Марли и мы - Грогэн Джон. Страница 20

Однако я всегда был убежден, что с самого начала нужно говорить всю правду, и сказал об этом Дженни. Кэти несколько раз вздрогнула, особенно когда мы показывали ей, как надо снимать клещей, но она оставила свои опасения при себе. Обескураженная и слегка побледневшая, она была слишком добра, чтобы пойти на попятный, и бодро сказала:

– Удачной поездки. С нами все будет хорошо.

Ирландия оказалась именно такой, какой мы себе ее представляли. Красивая, пасторальная, ленивая страна. Погода большую часть времени была восхитительной, солнечной, пугая местных жителей перспективами засухи. Как мы и планировали, у нас не было никаких целей и заранее намеченных походов. Мы просто ехали вдоль побережья, останавливаясь, чтобы прогуляться, купить что-то, побродить, выпить по бутылке «Гиннесса» или просто полюбоваться океаном. Мы останавливались, чтобы поговорить с фермерами, собиравшими сено в стога, и сфотографироваться с отарами овец, переходившими дорогу. Если мы видели красивую дорогу, мы сворачивали на нее. Мы не могли потеряться, ведь мы никуда конкретно не направлялись. Домашние обязанности стали далекими воспоминаниями.

Каждый день с приближением вечера мы начинали искать место для ночлега. Особенно нам нравились частные апартаменты. Ими заправляли симпатичные вдовы-ирландки, которые в нас души не чаяли: подавали чай, стелили постель и всякий раз начинали разговор с одного вопроса: «Ну что, скоро вы планируете пополнение в семействе?» А потом они оставляли нас в спальне, закрывая за собой дверь, и понимающе улыбались.

Мы с Дженни решили, что в Ирландии существует национальный закон, согласно которому все кровати для гостей должны находиться напротив огромного изображения либо Папы, либо Девы Марии. В некоторых домах присутствовало и то и другое. В одном месте даже нашлись огромные четки, они свисали с передней спинки кровати. Ирландский закон безбрачия для путешественников также гласил, что все кровати для гостей должны быть максимально скрипучими, чтобы поднимать тревогу, едва один из занимающих ее людей попытается хотя бы повернуться на другой бок.

Все было задумано так, чтобы обстановка была не более соблазнительной для любовных отношений, чем монастырь. Мы находились в чужом доме, – очевидно, доме ревностного католика – с тонкими стенами, скрипучей кроватью, статуями святых и непорочных дев и любопытной хозяйкой, которая, как мы могли поклясться, несла вахту с обратной стороны двери. Все это делало место нашего ночлега наименее подходящим в списке самых благоприятных мест для секса, что, естественно, с новой силой разбудило во мне страсть к жене.

Мы выключали свет, заползали под одеяло (пружины под нами нещадно скрипели), и я клал руку на грудь жены или гладил ее живот.

– Ни в коем случае! – шептала она.

– Почему нет? – удивлялся я в ответ.

– Ты что, рехнулся? Миссис О’Флаэрти находится прямо за стеной.

– Ну и что?

– Мы не можем!

– Конечно, можем.

– Она все услышит.

– Мы тихо.

– Ну да, конечно!

– Обещаю. Мы будем только двигаться.

– Ладно, давай только сначала закроем рубашкой или чем-то еще лицо Папы, – говорила она, наконец уступая. – Я не могу, когда он пялится на нас.

И вдруг секс показался таким… таким противозаконным! Будто я снова учусь в школе и все делаю украдкой, а моя мать подозрительно смотрит на меня. Пойти на риск и заняться сексом в этой среде значило рискнуть и быть подвергнутым публичному унижению за общим завтраком на следующее утро. Это был риск увидеть, как миссис О’Флаэрти, подавая яичницу с помидорами, приподнимает бровь и того и гляди спросит с хитрой усмешкой: «Ну, как вам спалось?»

Вся территория Ирландии была Зоной сексуальных запретов. Это и стало нужным мне стимулом. Все путешествие мы спаривались, как кролики.

Однако Дженни не могла перестать волноваться за нашего оставшегося дома большого малыша. Каждые несколько дней она бросала пригоршню монет в телефон-автомат и звонила домой, чтобы выслушать отчет Кэти. Я стоял рядом с телефонной будкой и слушал реплики Дженни.

«Он правда это сделал?.. Серьезно?.. Прямо на дорогу?.. Но с тобой ведь все в порядке?.. Слава богу… Я бы тоже закричала… Что? Твои туфли?.. О нет! Еще и сумочку?.. Конечно, мы компенсируем… Вообще ничего не осталось?.. Конечно, купим новые… Что он?.. Жидкий цемент, говоришь? Да как такое вообще могло произойти?!»

И так далее в том же духе. Каждый звонок выливался в длинный перечень проступков Марли, один хуже другого, многие удивляли даже нас, закаленных бойцов собачьего фронта. Марли был безнадежным учеником, а Кэти несчастной практиканткой. И ему это очень нравилось.

Когда мы вернулись домой, Марли выскочил нам навстречу. Измученная, уставшая Кэти стояла в дверях. На ее лице было отсутствующее выражение, как у контуженного после особенно безжалостной битвы солдата. На крыльце стояла ее собранная сумка, а в руке она держала ключ от машины, будто не могла дождаться момента, когда ей разрешат уйти. Мы вручили ей подарки, долго благодарили и велели не беспокоиться за съеденные Марли шторы и остальной ущерб. Она вежливо попрощалась и поехала к себе.

Как нам показалось, Кэти вообще не смогла оказать какое-либо давление на Марли, и пес совершенно вышел из-под контроля. А с каждой победой он становился все смелее. Он совершенно забыл команду «рядом» и тащил за собой Кэти куда ему заблагорассудится. Он отказывался бежать к ней. Он хватал все, что хотел, – туфли, сумочки, подушки – и не отдавал. Он таскал еду с ее тарелки. Он рылся в мусоре. Он даже пытался завладеть ее кроватью. Он решил, что пока «родители» в отъезде, он отвечает за дом, и не терпел, чтобы какая-то кроткая жиличка использовала служебное положение в личных целях и положила конец его веселью.

– Бедная Кэти, – сказала Дженни, – видок у нее был немного разбитый, тебе не кажется?

– Убитый, так точнее.

– Наверное, не стоит второй раз просить ее посидеть с Марли.

– Да уж, – ответил я. – Это не самая лучшая идея. Повернувшись к Марли, я сказал:

– Медовый месяц закончился, Босс. С завтрашнего дня возобновляем тренировки.

На следующее утро мы с Дженни поехали на работу. Но сначала я надел на Марли сдерживающий поводок и вывел его гулять. Он немедленно рванул вперед, даже не пытаясь делать вид, что пойдет рядом.

– О, как все запущено, – протянул я, дернув поводок к себе со всей силы, и сбил Марли с ног. Он поднялся, откашлялся, виновато посмотрел на меня, словно пытаясь сказать: Ладно, ладно, не сердись из-за ерунды. Просто Кэти не возражала против того, чтобы я тянул ее на буксире.

– Привыкай, – ответил я, усадив его.

Я отрегулировал поводок так, чтобы он прикреплялся к ошейнику сверху, то есть с наибольшим эффектом.

– Итак, давай снова.

Он посмотрел на меня с холодным скептицизмом.

– Марли, рядом! – приказал я, бодро шагнув с левой ноги и держа пса на коротком поводке так, что моя левая рука почти касалась ошейника. Он двинулся вперед, пошатываясь, а я резко дергал, беспощадно затягивая регулируемый поводок.

– Так вот как ты пользовался слабостью несчастной женщины, – пробурчал я, – тебе должно быть стыдно.

К концу прогулки моя хватка была настолько сильной, что суставы пальцев побелели, зато я наконец-то убедил Марли, что мои намерения серьезны. Это была не игра, а скорее жизненно важный урок на тему о том, что каждое действие имеет свои последствия. Когда пес бросался вперед, поводок перекрывал ему кислород. Каждый раз, без исключений. Если он подчинялся и шел рядом, я ослаблял поводок, и Марли чувствовал, что цепочка свободно болтается вокруг его шеи. Вперед – удушье, рядом – дыхание. Это оказалось доступно даже Марли. Прогуливаясь по велосипедной дорожке, мы снова и снова повторяли последовательность. Вперед – удушье, рядом – дыхание. Постепенно до него стало доходить, что я хозяин, а он домашнее животное, и что впредь порядок будет именно такой. Когда мы повернули к дороге, мой непокорный пес уже трусил подле меня, – не идеально, но приемлемо. Впервые в жизни! Я поздравил себя с победой.