Всадник без головы (худ. Н. Качергин) - Рид Томас Майн. Страница 48

Немного успокоившись от пережитых волнений и почувствовав удовлетворение от вновь созревшего решения, Эль-Койот скоро заснул.

Проснулся он, когда утренний свет заглянул к нему в дверь и вместе с ним и гость показался на пороге.

— Хосэ! — закричал Эль-Койот с удивлением и заметной радостью в голосе. — Ты здесь?

— Да, сеньор, это я.

— Рад видеть тебя, друг Хосэ. Донья Исидора тоже здесь? Я хочу сказать — на Леоне?

— Да, сеньор.

— Так скоро вернулась? Ведь еще не прошло и двух недель, не так ли? Меня не было в сеттльменте, но я слыхал об этом. Я ждал от тебя весточки. Почему же ты мне не давал ничего знать?

— Только потому, сеньор дон Мигуэль, что не было надежного человека. Мне нужно было сообщить вам кое-что, чего нельзя было доверить чужому. К сожалению, вы не поблагодарите меня за то, что я вам передам. Но моя жизнь в ваших руках — ведь я обещал, что вам будет все известно.

Волк Прерий подскочил как ужаленный:

— Про него и про нее! Я вижу это по твоему лицу. Твоя госпожа встречалась с ним?

— Нет, сеньор. По крайней мере, насколько мне известно, они не виделись после той первой встречи.

— Что же тогда? — спросил Диаз, повидимому несколько успокоенный. — Она была здесь, пока он жил в таверне? Между ними была какая-нибудь связь?

— Да, дон Мигуэль, была. Я хорошо это знаю, так как сам был посредником. Три раза я отвозил корзинку с провизией, которую донья Исидора посылала ему. В последний раз было приложено и письмо.

— Письмо! Ты знаешь его содержание, ты читал его?

— Благодаря вам, благодаря вашей доброте бедный слуга мог это сделать. Даже больше — я переписал это письмо.

— Оно с тобой?

— Да! Вот видите, дон Мигуэль, вы не напрасно посылали меня в школу. Вот письмо доньи Исидоры.

Диаз нетерпеливым движением выхватил записочку и с жадностью стал читать. Но записка как будто даже успокоила его.

— Caramba! — сказал он, небрежно складывая письмо. — В этом нет ничего особенного, друг Хосэ. Здесь лишь ее благодарность за оказанную услугу. И это все?

— Нет, еще не все. Из-за этого я к вам и пришел: у меня поручение в сеттльмент. Прочитайте.

— А! Другое письмо?

— Да, сеньор. На этот раз подлинное письмо, а не мои каракули.

Дрожащими руками взял Диаз протянутый ему листок бумаги, развернул и стал читать:

Глава XLVIII

ИСИДОРА

Солнце только что поднялось над горизонтом прерии. Его круглый диск, словно щит из червонного золота, засиял над высокой травой. Золотые лучи проникали в гущу лесных зарослей, там и сям разбросанных по саванне. Крупные капли росы все еще висели на акациях, отягощая их перистую листву и слезами скатываясь на землю. И казалось, что деревья оплакивали разлуку с ночью, жалели расстаться с прохладой и сыростью, боялись встречи с палящим зноем дня. Птицы весело щебетали на ветках, словно приветствуя восходящее солнце.

Но вряд ли где-нибудь, кроме прерий Техаса, можно встретить в такой ранний час бодрствующего человека.

На берегу реки Леоны, в трех милях от форта Индж, показалась фигура какого-то всадника. По манере сидеть на лошади, по костюму, серапэ на плечах, сомбреро на голове всякий, конечно, подумал бы, что это мужчина. Однако не следует забывать, что действие происходит на юго-западе Техаса — женщины там тоже ездят на лошади по-мужски и для этого соответственно одеваются.

Да, наш ранний всадник — не мужчина, а женщина. В этом легко убедиться. Стоит только посмотреть на маленькую ручку, которая держит поводья, на маленькую ножку в стременах, на изящную, женственную фигуру и, наконец, на великолепные волосы, свернутые узлом под полями сомбреро, и сомнений не останется, что перед нами женщина.

Это донья Исидора Коварубио де Лос-Ланос.

Мексиканской девушке только недавно минуло двадцать лет. Она жгучая брюнетка и очень хороша собой. Но красота ее — это красота тигрицы и внушает скорее страх, чем нежную любовь.

В ее лице незаметно никаких признаков слабости, ни тени пугливости. Твердость, решимость, отвага, незаурядный для женщины ум — вот что отражают эти юные черты. На смуглой коже разлит алый румянец, настолько яркий, что кажется — он не сойдет даже перед лицом смертельной опасности.

Девушка едет одна по лесистому берегу Леоны. Невдалеке виден дом, но она удаляется от него. Это гасиенда ее дяди, дона Сильвио Мартинеца.

Непринужденно и уверенно сидит молодая мексиканка в седле. Под ней горячий конь, но вам нечего беспокоиться о молодой всаднице — она прекрасно управляет своей лошадью.

Легкое лассо аккуратно свернуто на седельной луке. Исидора владеет этим оружием не хуже любого мексиканского мустангера и этим гордится.

Она едет не по большой дороге вдоль берега реки, а по боковой тропе, которая ведет от гасиенды ее дяди на вершину близлежащего холма, единственную возвышенность на низовьях Леоны. Взобравшись наверх, Исидора натягивает поводья, но не для того, чтобы дать отдохнуть лошади, а потому, что она достигла конечной цели своей поездки. В этом месте тропинка соединяется с проезжей дорогой; вблизи дороги — небольшая полянка величиной в два или три акра; она покрыта травой, но лишена древесной растительности. Это словно прерия в миниатюре. Колючие лесные заросли окружают полянку со всех сторон. Три едва заметные тропинки расходятся от нее в разных направлениях, прорезая чащу кустарников.

Исидора выехала на середину полянки и, остановившись там, потрепала по шее свою лошадь, чтобы та успокоилась. Хотя вряд ли это нужно было делать — крутой подъем настолько утомил коня, что он уже не рвался вперед и не проявлял нетерпения.

— Я приехала раньше назначенного часа! — воскликнула молодая всадница, вынимая золотые часы из-под своего серапэ. — А может быть, он и вовсе не приедет? Ах, если бы только он смог приехать!..

Что это — я вся дрожу? Это у меня нервная дрожь. Я никогда еще не испытывала такого волнения. Это страх? Да, вероятно…

Как странно, что я боюсь любимого человека, единственного человека, которого я вообще любила. Мое отношение к дону Мигуэлю вряд ли можно было назвать любовью. То был самообман, игра фантазии. К счастью, я быстро излечилась, увидя его трусость. Герой моих романтических грез сошел со своего пьедестала, и за этим последовало разочарование. Как я рада этому! Теперь же я просто ненавижу дона Мигуэля, узнав, что он стал… святые силы, неужели это правда, что он стал разбойником…

Но я бы не испугалась встречи с ним даже в этом уединенном месте…

Как это странно: бояться любимого человека, которого считаешь самым благородным, самым прекрасным из смертных, и в то же время не испытывать страха перед тем, кого глубоко ненавидишь, зная всю его жестокость и коварство!

И все-таки в этом нет ничего странного. Я дрожу не от страха перед опасностью, а лишь из страха оказаться нелюбимой. Вот почему я сейчас дрожу, вот почему я не могу спокойно спать по ночам с того самого дня, когда Морис Джеральд освободил меня из рук индейцев…

Я никогда не говорила ему о моих чувствах. И неизвестно еще, как он примет мое признание. Но он должен все знать. Я не могу больше терпеть эту мучительную неизвестность. Я предпочитаю отчаяние, даже смерть, если только мои мечты обманут меня…

А! Я слышу топот копыт. Это он? Да! Я вижу сквозь деревья яркую расцветку его костюма. Морис Джеральд обычно носит этот костюм. Неудивительно — он так ему к лицу…