Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна. Страница 83

Уезжали они из Барсучьего Леса в один день. Чурила с дружиной, хан Кубрат, викинги на корабле. Было им по пути — речкой до впадения в Рось-Булгу.

А уж там, как засинеет впереди неоглядный вольный простор, разойдутся их дороги. Одна на полдень, другая на полночь…

Поразмыслив, Халльгрим решил не обирать в этот раз и так потрепанного селения. Знал — меряне будут ему за это благодарны. Для лучшего мира с финнами он даже отдал им часть добычи, взятой на синей лодье. Взамен обрадованные барсучане натаскали ему полный корабль всякой снеди — меда, ягод, орехов, сушеного мяса и рыбы. Маловато было только зерна. Ну ничего — купят где-нибудь.

Или возьмут…

Злополучный Торгейр херсир все еще лежал на широкой палубе, никак не подпуская к себе смерть. Поначалу он отказывался от еды, и только в самый день отплытия Видга после долгих уговоров накормил его сладкими мерянскими лепешками с малиной и молоком. Поев и утомившись, сын Гудмунда сразу уснул, впервые спокойно за все эти дни. Рядом с ним сидело и лежало десятка полтора такого же невезучего народа — своих и словен, кого достали в сече ютские топоры. Сидел и Гудред Олавссон. Ему уже успели дать прозвище: Паленый.

Задремав, Торгейр как раз и пропустил то, о чем так долго мечтал. Не увидел, как Бьерн кормщик впервые двинул рукой дубовое правило. Не слышал его команды, заставившей скрипучие блоки запеть все разом, одевая новенькую мачту клетчатым, сине-белым ветрилом.

Люди смотрели на берег, вдруг быстро покатившийся мимо, на Барсучий Лес, пропадавший за поворотом реки, на мерян, махавших с откоса… Чурила, несмотря на раны, ехал берегом, вместе с ханом Кубратом. Когда же пришла пора каждому поворачивать к своему дому, обменялись подарками: булгарин дал князю звонкую саблю, пернатый шлем, лук и колчан. Взамен принял кольчугу, тяжеленный меч и длинный крашеный щит. И поклялся — стоять за кременчан так же, как те будут стоять за него. Поклялся голубой степью, плодородной землей, хмелем, веселящим сердце героя, табунами коней…

— А я, — сказал Чурила, положив, по обычаю, оружие наземь, — клянусь секирой Перуна, бородой Волоса, молотом Сварога… будет у тебя, хан, нужда, позовешь — приду. И тебя стану ждать на подмогу.

Плеснула холодной волной, дохнула свежим предосенним ветром славная Булга-Рось. Смыла следы копыт, разбежавшиеся в разные стороны…

Еще в Барсучьем Лесу, вскоре после битвы, князь позаботился о гонцах. В Беличью Падь полетела весть о победе и наказ мчать в Кременец новую Радогостеву боярыню; в Медвежий Угол — слово о том, что князь-батюшка раздумал заезжать за данью и велел мерянам везти ее самим. И, конечно, домой — чтобы не волновались: дружина возвращалась в город обходным путем, по реке.

Любо ехать по высокому берегу, дыша полной грудью, оглядывая живой, полноводный простор, украшенный скалящимися на ветру гребешками да пестрым парусом корабля! Любо поднимать в заводях стаи откормившихся птиц, тяжко ложащихся на крыло. И следить за безусыми отроками, без промаха; влет бьющими к завтраку уток. Любо знать — каждый новый день, да что, каждый шаг коня несет все ближе к дому. К знакомому двору, к ступенчатому крылечку, к скрипучему всходу…

Спешил князь, спешил по реке синий с белым носом корабль. Там тоже скучали без жен и подруг. Скучали по накрытому столу в длинном, совсем торсфиордском доме.

Один Торгейр никуда не спешил, твердо уверенный, что умрет тут же, как только его снесут на берег с корабля. Но до дому было еще неблизко, и ему становилось то хуже, то лучше. А когда он открывал глаза, то видел над собой небо в разорванных облаках и чаек, вьющихся у паруса боевой лодьи…

— Никак раздумал умирать, Торгейр херсир? — спросил его Халльгрим однажды вечером, когда половина людей уже спала, закутавшись в одеяла.

Торгейр посмотрел на хевдинга и чуть усмехнулся.

— Нам всем было бы больше радости, если бы ты выжил, — продолжал Виглафссон. — Но только ты сам знаешь, что чаще всего получается так, как это угодно Богам. Если ты умрешь, этот драккар повезет тебя в Вальхаллу. А юты помогут тебе сойти на берег, когда вы туда прибудете.

Торгейр встрепенулся.

— Лучше ты… Халли… отдай его Видге.

Ни тот, ни другой не заметили, как замер лежавший поблизости сын хевдинга. Халльгрим сказал:

— Я не настолько богат, чтобы раздаривать драккары мальчишкам, которые еще ничем особенным не прославились. Ходить на нем станешь ты, и будет так, как я сказал.

Дыхание под одеялом возобновилось. Настанет утро, и Видгу не позабавит даже большущая усатая рыбина, выловленная в реке. И в который раз он повторит себе, что скоро — скорее, чем кое-кто думает, — у него будут свои воины. И шрамы на всем теле, как у конунга, когда тот идет мыться. И жена по имени Смэрна. И корабль получше этого.

А Торгейр сказал еще:

— Халли… я вот думаю… Ольгейр ярл придет проследить за ютами…Говорить было очень больно, и он подбирал слова, чтобы сказать все, что хотел, возможно короче. — Ты ведь… на их корабле. Ты… смотри, чтобы он тебя не принял за них…

Халльгрим поправил на нем одеяло и ушел.

На другой день, в полдень, они увидели очень знакомую снекку, стоявшую на якоре у другого берега реки. Разглядев клетчатый парус, вагиры мигом снялись и пустились через Рось на веслах. Боевая лодья неслась по воде бесстрашно и быстро, и было видно, как неуютно стало двоим ютам и Гудреду Паленому. А у того, кто стоял на носу летевшего корабля, вился за плечами серый плащ, так и вызывавший в памяти Белоозеро.

Вагиры готовились драться — там уже поблескивали шлемы и лезвия вытащенных мечей. Должно быть, их несказанно удивил мирный знак, поднятый над синей лодьей.

— Эй, Ольгейр ярл! — издалека долетел над водой хриплый голос сына Ворона. — Спасибо, ярл, оставил мне с кем помериться силой…

Снекка сразу сбавила ход, подошла и уже совсем незлобиво закачалась подле драккара.

— Я вижу, что вороны Одина летят за тобой, халейг, — прокричал с нее воевода Олег. — Я-то думал, это Горм датчанин хочет драться со всадниками…

— Горма датчанина, — сказал Виглафссон, — выкапывают из-под камней лесные медведи. А на берегу — это Торлейв конунг Мстислейвссон из Стейннборга.

Олег пригляделся и снял с головы шлем.

— Надевал я кольчугу, да поторопился… — Обернувшись к гребцам, он отдал команду, и снекка, взмахнув веслами, воткнулась в песок. Олег легко перемахнул через борт и пошел вперед, приветственно поднимая руку:

— Здрав буди, княже Чурила Мстиславич!

Чурила покинул седло и поспешил навстречу:

— И ты здрав будь, воевода!

Они обнялись: это было свидание старых друзей.

— Переменился ты, друже, с прошлого года, — сразу же сказал Олег. — Не таковым помню… Не ищешь, вижу, более смерти! Али лепше что нашел?

Чурила до хруста сдавил его ладонь.

— Все помню, Олег… И как на лодье твоей к Рюрику ходили. Только и ко мне во двор нынче солнышко светит… Поедем, гостем будешь. Княгиню, Звениславушку, поглядишь.

— Нашел! — наполовину не веря ушам, улыбнулся Олег. — Где?

Чурила глянул на синий корабль.

— Да ты сам ее, поди, видел. Шли же мимо тебя Виглавичи. Она на Севере у них побывала…

Олег только головой покачал: велик Святовит, вот уж волшебные дела творились на свете.

— А что… И погощу, коли зовешь. Все мне расскажешь, как было. И про датчан…

Первыми их встретили Вигдис, Нежелана и Любим. Эти трое баловались соколиной охотой, забравшись довольно далеко от дому. Кричали на кожаных перчатках сердитые ловчие птицы, забрызганные кровью добычи.

Боярские отроки и Эйнар Утопленник, следовавший за своей дроттнинг, связывали за лапки пестрых уток и пару сиявших белизной лебедей.

Завидев ехавшую берегом дружину и два корабля на реке, охотники поскакали навстречу. Первой, пустив лететь по ветру длинную косу, рванулась на рыжем коне Нежелана. Привычный сокол крепко держал когтями хозяйскую руку, обтянутую прочной воловьей усмой. Любим, замешкавшись, знай настегивал лошадь.