Черная стрела - Стивенсон Роберт Льюис. Страница 40

которое я вынул из его сумки.

Лорд Райзингэм взял письмо и дважды прочел его.

– А вы читали? – спросил он.

– Да, я прочел, – ответил Дик.

– Вы за Йорк или за Ланкастер? – спросил граф.

– Милорд, мне совсем недавно задали этот самый вопрос, и я не знал, как на него

ответить, – сказал Дик. – Но, ответив однажды, я отвечу так же и во второй раз. Милорд, я за

Йорк.

Граф одобрительно кивнул.

– Честный ответ, – сказал он. – Но тогда зачем вы передаете это письмо мне?

– А разве не все партии борются против изменников, милорд? – вскричал Дик.

– Хотел бы я, чтобы было так, как вы говорите, – ответил граф. – Я одобряю ваши

слова. В вас больше юношеского задора, чем преступности. И если бы сэр Дэниэл не был

могущественным сторонником нашей партии, я защищал бы вас. Я навел справки и получил

доказательства, что с вами жестоко поступили, и это вас извиняет. Но, сэр, я прежде всего

вождь партии королевы; и хотя я по натуре, как мне кажется, справедливый человек и даже

склонный к излишнему милосердию, сейчас я должен действовать в интересах партии, чтобы

удержать у нас сэра Дэниэла.

– Милорд, – ответил Дик, – не сочтите меня дерзким и позвольте мне предостеречь вас.

Неужели вы рассчитываете на верность сэра Дэниэла? По-моему, он слишком часто

переходил из партии в партию.

– Ну, так и полагается поступать в Англии. Чего же вы хотите? – спросил граф. – Но вы

несправедливы к тэнстоллскому рыцарю. Он верен нам, ланкастерцам, в той степени, в какой

верность вообще свойственна теперешнему неверному поколению. Он не изменил даже во

время наших недавних неудач.

– Если вы пожелаете, – сказал Дик, – взглянуть на это письмо, вы несколько

перемените свое мнение о нем.

И он протянул графу письмо сэра Дэниэла к лорду Уэнслидэлу.

Лицо графа мгновенно изменилось; он стал грозным, как разъяренный лев, и рука его

невольно схватилась за кинжал.

– Вы это тоже читали? – спросил он.

– Читал, – сказал Дик. – Как видите, он предлагает лорду Уэнслидэлу ваше собственное

поместье.

– Да, вы правы: мое собственное поместье! – ответил граф. – Я ваш должник за это

письмо. Оно указало мне лисью нору. Приказывайте же мне, мастер Шелтон! Я не замедлю

отблагодарить вас – и, йоркист вы или ланкастерец, честный ли человек или вор, – я начну с

того, что возвращу вам свободу. Идите, во имя пресвятой девы! Но не сетуйте на меня за то,

что я задержу и повешу вашего приятеля Лоулесса. Преступление совершено публично, и

наказание тоже должно быть публичным.

– Милорд, вот первая моя просьба к вам: пощадите и его, – сказал Дик.

– Это старый негодяй, вор и бродяга, мастер Шелтон! – сказал граф. – Его уже давно

ждет виселица. Если его не повесят завтра, он будет повешен днем позже. Так отчего же не

повесить его завтра?

– Милорд, он пришел сюда из любви ко мне, – ответил Дик, – и я был бы жесток и

неблагодарен, если бы не вступился за него.

– Мастер Шелтон, вы надоедливы! – строго заметил граф. – Надоедливость –

ненадежный путь для преуспевания на этом свете. Но для того чтобы отделаться от вашей

назойливости, я еще раз угожу вам. Уходите вместе, но идите осторожно и поскорей

выбирайтесь из Шорби. Ибо этот сэр Дэниэл – да накажут его святые! – алчет вашей крови.

– Милорд, я пока выражаю вам свою благодарность словами, но надеюсь в самом

ближайшем времени хотя бы частично оплатить вам услугой, – ответил Дик и вышел из

комнаты.

Глава VI

СНова Арблестер

Уже наступил вечер, когда Дик и Лоулесс задним ходом потихоньку улизнули из дома,

где стоял лорд Райзингэм со своим гарнизоном.

Они спрятались за садовой стеной, чтобы обсудить, как им быть дальше. Опасность

была чрезвычайно велика. Если кто-нибудь из слуг сэра Дэниэла увидит их и поднимет

тревогу, сбегутся люди, и они будут убиты.

Однако для них было одинаково опасно оставаться в Шорби или попытаться уйти

открытым полем, ибо там они могли наткнуться на стражу.

Недалеко от стены сада, на прогалине, они увидели ветряную мельницу и рядом с ней

огромный хлебный амбар.

– А не пролежать ли нам здесь до наступления ночи? – сказал Дик.

Так как Лоулесс не мог предложить ничего лучшего, они бросились к амбару и

спрятались в соломе. Дневной свет скоро угас, и луна озарила серебряным сиянием мерзлый

снег. Теперь наконец можно незаметно добраться до «Козла и волынки» и снять эти рясы,

которые служат уликой. Из благоразумия они пошли кругом, через окраины, минуя

рыночную площадь, где их могли узнать и убить.

Путь их был длинен. Он шел в стороне от зданий, по берегу, теперь безмолвному и

темному, и в конце концов привел их к гавани. При ясном лунном свете они видели, что

многие корабли подняли якоря и, воспользовавшись спокойным морем, ушли. И береговые

таверны, ярко освещенные, несмотря на то что закон запрещал зажигать по ночам огни,

пустовали; не гремели в них хоровые песни моряков.

Высоко подобрав полы своих длинных ряс, Дик и Лоулесс поспешно, почти бегом,

двигались по глубокому снегу, пробираясь сквозь лабиринты обломков, выброшенных

морем на берег. Они уже почти миновали гавань, как вдруг дверь одной таверны внезапно

распахнулась, оттуда хлынул ослепительный поток света и ярко озарил их.

Они сразу остановились и сделали вид, что увлечены разговором.

Один за другим из таверны вышли три человека и закрыли за собой дверь. Все трое

пошатывались – видимо, они пьянствовали весь день. Озаренные луной, качающиеся, они,

казалось, не знали, что им делать дальше. Самый высокий из них говорил громко и уныло.

– Семь бочек самого лучшего гасконского, – говорил он, – лучшее судно Дортмутского

порта, вызолоченное изображение святой девы, тринадцать фунтов добрых золотых монет...

– У меня тоже большие потери, – прервал его другой. – Я тоже потерял немало, кум

Арблестер. В день святого Мартина у меня украли пять шиллингов и кожаную сумку,

которая стоила девять пенсов.

При этих словах сердце Дика сжалось. До сих пор он, пожалуй, ни разу не подумал о

бедном шкипере, который разорился, лишившись «Доброй Надежды»; в те времена дворяне

беспечно относились к имуществу людей из низших сословий. Но эта внезапная встреча

напомнила Дику, как беззаконно он завладел судном и как печально окончилось его

предприятие. И оба – Дик и Лоулесс – отвернулись, чтобы Арблестер не узнал их.

Каким-то чудом корабельный пес с «Доброй Надежды» спасся и вернулся в Шорби. Он

теперь следовал за Арблестером. Понюхав воздух и насторожив уши, он внезапно бросился

вперед, неистово лая на двух мнимых монахов.

Его хозяин, пошатываясь, пошел за ним.

– Эй, приятели! – крикнул он. – Нет ли у вас пенни для бедного старого моряка,

дочиста разоренного пиратами? Я еще в четверг мог бы напоить вас обоих; а сегодня

суббота, и я выпрашиваю на кружку пива! Спросите моего матроса Тома, если вы не верите

мне! Семь бочек превосходного гасконского вина, мой собственный корабль, доставшийся

мне по наследству от отца, изображение святой девы из полированного дерева с позолотой и

тринадцать фунтов золотом и серебром. Э, что вы скажете? Вот как обокрали человека,

который воевал с французами! Да, я дрался с французами. Я на море перерезал французских

глоток больше, чем любой другой дортмутский моряк. Дайте мне пенни!

Дик и Лоулесс не решались ответить ему, так как он узнал бы их по голосам. И они

стояли беспомощные, словно корабли на якоре, и не знали, как поступить.

– Ты что, немой, мальчик? – спросил шкипер. – Друзья, – икая, продолжал он, – они

немы. Я не терплю такой невежливости. Вежливый человек, даже если он немой, отвечает,