Мичман Изи - Марриет Фредерик. Страница 15

По его словам, у себя на родине он был принцем — утверждение, истинность которого теперь трудно было проверить. Когда Мести был рабом, его белый хозяин поселился в Нью-Йорке, и там Мести усвоил английский язык, если его так можно назвать. Дело в том, что он долго жил среди рабочих-эмигрантов из Ирландии, поэтому он говорил с сильным ирландским акцентом, а его английский представлял собой смесь своеобразного говора, свойственного жителям этого братского королевства, с элементами жаргона янки.

Узнав, что в Англии нет рабства, Мести бежал из Америки, спрятавшись на английском торговом судне. По прибытии в Англию он нанялся на военный корабль. Поскольку у него не было имени, а его нужно было внести в судовую роль, первый лейтенант, принимавший его на службу — большой любитель немецкой литературы, — очевидно, под впечатлением от выражения его лица, окрестил его Мефистофелем Фаустом, откуда и пошло его прозвище Мести. В некоторых отношениях Мести был странной личностью: то его распирала гордость, особенно когда он вспоминал о своём королевском происхождении, то был молчалив и мрачен, то в минуты, когда повседневные заботы не омрачали его настроения, предавался весёлости, столь свойственной его расе, — весёлости, приправленной ирландским юмором, невесть каким образом усвоенным им вместе с ирландским акцентом.

Вскоре Мести показался на корме, шлёпая по палубе босыми ногами и складываясь почти вдвое, когда он пробирался под реями.

— Силы непесные, масса Джоллиф, ну время ли теперь посылать за мной, когта в котле варится картошка, а вокруг полно тармоетов, и мне нужно смотреть, чтопы картошку не стиприли, они на это горазты, черти полосатые!

— Мести, ты же знаешь, что я никогда не посылаю за тобой ради себя лично, и другим не позволяю этого делать без особой нужды, — сказал Джоллиф, — но вот этот бедняга не ел ничего с того момента, как ступил на палубу, и умирает с голоду. Ты должен приготовить ему чай.

— Какой чай, что вы говорите, сар?! Тля чая, во-первых, мне нужно тостать воты, а вота не получить раньше семи склянок. Во-вторых, мне нато место на плита, чтопы поставить чайник, а теперь в кампузе на плита палец некута сунуть, а уж чайник и потавно. Нет, cap, это просто невозможно.

— Но должен же он что-нибудь перекусить, Мести!

— Бог с ним, с чаем, — сказал Джек, — тогда я выпью молока.

— Молока, сказал молотой масса? Но ведь маркитантка осталась по ту сторону Пискайский залив!

— У нас нет молока, мистер Изи, вы забыли, что нас окружают водные хляби. Боюсь, что вам придётся подождать до обеда — Мести говорит правду.

— Вот что я сказать, масса Джоллиф! Пробили семь склянок, и если молотой человек согласен вместо чая покушать то, что осталось в котле, он останется товолен. Какая разница, чай или гороховый суп — все етино пойло. Миска похлёпки с мичманскими орешками и щепоткой перца пойтёт ему на пользу.

— Всё лучше, чем ничего, Мести. Тащи её сюда поскорее!

Через некоторое время негр принёс в каюту миску гороховой похлёбки, поставил перед нашим героем оловянную хлебницу, полную мелких сухариков, известных под названием «мичманские орешки», и перечницу.

При виде похлёбки мечты Джека о чае, кофе, булочке, поджаренных тостах и молоке развеялись прахом. Но так как он был сильно голоден, он нашёл похлёбку лучше, чем ожидал, а проглотив её, почувствовал себя гораздо лучше. Пробило семь склянок, и он в сопровождении мистера Джоллифа поднялся на палубу.

ГЛАВА X,

рассказывающая о том, как Джек допускает прегрешения против собственной философии

Когда Джек Изи вступил на палубу, солнце весело светило, с берега дул лёгкий ветерок, море играло бликами волн. Все снасти корабля были увешаны матросскими рубашками, куртками, штанами, которые насквозь промокли во время шторма, а теперь были развешаны для присушки. Мокрые паруса также висели на реях и рангоутах, и корабль медленно катился по голубым волнам. Капитан и первый лейтенант стояли на шкафуте, занятые беседой; большинство офицеров находилось на палубе с квадрантами и секстантами в руках, определяя широту местонахождения судна по солнцу, стоявшему в зените. Палуба была чистой и влажной, так как вахтенные только что закончили приборку и теперь сматывали канаты в бухты. Сердце Джека преисполнилось радостью при виде картины, полной кипучей деятельности и порядка, царивших на палубе, а его лёгкие наполнились свежим ветерком впервые за четыре дня, проведённых им в спёртом воздухе лазарета, откуда он наконец выбрался.

Капитан, заметив его на палубе, подозвал к себе и участливо спросил, как он себя чувствует. Первый лейтенант также улыбнулся ему, а многие офицеры, особенно товарищи-мичманы, поздравляли его с выздоровлением.

Стюард капитана отдал ему честь и попросил почтить своим присутствием обед в капитанской каюте. Джек, как воплощение вежливости, снял шляпу и ответил согласием на приглашение. Незаметно для себя Джек наступил на канат. Матрос, свёртывавший его в бухту, взял под козырёк и попросил Джека оказать ему любезность, сойдя с каната. Джек в ответ снял шляпу с головы и ногу с верёвки. Вахтенный офицер дотронулся до шляпы и доложил первому лейтенанту о наступлении полудня. Тот откозырял и доложил о том же капитану. Капитан в ответ коснулся своей шляпы и велел бить склянки. Вахтенный офицер коснулся шляпы и попросил у капитана разрешения свистать к обеду. Капитан козырнул и ответил: «Пожалуйста». Мичман, получивший приказ от вахтенного офицера, отдал честь и передал приказ старшему боцманмату, который коснулся своей шляпы и просвистел сигнал к обеду.

«Прекрасно, — подумал Джек, — вежливость здесь, вероятно, в порядке вещей, и каждый имеет право на уважение со стороны всех других».

Подойдя к борту, он заглянул через пушечную амбразуру в глубь голубой волны, затем перевёл взгляд наверх, на высокие мачты, верхушки которых словно чертили по ясному небу, раскачиваясь в такт движениям судна; затем посмотрел вперёд, на ряды пушечных жерл, высовывающихся из амбразур вдоль борта корабля. Тут ему захотелось взглянуть на видневшуюся вдалеке землю, он опёрся ногой на одну из матросских коек, развешанных рядами вдоль планшира.

— Молодой человек, сейчас же сойдите с койки! — сердито закричал на Джека штурман, нёсший службу вахтенного офицера.

Джек оглянулся.

— Вы слышите меня, сэр, вам говорят! — повторил штурман. Джека охватило негодование. Ему подумалось, что вежливость на корабле не такая уж общепринятая манера, как ему показалось сначала.

Капитан Вилсон случайно услышал разговор.

— Мистер Изи, подойдите сюда. Согласно правилам, существующим на корабле, никто не смеет ступать на гамаки, иначе как в случае крайней необходимости. Ни я, ни другие офицеры не позволяют себе делать так. Поэтому, из принципа равенства, не должны делать этого и вы.

— Разумеется, сэр, — ответил Джек, — но я всё-таки не понимаю, почему тот офицер в лощёной шляпе так грубо разговаривал со мной, как будто я не такой джентльмен, как он.

— Я вам это уже объяснял, мистер Изи.

— Да, я помню: из чрезмерного рвения, но я вижу, от него на службе одни только неприятности. Очень жаль, что без рвения, как вы говорите, нельзя обойтись.

Капитан Вилсон рассмеялся и отошёл, а некоторое время спустя, прогуливаясь по палубе со штурманом, заметил ему, что не следовало бы разговаривать излишне резким тоном с юношей, допустившим такой пустячный проступок по неведению. Штурман Гадинг, грубиян по натуре, не терпевший малейших замечаний по поводу своего поведения, хотя сам не стеснялся задевать чувства других, решил отплатить Джеку при первом же удобном случае.

Джек отобедал вместе с капитаном и, к своей радости, убедился, что среди участников застолья господствует, по-видимому, полное равенство, поскольку все радушно пили за его здоровье. Как только подали десерт, Джек пустился в свои любимые рассуждения о равенстве и правах человека. Вся компания за столом пришла в полное изумление, услышав такие крамольные идеи, распространяемые на военном корабле. Капитан со смехом оспаривал идеи Джека, но так, чтобы не обидеть его, и потешался всё время, пока шёл разговор. Нужно отметить что в этот день Джек фактически впервые появился на палубе корабля, так что он не очень-то медлил с ознакомлением сослуживцев со своими оригинальными взглядами. За столом капитана присутствовали, помимо самого командира, второй лейтенант Аспер, казначей, мистер Джоллиф и ещё один мичман. Все они были удивлены тем, что подобные еретические идеи высказываются в присутствии капитана, но ничуть не меньше удивил их сам факт, что капитан воспринял их со спокойной и добродушной насмешкой.