Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 43
Ветер гладил реку против шерсти, и она шипела, плюясь клочьями пены. Но до настоящей ярости было еще далеко… До такой, что по временам заставляла ее в бешенстве бросаться на берега. Пусть их, пусть идут себе, эти упрямые корабли под чужими полосатыми парусами. Идут в великое море Нево. Уж оно поговорит с ними как 0следует.
Олав Можжевельник слышал думы реки так же ясно, как старый охотник слышит сопение медведя, ворочающегося в берлоге. И тихонько поглаживал правило черного корабля: старый товарищ, ты-то не подведешь.
Постепенно сужаясь, русло реки все круче уходило вправо, на юг. Берега стискивали поток, течение усиливалось. Ветер перестал дуть в корму кораблям, и пришлось растягивать паруса вдоль — от звериного носа до загнутого хвоста, поднимавшегося сзади.
Берега между тем понемногу делались приветливее: устье, а с ним протоки, способные приютить несметное множество лодок, осталось позади. Теперь попробуй-ка напади исподтишка!
Время шло… Река еще несколько раз меняла направление бега. Воины на черном корабле смотрели по сторонам, опускали руки за борт, пробовали сладкую невскую воду. Со смехом спрашивали Олава, куда же подевались грозные ингры…
Олав отмалчивался, поглядывал на два корабля, шедшие впереди. Два его сына уверенно вели тяжелые лодьи, находя на берегу меты, о которых рассказывал отец.
Утро превратилось в день, а день — в вечер. И стала река похожа на гнутый меч, медленно меркнувший в темных ножнах берегов.
Когда один из воинов, зевая, принялся стаскивать с себя надоевшую броню, Халльгрим выругал его и велел надеть ее снова.
Расписной драккар Хельги Виглафссона еще не поравнялся с узким устьем речушки, прорезавшим высокий левый берег Невы, когда из прибрежных кустов вдруг послышался крик петуха! Очень уж не вязался он с холодной предвечерней рекой.
Люди встрепенулись, руки потянулись к оружию… И вовремя.
Потому что берег внезапно ожил. Множество коротких весел вспенило серую воду! Десятки лодок одновременно сорвались с места. Ижоры умели и выбрать место для засады, и напасть!
— Весла на воду, — стискивая ладонью руль, скомандовал Бьерн. На веслах всегда сподручнее в бою.
— Махни-ка Сигурду, — велел ему Хельги. — Пускай проходит слева… А то Эрлинг не додумается еще. Пузатая лодья догнала их и пошла с левого борта…
— А теперь вперед, — сказал Хельги. — И не обгонять. Люди Эрлинга старались вовсю, и неповоротливый кнарр ухитрялся идти почти вровень с драккаром. С лодок, летевших навстречу, послышались яростные крики. Кнарр был для них самым лакомым куском. Вот его-то отбить бы от двух других, загнать на непроходимое мелководье. Очистить от людей, да и распотрошить!
Но длинный боевой корабль закрывал кнарр собой. Шагать к добыче придется по трупам Хельги и его молодцов, втридорога платя за каждый отвоеванный шаг! Не велика ли цена?..
Хельги очень хорошо видел скуластые, обветренные лица ижор. Воинственно блестевшие глаза и рты, раскрытые в крике. Удивительно ли, что даже рыжей ведьме не удалось с ними совладать! Вся поверхность реки так и кишела узкими, стремительно мчавшимися лодками. Воины Хельги молча сидели по своим местам, готовились к встрече.
Но не суждено им было в тот день рубиться в рукопашном бою. Над лодками прокричал рог — и мелькающие весла живо развернули их, бросили мимо, погнали вниз по течению. Туда, где, отстав от товарищей, спорил с рекой черный корабль…
Звениславка высунулась из-под палубы кнарра и поглядела назад, и у нее ослабли колени. Халльгрима не было видно, а его люди бестолково метались по палубе. Драккар неуклюже шевелил несколькими парами весел, остальные безжизненно торчали в разные стороны… И в довершение всех бед полосатый парус, столько лет пугавший врагов, внезапно обмяк, сполз вместе с реей до середины мачты и там застрял, перекосившись и хлопая на ветру.
Бьерн кормщик невозмутимо продолжал править вверх по реке.
Звениславка пробралась к Улебу, которому за его силу доверили весло.
Улеб орудовал им без особенной охоты, — Смотри, что делают, — сказал он своей хозяйке, когда та ухватила его за плечо. — И то добро, что не наши словене… А то встать бы да веслом их, урман твоих.
Звениславка так ничего и не поняла:
— Да что ж это, Улебушко… ведь они от нас их уводят, а самих… разорвут!
— Предупредил бы я ижор, — сказал Улеб. — Да не докричусь ведь!
И, видно, достаточно северных гостей повидал на веку ладожанин: как в воду глядел. Ожил черный корабль! Дружно и могуче взвились его весла и врубились в холодные волны. Тяжелый корабль прыгнул вперед. Викинги сидели по двое на весло, и каждый был гребцом, каких еще поискать.
Ижоры поняли опасность, когда уже поздно было что-то предпринимать…
Победные крики, раздававшиеся над рекой, сменились ревом ненависти и страха.
Лодки, шедшие первыми, попытались увернуться, обтечь драккар…
Не успеть!
Рука старого Олава не дрогнула на правиле. Черный корабль врезался прямо в скопище лодок, и разгон был что надо. Скалился на носу разъяренный дракон.
Тридцать два весла взлетали и обрушивались, как тридцать два боевых топора.
Каждое было семи шагов в длину и вытесано из халогаландской сосны, выросшей на лютых ветрах. За каждое весло держалось сразу четыре руки. Весла с треском крушили все, что под них попадало: борта однодревок, непрочные самодельные шлемы и хрупкие человеческие кости.
Вой, хруст, вопли повисли над рекой… За кормой драккара вода окрашивалась кровью…
Те, кому повезло больше, натягивали луки, осыпая корабль тучами стрел.
Может быть, кого-то они и ранили, но видимого ущерба нанести не могли. Драккар двигался вперед и хода не сбавлял. За ним оставалась широкая полоса взбитой в пену воды, где на поверхности плавали только деревянные обломки челнов.
Теперь никто уже не помышлял о добыче: выйти бы на берег! И только несколько лодок сделали последнюю попытку напасть. На одной из них ярко алел в сгущавшихся сумерках плащ кунингаса. Эти лодки повернули вверх по течению, отчаянным усилием обогнали драккар и загородили дорогу.
Но страшный корабль точно в насмешку отвернул в сторону, минуя их…
Красный плащ сорванным, но все же знакомым голосом кричал что-то вдогон, размахивая бесполезным мечом… Драккар уходил, и не было сил настичь его еще раз.
Халльгрим и Видна вместе сидели на третьем весле правого борта и гребли.
Оба хмуро молчали… Стало быть, вот как она встречала их — Гардарики.
Отхватить бы тот язык, что повернется объявить все это доброй приметой!
Хельги Виглафссон и Торгейр Левша лежали рядом на палубе пестрого корабля.
— Я еще не рассказывал тебе о Стране пруссов, что на берегу Восточного моря, — сказал Торгейр. — Это ведь туда был мой последний поход.
Хельги повернулся к нему под одеялом:
— Я смотрю, ты, Торгейр херсир, умнее самого Локи и вдобавок умеешь молчать. Потому что навряд ли теперь я поверну свой корабль…
Торгейр кивнул и с натугой отвел больную руку за голову.
— Это был конец лета, и ночи уже сделались темными… Мы пришли в селение и увидели, что все жители собрались в большом доме на пир. Поэтому никто не слыхал, как мы входили во двор и выходили обратно.
— Плохо ты поступил, — проворчал Хельги. — Я не стал бы так делать, потому что я воин, а не вор! Торгейр кивнул снова.
— Ты прав. И я все думал потом, не из-за этого ли не стало нам удачи.
Тогда один из моих людей на полпути к кораблю сказал так же, как ты сейчас. Его слова показались мне справедливыми, и мы вернулись. Я приказал трубить в рог, чтобы предупредить пировавших… Тогда они вышли из дома, и мы сразились…
Торгейр замолчал. Хельги продолжил за него:
— Одних из вас перебили, а другие попали в плен и стали рабами, так? Это там тебе изувечили руку? Торгейр медленно покачал головой:
— Нет… для чего калечить раба? Те, к которым я попал, жили совсем небогато. На таких нападают ради славы, а не для добычи. Они даже не всех детей, которые рождались, оставляли в живых, потому что не всех могли прокормить.