами не резала нам глаза. Иногда нас заливает сплошными потоками воды, и тогда уж иллюзия корабля оказывается полной. А мы все себе плывем, плывем куда-то…

И так долго мы путешествовали, что даже не заметили, как кратковременные высадки к дикарям на берег превратились в долгие стоянки, а верткая, нагловатая, ухватистая портовая жизнь стала казаться конечной целью. От перемены мест слагаемых… или от перемены мест? Или это просто счастье закончилось и началась жизнь? Но счастье и раньше, когда подходили к концу запасы вяленого мяса и галет, надо было вылавливать, как рыбку на прокорм – скользкую, серебристую, норовящую проскользнуть сквозь пальцы. И сколько же, интересно, можно было наловить ее за год? А за два?

Мы когда-то с Сандро подсчитали, что при самом удачном раскладе – при участии в лучших фестивалях, при работе с лучшими режиссерами мира – все равно удается увидеть за сезон не больше двух-трех хороших спектаклей. Я имею в виду – действительно хороших, настоящих, таких, чтобы внутри что-то зазвенело. Или вот, к примеру, из курса студентов – сколько останутся в профессии? А сколько хороших книг удается прочитать за год? Куда ни посмотришь, КПД получается какой-то… не очень. И своего личного, маленького, эгоистического счастья тоже много не наберешь. Так, болтается что-то на донышке копилки, звенит, если встряхнуть…

А в моих записках давно уже пора поставить точку. Прекрасное Далёко при ближайшем рассмотрении оказывается преступно будничным и проблематичным. Попробовать, что ли, продолжать высматривать его издалека, с расстояния, не причаливая и не сходя на берег, сквозь голубоватую дымку, ага.

А рыбок сколько попадется, столько и ладно. И потом, ведь одной только серебристой рыбкой сыт не будешь. Так что пусть скользит мимо: показалась, хвостом по воде плеснула и ушла в глубокое море.

Действующие лица

Вместо эпилога

Наша подружка Сильвия, Сисси белла, прекрасная Сисси, приглашавшая нас на сбор винограда, ходившая с нами в кино и катавшая Петьку на целлофановом пакете по заснеженным генуэзским мостовым, недавно стала мамой. Отцом ее маленького Тито (как Тит Андронник) стал вовсе не Марко Джорчелли, который говорил когда-то, что ему еще с ней жить и жить, – шутил тогда, наверное. У него новая барышня-красавица, у нее – отличный парень из Венеции, тезка моего Сашеньки-Сандро, только мы все никак не можем привыкнуть к тому, что Сильвия и Марко больше не вместе.

Наш друг Валерио ( в конце письма поставить Vale) живет себе в своем Поппьяно, но начинает думать о том, чтобы отказаться от аренды дома. Говорит, старость не за горами – купить дом невозможно (все дома в городе принадлежат маркизе, той самой, у которой замок и винокурня, и она их принципиально не продает, а сдает в аренду по относительно невысокой цене), а к концу жизни нужна будет крыша над головой. Со своей парижской подружкой он окончательно разругался, зато, кажется, появилась новая, в том же самом Поппьяно, так что, по-моему, никуда они теперь от своей маркизы не денутся.

С Катериной, живущей над нами, мы очень подружились. Ее бойфрендша уезжала на год то ли в Боготу, то ли в Кению – ухаживать за обездоленными детьми, и Катерина по ней сначала ужасно скучала, стала чаще к нам заходить, звать к себе наших детей на ужин, а иногда и просто забирать их на пару часов. Дети ее обожают, зовут Катенькой и, приходя домой, всегда стараются незаметно подняться на несколько ступенек и поскрестись в ее дверь: а вдруг позовет? Бойфрендша Марта вернулась, наша Катенька снова поскучнела, спряталась за ставнями, но потом вдруг позвала меня на решительный разговор, рассказала, что с Мартой давно уже все не ладится и… не хотим ли мы познакомиться с ее новой пассией? Так мы обрели действительно идеальных соседей – точнее, соседок. Новая пассия под стать нашей Катеньке – такая же милая и приветливая. Да и бывшая бойфрендша не очень расстроилась – укатила снова куда-то в Африку, мы так и не спросили, куда именно, но какая, в сущности, разница – мало ли в Африке стран с обездоленными детьми?

Мою подружку Маринку я по-прежнему вижу каждый год, когда перевожу детей на русскую дачу, и совсем недавно я наконец-то получила от нее письмо по электронной почте. Я на радостях напихала ей в ответ столько музыки и клипов, что она, наверное, до сих пор закачивает мое письмо с сервера.

Наши бабушки не стареют, как это ни странно. Восьмидесятисемилетняя нонна все так же выкрадывает из бельевой корзины детские вещи, чтобы постирать их руками, и обижается, если ее не пускают в проливной дождь везти Петьку в спортивную школу. Моя бабулечка все так же лукаво мне улыбается, когда Машка хулиганит, и так же делает с Петькой домашние задания по-итальянски.