Лоцман - Купер Джеймс Фенимор. Страница 93

- Нужно ли задавать мне такой вопрос! - воскликнул Гриффит.

- И будете ли вы лелеять ее, замените ли вы ей отца и мать, будете ли вы заботливым охранителем ее чистоты и слабости?

Гриффит, ничего не ответив, схватил руку полковника и лихорадочно сжал ее.

- Я верю вам, - продолжал умирающий. - Хотя уважаемый мною Хью Гриффит и не сумел привить сыну свои верноподданнические чувства, он не мог не сделать из своего сына человека чести. Я имел слабость и, быть может, поступил дурно, проча племянницу за моего несчастного покойного родственника мистера Кристофера Диллона, но мне рассказали, что он вероломно нарушил данное им слово. Зная, что это правда, я отказал бы ему в руке девушки, несмотря на его верность английскому королю. Но он умер, и я тоже собираюсь последовать за ним в мир, где мы будем служить только господу богу. Возможно, для нас обоих было бы лучше, если бы мы больше помнили о своих обязанностях перед ним, служа земным владыкам. Еще одно: хорошо ли вы знаете этого офицера на службе у Конгресса, мистера Барнстейбла?

- Я плавал с ним много лет, - ответил Гриффит, - и отвечаю за него, как за самого себя.

Старик попытался приподняться, что ему в некоторой мере удалось, и устремил на молодого человека пронизывающий взор, который придал его бледному лицу строгое и торжественное выражение. Он продолжал:

- Не рассказывайте мне о нем, сэр, как о товарище ваших беспечных удовольствий, и не рекомендуйте его, как легкомысленный друг! Помните, что вы высказываете свое мнение умирающему, который спрашивает у вас совета. Дочь Джона Плаудена была вверена моему попечению, и смерть моя будет нелегка, если останется хоть сомнение в том, что тот, кому она дарована, человек достойный.

- Он настоящий джентльмен, - ответил Гриффит, - и человек с сердцем столь же добрым, сколь и отважным. Он любит вашу воспитанницу, и, как бы высоки ни были качества мисс Плауден, он ее достоин. Как и я, он тоже любит свою родину больше, чем родину своих предков, но…

- Об этом я больше не думаю, - перебил его полковник. - После того, что мне пришлось увидеть сегодня, я верю, что небу угодно даровать вам победу в этой борьбе! Но, сэр, непокорный младший офицер может стать со временем безрассудным командиром. Этот недавний спор между вами…

- Забудьте о нем, дорогой сэр! - воскликнул Гриффит в великодушном порыве. - Он был начат в недобрый час, а теперь все уже прощено и забыто. Барнстейбл сегодня доблестно помогал мне, и, клянусь жизнью, он знает, как честный человек должен обращаться с женщиной!

- Тогда я удовлетворен! - сказал старик, снова опускаясь на подушки. - Позовите его сюда!

Гриффит шепотом распорядился пригласить в каюту мистера Барнстейбла. Это приказание было тотчас передано, и Барнстейбл появился в салоне раньше, чем его друг счел уместным прервать размышления полковника. Все же при входе Барнстейбла полковник Говард снова приподнялся и, к удивлению молодого человека, заговорил с ним - правда, далеко не тем доверчивым и дружеским тоном, которым он обращался к Гриффиту.

- Заявление, которое вы сделали прошлой ночью в отношении моей воспитанницы, дочери покойного капитана Джона Плаудена, сэр, не оставило во мне сомнений о предмете ваших желаний. Итак, джентльмены, вы оба достигли своей цели! Пусть этот почтенный пастор примет от вас брачные обеты, пока у меня есть силы слушать, дабы я мог быть свидетелем против вас на небесах, если вы забудете о своих обязательствах.

- Не сейчас, не сейчас! - прошептала Сесилия. - О, не просите об этом сейчас, дядя!

Кэтрин ничего не сказала, но, глубоко тронутая заботливостью опекуна о ее судьбе, склонила голову на грудь, и слезы покатились из ее глаз.

- Именно сейчас, дитя мое, - продолжал полковник, - иначе я не успею выполнить свой долг. Вскоре я предстану перед лицом ваших родителей, дети мои; если бы я, умирая, не ожидал встретить на небесах достойного Хью Гриффита и честного Джона Плаудена, это значило бы, что у меня нет ясного представления о наградах, ожидающих верных слуг отечества и отважных верноподданных своего короля! Думаю, никто не может обвинить меня в том, что я когда-либо забывал о своих обязанностях перед слабым полом, но сейчас, когда часы для меня уже превращаются в минуты, а я еще не выполнил полностью моего долга, не время для бесполезных разговоров. Я не умру спокойно, дети мои, если мне придется оставить вас здесь, в безбрежном океане, без защиты, которой требуют ваши юные годы и нежные души. Если богу угодно лишить вас опекуна, пусть мое место займут те, кого он сам вам избрал.

Сесилия более не колебалась. Она медленно поднялась и с покорным видом подала руку Гриффиту. Кэтрин позволила Барнстейблу подвести ее к кузине, и пастор, с умилением следивший за всей этой сценой, по знаку Гриффита тотчас открыл молитвенник, из которого он до тех пор выбирал слова утешения для умирающего штурмана, и дрожащим голосом начал читать брачную службу. Обе невесты со слезами на глазах произнесли торжественные обеты голосами, более явственными, чем если бы они прозвучали среди веселой толпы, которая обычно собирается на подобную церемонию. Хотя они безвозвратной клятвой признавали перед всем светом власть над своими чувствами тех, кому вверяли свою судьбу, чувство девичьей робости было подавлено в них горестью перед близкой кончиной дорогого для них человека. Когда обряд был совершен, Сесилия склонила голову на плечо Гриффита, поплакала немного и, подойдя к дивану, снова стала на колени перед умирающим. Кэтрин безвольно ответила на поцелуй Барнстейбла и возвратилась на прежнее место.

Полковник, приподнявшись, внимательно следил за происходящим обрядом и с усердием произносил «аминь» в конце каждой молитвы. С последними словами он упал на подушки, и на его бледном старческом лице отразилось глубокое удовлетворение.

- Благодарю вас, дети мои, - наконец произнес он. - Благодарю вас, ибо теперь знаю, какие жертвы вы принесли, подчиняясь моим желаниям. Джентльмены, у моего банкира в Лондоне вы найдете бумаги, касающиеся состояния моих воспитанниц, а также мое завещание, Эдуард, из которого вы узнаете, что женились не на бесприданнице. Каким я был воспитателем этих девушек, вы видите своими глазами, а документы из Лондона подтвердят, что и состоянием их я управлял честно.

- Не говорите об этом… Молчите, или сердце мое разорвется от горя! - воскликнула Кэтрин, громко рыдая и раскаиваясь в своих прежних ссорах с добрым опекуном. - Говорите о себе, думайте о себе! Мы недостойны… я, по крайней мере, недостойна ваших забот!

Умирающий ласково протянул к ней руку и продолжал говорить, но голос его с каждой минутой все больше слабел:

- Хорошо, я скажу о себе. Мне хотелось бы, чтобы меня, как и моих предков, похоронили в недрах земли, на освященном кладбище.

- Воля ваша будет исполнена, - прошептал Гриффит. - Я позабочусь об этом.

- Благодарю тебя, сын мой, - сказал старик, - ибо, получив руку Сесилии, ты стал моим сыном. В моем завещании вы увидите, что я освободил и обеспечил всех моих рабов, кроме тех презренных негодяев, которые сами убежали от меня. Они сами себя освободили, поэтому я не обязан это делать.

Я отказал кое-что, Эдуард, и своему королю. Надеюсь, его величество соблаговолит принять дар от старого и верного слуги, а вы не будете жалеть о такой безделице…

Последовала долгая пауза, словно умирающий припоминал, все ли свои земные обязательства он успел выполнить, затем он добавил:

- Поцелуй меня, Сесилия, и ты, Кэтрин. Я вижу у тебя такие же чистые чувства, как и у твоего отца. Мой взгляд слабеет… Где рука Гриффита? Молодой человек, я отдал вам все, что может отдать старый человек… Любите нежно мое дорогое дитя… Мы плохо понимали друг друга… Я ошибался в вас так же, как, по-видимому, и в мистере Кристофере Диллоне. Возможно, я неправильно понимал и свой долг перед Америкой… Но я был слишком стар, чтобы менять убеждения и взгляды. Я… я любил короля. Да благословит его бог!..

Слова его становились все менее и менее внятными, и он испустил последний вздох, произнося благословение, которое, исходя из столь честного сердца, могло бы заслужить признательность самого гордого из земных властителей.