Отважное сердце - Янг Робин. Страница 22

Роберт молча кивнул. Он знал о проклятии с самого детства, задолго до того, как наставник принялся обучать его истории Шотландии. В прошлом веке Малахия, архиепископ Армага, проезжал через Аннандейл по пути в Рим. Остановившись в замке Аннан, который принадлежал одному из предков Роберта, архиепископ узнал, что вскоре должен быть казнен один человек, обвиненный семейством Брюсов в воровстве. Малахия умолял пощадить вора, и лорд пообещал исполнить его просьбу. Но на следующий день архиепископ увидел осужденного болтающимся на виселице. Именно гневному проклятию, которое Малахия обрушил на семейство Брюсов, приписывают последующее разрушение их крепости и все беды и несчастья. Роберт собственными глазами видел развалины замка предков в Аннане и знал жуткую историю о том, как река вышла из берегов. Теперь он вполне понимал, почему веревка внутри плетеной клетки была завязана узлом висельника.

Эффрейг заговорила вновь:

— Возвращаясь домой из Святой Земли, твой дед поставил свечи в усыпальнице святого. Но несколько лет тому пришел ко мне. Полагая, что его молитвы не были услышаны, он просил меня снять проклятие. Он хотел, чтобы его семья наконец-то освободилась от него.

Роберт подметил, как на лице пожилой женщины появилось какое-то странное выражение, любви и тоски, может быть, но мысли об этом мгновенно вылетели у него из головы. Он был оглушен поразительной новостью о том, что его дед обратился к ведьме с просьбой составить для него заклинание. И вновь любопытство пересилило:

— И когда же оно будет снято?

Эффрейг покачала головой:

— Этого я не могу сказать. Дуб должен сделать свое дело. И тогда — и только тогда — паутина упадет на землю.

Роберт тут же подумал, а нельзя ли ее просто срезать, если ее падение значит так много, но потом решил, что она скажет, будто так не считается. Но было и еще кое-что, чего он не понимал. В день, когда Александра укусила собака, его отец строго-настрого запретил брату приближаться к дому колдуньи. Тогда Роберт решил, что все дело в собаках, а не в самой женщине, поскольку граф всегда презирал любые суеверия. Но, поскольку мать намекнула, что своим изгнанием целительница обязана его отцу, мальчик вдруг заподозрил, что за отцовским приказом скрывается кое-что еще.

— Почему тебя изгнали из Тернберри?

В мгновение ока она замкнулась и отстранилась от него.

— Тебе пора идти, — сказала старая женщина, вставая и подходя к полке, на которой делала компресс для его колена.

Но Роберт слишком близко подошел к тому, чтобы получить ответы на вопросы, долго мучившие его, чтобы сдаться вот так просто.

— Скажи мне. Я хочу знать.

— Я сказала — уходи. — Одной рукой женщина схватила связку корешков, а другой — нож, и повернулась к нему спиной.

— Я могу спросить отца.

Она резко обернулась, и в руке ее сверкнуло лезвие. Роберт даже попятился при виде ярости, горевшей у нее в глазах. На секунду ему даже показалось, что сейчас она набросится на него. Но тут выражение лица женщины изменилось, и каменная твердость сменилась усталостью прожитых лет. Она медленно опустила нож, хотя рука ее дрожала.

— Однажды я сплела для твоего отца его судьбу.

Роберт уставился на нее, не веря своим ушам. Новость о его деде стала для него настоящим потрясением, но он и представить себе не мог, что и отец мог обратиться к злобной старухе с просьбой предсказать ему будущее. Сама мысль об этом показалась ему настолько нелепой, что он едва не рассмеялся. Роберт вспомнил, как издевательски-насмешливо относился отец к жарким молитвам деда в усыпальнице Святого Малахии в попытке снять древнее проклятие, как потешался над россказнями местных фермеров о том, что в лесу, дескать, живут демоны. Он даже хмурился и требовал тишины, когда Роберт заговаривал о Финне мак Кумале и других ирландских героях, о которых он узнал от приемных родителей.

— Я повесила ее на дуб для него, — бормотала Эффрейг, — но потом случилось кое-что. Один из его людей… — Нахмурившись, она опустила взгляд на нож, который по-прежнему сжимала в опущенной руке. — Я обратилась к нему в этом деле, обратилась за справедливостью. Он отказал мне. — Женщина с вызовом вскинула голову и встретила взгляд Роберта. — И тогда я разорвала его судьбу, а куски ее разбросала снаружи у стен замка.

Несмотря на весь свой скептицизм, Роберт почувствовал, как по коже у него пробежали мурашки.

Эффрейг отошла на несколько шагов и положила нож на полку.

— После этого он изгнал меня из деревни. Я знаю, он хотел вообще изгнать меня из Каррика, но твоя мать не дала ему этого сделать, потому что я спасла жизнь ее первенца. Тебя, — по-прежнему не оборачиваясь, закончила она.

В очаге громко треснуло полено, рассыпая вокруг искры, но Роберт не сводил глаз со старой женщины.

— Какой была судьба моего отца?

После долгой паузы Эффрейг все-таки ответила:

— Стать королем Шотландии.

В душной комнате находились шестеро мужчин, вдыхая запах пота друг друга. Слуги завалили камин дровами, чтобы обогреть весь дворец. Спальня с ее единственной обитательницей находилась чуть дальше по коридору, однако недостаточно далеко, чтобы мужчины не слышали доносящихся из нее криков. В промежутках между животными стонами до них доносились женские голоса, взволнованные и громкие. Время от времени крик переходил в жалобный стон, и тогда голоса женщин понижались, становясь неразборчивыми. В такие мгновения мужчины, и без того крайне неразговорчивые, замолкали совершенно, напрягая слух, чтобы уловить следующий вскрик. Так продолжалось вот уже несколько часов, и напряжение нарастало вместе с духотой.

Джеймс Стюарт привалился рядом с дверью к стене, каменная прохлада которой несла благословенное облегчение. Толстые шторы закрывали окна, из-за которых доносился слабый шум дождя. Ему вдруг захотелось узнать, который час, но он подавил желание подойти к окну и раздвинуть занавеси. Должно быть, рассвет уже почти наступил. Джеймс пошевелился, перенося вес с одной ноги на другую. В комнате было всего два стула, и оба были заняты — Темным Комином, графом Бучаном, и обрюзгшим графом Файфом, который по наследственному праву мог короновать нового государя. Сенешаль бросил взгляд на епископа Сент-Эндрюсского, молившегося у камина, и подивился тому, откуда у хрупкого и тщедушного старика взялись силы простоять на коленях столько времени. На мгновение обзор ему закрыла массивная и коренастая фигура Роберта Вишарта. Когда епископ Глазго шагнул мимо, взгляд Джеймса встретился со взглядом Джона Комина, стоявшего у окна.

Лорд Баденох смотрел на него, и в его темных глазах читался вызов. Джеймс встретил его взгляд, всей кожей буквально ощущая исходившую от соперника враждебность. Они вдвоем никогда не отличались излишней доверчивостью друг к другу, лишь в случае крайней необходимости заговаривая при дворе, но вражда, которую питал к нему Джон Комин, лишь усилилась после нападения Брюсов на Галлоуэй. У Джеймса сложилось впечатление, что лорд Баденох каким-то непостижимым образом знает о его причастности ко вторжению. Что ж, теперь это не имело никакого значения. Не пройдет и нескольких часов, как попытки Комина возвести своего шурина на трон будут пресечены раз и навсегда.

Тишину разорвал очередной болезненный стон, на этот раз дольше и громче остальных. Это был, скорее, душераздирающий вопль умирающего, а не крик боли. За ним последовала долгая пауза. Когда из коридора донесся звук быстрых шагов, Джеймс оторвал взгляд от лица Комина. Епископ Глазго перестал расхаживать по комнате, а епископ Сент-Эндрюсский поднял голову от молитвенно сложенных ладоней. И только граф Файф, задремавший и разложивший подбородки на груди, не пошевелился, когда дверь открылась.

Женщина, появившаяся на пороге, на мгновение приостановилась, обводя взором истомившихся в ожидании мужчин. Ее белая накидка была покрыта пятнами крови. Джеймс моментально ощутил на губах ее кисловато-сладкий привкус. Она встретилась с ним взглядом.