Тайная история Леонардо да Винчи - Данн Джек. Страница 31

И он сделал под одним из набросков пометку зеркальным шрифтом: «Планируй так, чтобы, когда крыло поднимается, оно оставалось бы проницаемым, а когда спускается — становилось бы цельным».

— Еще, — велел он Никколо и, когда птица исчезла в вышине, улыбнулся так, словно душа его только что вознеслась в воздух, словно он наконец вырвался на свободу из всех своих бед.

Он сделал еще одну пометку: «Скорость птиц замедляется развертыванием и распусканием их хвоста. Также опускание развернутого хвоста и одновременное простирание крыльев вширь останавливает быстрое движение птицы».

— Голуби кончились, — сообщил Никколо, показывая пустые клетки. — Ты хочешь выпустить и коршунов?

— Нет, — рассеянно сказал Леонардо, — их мы возьмем с собой.

И вместе с Никколо стал проталкиваться через редеющую толпу. Будто отражая изменившееся настроение Леонардо, небо затянули тучи; мрачные, усыпанные мусором улицы приобрели новый, зловещий вид. Продавцы птиц по-прежнему окликали Леонардо, но он не обращал на них внимания — впрочем, на Никколо тоже. Он внимательно просматривал на ходу свои заметки, словно пытался расшифровать старые руны.

— Леонардо? — позвал Никколо. — Леонардо…

— Да? — Леонардо выпустил записную книжку, и она вернулась к нему на бедро, прикрепленная к поясу полоской кожи.

— Ты выглядишь сердитым, — сказал Никколо. — Ты снова сердишься?

— Нет, Никко, не сержусь. Просто думаю.

— О летающей машине?

— Да, — сказал Леонардо.

— И… о Сандро?

Леонардо был захвачен врасплох.

— Ну да, Никко, я думал о Сандро.

— Значит, мы его навестим?

— Да, но позже.

— Разве ты не хочешь сейчас увидеться с ним? Нам как раз по дороге.

Леонардо заколебался. Он еще не был готов встретиться с другом с глазу на глаз.

— Я пока не придумал, как лучше помочь Сандро, — сказал он наконец.

Они проходили мимо «колеса банкротов». Те, раздетые до нитки, сидели и лежали на мраморном полу, на круглой, похожей на тележное колесо площадке, обнесенной сплошной железной решеткой. Вокруг стояла толпа. На одном из рыночных столбов висела табличка:

«С прилежанием следи за теми малыми суммами, что тратишь ты на ведение дома своего, ибо именно они опустошают казну твою и пожирают богатство, и так деется постоянно. И не покупай всех отменных яств, кои приглянутся тебе, ибо дом твой подобен волку: чем более дашь ему, тем более он пожрет».

Некоторые из банкротов были мертвы.

Леонардо обнял Никколо за плечи, словно желая защитить его от смерти. Но вдруг испугался сам, испугался, что его «час неизбежный», возможно, не так уж далек. Ему вспомнился постоянный сон о падении в бездну — и он содрогнулся, потому что в самой глубине души верил, что ядовитые фантазии снов — истинная правда. Если они овладевают душой спящего, то могут отразиться и на мире, что окружает его.

Леонардо же видел свою Великую Птицу: она падает… разбивается…

— Леонардо?.. Леонардо!

— Не волнуйся, мой юный друг. Со мной все в порядке.

И больше они не обменялись ни словом — покуда не оказались за городом. Здесь, в холмистом краю к северу от Флоренции, лежали заливные луга и поросшие травой поля, долины и потаенные гроты, тропинки, проложенные скотом и повозками, и виноградники, заросли тростника и темные шеренги елей, каштанов и кипарисов, и оливковые деревья блестели серебристой листвой при каждом порыве ветра. Темно-красная черепица на крышах хуторов и розовато-коричневые колонны вилл казались естественной частью здешней природы. Тучи, затемнявшие улицы Флоренции, рассеялись, и солнце с высоты омывало окрестности столь обычным для Тосканы золотым светом, таким прозрачным и чистым, что он сам по себе казался выражением высшей воли и духа.

А перед путниками, серо-голубая в дальней дымке, вставала Лебединая гора. Гребень ее вздымался на двести саженей.

Леонардо и Никколо остановились на благоухающем цветами лугу и взглянули на гору. Леонардо чувствовал, что тревоги его тают — как и всегда, когда он оказывался за городом. Он глубоко вдохнул пьянящий воздух, и душа его пробудилась и устремилась к миру природы, миру души и ангелов.

— Хорошая гора для испытания твоей Великой Птицы, — сказал Никколо.

— Я тоже так думал, потому что она очень близко к Флоренции, но теперь думаю иначе. Винчи не так уж далеко, и там тоже есть хорошие горы. — Леонардо помолчал и добавил: — И мне не хочется умирать здесь. Если уж смерть суждена мне, пусть лучше она придет в знакомых с детства местах.

Никколо кивнул, такой же строгий и серьезный, как тогда, когда Леонардо впервые увидел его. Казалось, в мальчика снова вселился старик.

— Ладно, Никко. — Леонардо опустил клетку на землю и уселся рядом с ней. — Давай радоваться настоящему, ибо кто знает, что ждет нас потом?.. Подкрепимся?

Леонардо расстелил на земле кусок полотна и, как на столе, разложил еду. Коршуны хлопали крыльями и клевали деревянные прутья клеток. Леонардо бросил им по кусочку колбасы.

— Торговцы птицами там, на площади, говорили, что ты не ешь мяса, — заметил Никколо.

— Вот как? Ну а ты что об этом думаешь?

Никколо пожал плечами:

— Ну… пока что я ни разу не видел, чтобы ты его ел.

Леонардо полил колбасу вином и съел ее с хлебом.

— Теперь видишь?

— Но почему тогда люди говорят…

— Потому что обычно я мяса не ем. Я верю, что, поедая слишком много мяса, набираешься того, что Аристотель называл холодной черной желчью. Это, в свою очередь, наполняет душу меланхолией. Друг маэстро Тосканини Фичино верит в то же, но по совершенно неверной причине. Магия и астрология для него превыше доказательства и опыта. Но как бы там ни было, а мне стоит быть поосторожней, не то обо мне еще начнут думать, будто я последователь катаров, и, чего доброго, заклеймят еретиком.

— Я почти ничего не знаю о катарах.

— Они следуют учению богомилов [31], которые верят, что весь наш зримый мир был создан дьяволом, а не Богом. Поэтому они не едят мяса, чтобы в их души не проник Сатана, однако не брезгуют рыбой и овощами. — Леонардо засмеялся и скорчил гримасу, выражая свое отношение к этим сумасшедшим. — Были бы они хотя бы последовательны…

Ел он быстро, что было у него в привычке, потому что, в отличие от других людей, он никогда не умел наслаждаться едой. Для него пища, как и сон, была просто необходимостью, которая отвлекала его от работы.

А здесь, вокруг них, купаясь в свете солнца, жил целый мир. Как ребенок, Леонардо хотел разгадать его тайны. Это было его делом, страстью всей его жизни.

— А теперь — смотри, — сказал он все еще жевавшему Никколо и выпустил одного из коршунов. Пока тот улетал, Леонардо левой рукой делал заметки. — Видишь, Никко, птица ищет воздушный поток. — Он выпустил из клетки второго коршуна. — Эти птицы машут крыльями, только пока не найдут ветра, а он, видимо, дует на большой высоте: смотри, как высоко они парят. Теперь они почти неподвижны.

Леонардо следил за кружащими в вышине птицами — они заскользили к горам. Он был в восторге, словно и сам парил в горних высях.

— Теперь они едва шевелят крыльями. Они лежат в воздухе, как мы на тюфяке.

— Может, тебе стоит последовать их примеру?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Закрепи крылья Великой Птицы. Вместо того чтобы перелопачивать воздух, пусть они останутся неподвижны.

— А что же тогда будет толкать машину? — спросил Леонардо.

Но тут же сам ответил на свой вопрос — ему пришла в голову мысль об архимедовом винте. Он вспомнил ребятишек, игравших с пропеллером: они дергали веревочку, и пропеллер поднимался в воздух. Рука Леонардо, будто думавшая сама по себе, уже делала наброски. Он рисовал листья, летящие, скользящие, крутящиеся, падающие на землю. Рисовал разные винты и пропеллеры. Среди них может оказаться что-то полезное..

— Знаешь, возможно, если удастся поймать воздушный поток, не будет нужна человеческая сила, — сказал Никколо. — Ты сможешь заставить свою птицу парить… не знаю только как.