Тайная история Леонардо да Винчи - Данн Джек. Страница 29

Андреа хмыкнул и уселся на стол рядом с Леонардо.

— Я попросил торговца дать мне краски, которыми была написана злосчастная картина, и прямо на полу смешал льняное масло с ганзейской желтой, оксидом хрома, розовым краппом, индиго и кобальтом. У меня были основные цвета, и нанести их осторожно на холст, один за другим, и проследить, чтобы они не смешались, было уже совсем просто. А потом я залил все это яичным белком и осторожненько отнес своему мастеру.

— У меня глаза на лоб полезли, когда я увидел эту писанину, — вставил Андреа. — Так что, видишь ли, Никко, я надеялся, что ты последуешь примеру своего мастера, потому что никто из учеников, кроме Леонардо, никогда не предлагал такого творческого решения.

Никколо совсем упал духом.

— Иди поешь, — сказал ему Леонардо. — Я уже говорил тебе: у тебя слишком негибкий характер. Ничего нельзя решить, когда мысли стянуты так туго. Отпусти их парить, как птицы, — лишь тогда ты сумеешь их поймать. А теперь, если ты готов приступить к науке, живописи и поэзии с тем же жаром, с каким приступил к изучению женщин, тебя ждет удача.

— Ты это о чем? — осведомился Андреа.

— Наш Никко — настоящий amoroso [27]. Кажется, кроме всего прочего, он перенял у Тосканелли искусство обольщать служанок.

Андреа расхохотался.

— Этим штучкам он от Тосканелли научиться не мог, но, возможно, старик был прав, отдав этого мальчишку под твою опеку, Леонардо. Pares cum paribus [28], то есть, как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Или, как писал наш любимый Вергилий, «amantes — amentes». И это верно, милый мой Леонардо: кто влюблен, тот безумен. — Он состроил Леонардо насмешливо-мерзкую гримасу. Потом сказал Никколо: — Иди наконец к столу и ешь свой завтрак.

Никколо подчинился и ел жадно, как обжора, даже пролил молоко на колени.

— Глядя на него, и не догадаешься, что он из хорошей семьи, — заметил Андреа, наблюдая, как Никколо набивает рот.

— Он просто расслабился, — сказал Леонардо. — Вспомни, каким он был суровым и церемонным, когда маэстро Тосканелли притащил его к нам.

— И то верно.

— Ну а теперь выкладывай свои новости, — предложил Леонардо.

— Его великолепие сообщил мне, что моего «Давида» поставят в самом палаццо Веккио, на главной лестнице, — сказал Андреа, не в силах сдержать довольной усмешки.

Леонардо кивнул:

— Но ты же наверняка знал, что для столь гениальной работы Лоренцо отыщет особо почетное место.

— Не знаю, Леонардо, кого ты хвалишь, меня или себя, — сказал Андреа, — в конце концов, ты ведь был моделью «Давида».

— Ты работал очень вольно, — возразил Леонардо. — Может, ты и начал с моих черт, но создал из частного нечто обобщенное. Похвала надлежит тебе.

— Боюсь, эта приятная беседа будет стоить мне и времени и денег, — вздохнул Андреа.

Леонардо рассмеялся:

— Правду сказать, сегодня я должен уехать из города.

Андреа поднял взгляд на летающую машину Леонардо.

— Никто не упрекнет тебя, если ты откажешься от своей задумки или хотя бы позволишь кому-нибудь лететь вместо тебя. Тебе не нужно доказывать Лоренцо, каков ты есть.

Никколо глянул на них прямо и искренне.

— Я полечу на твоей механической птице, Леонардо.

— Нет, это должен быть я.

— Ты не уверен, что механизм заработает?

— Мне тревожно, — признался Леонардо. — С моей Великой Птицей что-то не так, но я никак не пойму, что именно. Меня это убивает.

— Значит, ты не должен лететь!

— Она полетит, Андреа, обещаю тебе!

— Тогда возьми хоть день на подготовку — с моего благословения, — сказал Верроккьо.

— Премного благодарен, — отвечал Леонардо, и оба рассмеялись, зная, что Леонардо все равно отправится за город, отпустит его Верроккьо или нет. — Ну, так какие же у тебя новости? — напомнил Леонардо.

— Сегодня утром Великолепный посетил нашу мастерскую, — сказал Андреа.

— Он был здесь и ты не позвал меня? — сердито спросил Леонардо.

— Я было послал за тобой Тисту, но Лоренцо велел ему не тревожить тебя, если ты пишешь его маленькую Мадонну.

Леонардо застонал.

— Что бы ни заявлял Лоренцо, от этого ему не уйти, — продолжал Андреа. — Он покупает виллу Кастелло, и ему нужно обставлять ее. А потому он, и Анджело Полициано, и еще один чудной парень по имени Пико делла Мирандола пронеслись по этой бедной мастерской как саранча, заказывая все, что только можно себе представить: фонтаны, вилки, кубки, гобелены, садовые скамьи и сундуки. Когда обо всем было переговорено, порешили, что сундуками займется Пьетро Перуджино, а наш милый Сандро напишет большую картину. Кое-что сделает Филиппо Липпи. Но работы более чем достаточно, и большая ее часть — наша.

— Твоя, — поправил Леонардо, раздосадованный тем, что Лоренцо ничего не заказал лично ему.

— Ради бога, Леонардо, не гляди так мрачно, — сказал Андреа. — Великолепный не забыл про тебя. У меня, кстати, прекрасная новость, но сперва, должен признаться, мне хотелось немного подразнить тебя. Так что извини.

— Ладно. И что же это за новость? — с возросшим интересом спросил Леонардо.

— Лоренцо спрашивал, не соглашусь ли я отпустить тебя. — Андреа сделал драматическую паузу. — Он хочет, чтобы ты жил и работал в садах Медичи; особо его волнует восстановление античной статуи сатира Марсия. Тебе в общем-то придется создавать ее заново из старого камня.

— Да ведь это же ты работал над…

— У меня и так работы по горло, — сказал Андреа. — Но ты — мой прекрасный бывший ученик и будущий представитель у Первого Гражданина, — ты станешь частью двора Медичи. Станешь членом его семейства — как Сандро.

— А как же я? — вмешался Никколо. — Я пойду с тобой, Леонардо, или останусь с мастером Андреа?

— А чего хочешь ты? — спросил Андреа.

Глядя вниз, на поднос с едой, Никколо ответил:

— Думаю, мне будет лучше пойти с мастером Леонардо; к тому же этого хотел бы маэстро Тосканелли.

— Значит, решено, — польщенно сказал Леонардо.

— Ты хочешь сказать, что предпочитаешь общество Леонардо нашему? — спросил Андреа.

Никколо не подымал глаз, он смотрел на стол с таким упорством, словно хотел взглядом процарапать столешницу.

— Да ладно, ладно, — со смехом сказал Андреа. — Мы разрешаем тебе поднять голову от тарелки.

— А Сандро был с Лоренцо? — спросил Леонардо, чувствуя себя виноватым: он не разговаривал с другом с тех пор, как ушел с вечеринки Нери вместе с Симонеттой и Никколо.

— Нет, — вздохнул Андреа. — Лоренцо сказал мне, что заезжал к нему домой, но влюбленный болван отказался покинуть постель. Снова убивается по Симонетте. Быть может, ты сумеешь подбодрить его добрыми вестями.

— Постараюсь.

— Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно.

Леонардо солгал, потому что Андреа интересовался его чувствами к Джиневре.

— Попробую поверить. — С этими словами Андреа подал Леонардо письмо. — Его принес сегодня поутру слуга Николини. Не секрет, о чем оно?

— Николини желает, чтобы я начал писать портрет Джиневры, — проговорил Леонардо. — Он примет меня на следующей неделе.

Он чувствовал, как его затопляет гнев и одновременно — теплая волна предвкушения. По крайней мере, он будет видеть свою любимую Джиневру; однако предложение должно было исходить от отца Джиневры, а не от Николини. Воистину Николини отнял у де Бенчи все: имя, честь, имущество пошли в приданое Джиневре. Какой бы кучи флоринов ни стоила старику Джиневра, она стала прекрасным приобретением. Но надежда еще есть, сказал себе Леонардо, спасибо Симонетте: ее уловки уже подталкивают Лоренцо и Джулиано к действию. Наверняка скоро можно будет что-то сделать. В конце концов, союз Николини с семейством Пацци не делает его милее для Медичи. Николини может быть сколь угодно опытен в делах денежных и политических, но в делах любви его, возможно, удастся превзойти.