Зелен камень - Ликстанов Иосиф Исаакович. Страница 7

— Это уральский альмарин, но мне все не верится! Я видел когда-то альмарины у мил-друга. Те камешки были жалкими по сравнению с этими красавцами. Отец любил альмарины?

— Очень любил. У него было несколько камней, и неплохих, но я не знала, что он составил такую коллекцию. Он, к тому же, нуждался в средствах.

Перебирая камни, Павел покачал головой.

— Коллекция? Нет, мама, вернее всего это не коллекция, не собрание. Посмотри, камень от камня не отличается ни цветом, ни огранкой. Это все камни из одной жилы, из одного гнезда, обработанные одним гранильщиком, по-видимому большим умельцем.

Мать села у окна, закуталась в платок.

— Меня больше интересует само завещание, — едва слышно проговорила она. — Что в нем было?

— Оно при мне…

И когда мать кончила читать, сказал, не обернувшись к ней:

— Ты говорила, что он бросил тебя внезапно, жестоко, недостойно, а он думал о тебе, заботился о нашем будущем…

— Ах, Павлуша, что я знаю, в конце концов! — ответила она порывисто, точно оправдываясь. — Любил меня, с нетерпением ждал твоего рождения, навестил меня один раз, когда у меня началась родильная горячка, а потом исчез, бросил больную с ребенком на руках. Что я могла, что я должна была подумать?..

Голос матери затих, и Павел не решился взглянуть на нее.

— Халузев почему-то не верит, что папа погиб в Сибири, — сказал он.

— А я хочу верить этому! — горячо и с болью воскликнула Мария Александровна. — Хочу верить, хотя весть о гибели Петра пришла от Ричарда Прайса, от человека, которому нельзя было верить ни в чем, как говорил твой отец… Но если Петр не погиб тогда, значит он сбежал, изменил родине, а это хуже смерти. Такого конца я боюсь больше всего и не допускаю его. Ни за что! Твой отец не был враждебен советской власти! Он был благородным, честным. Он мне всегда таким казался…

— Как все шатко, зыбко… — задумчиво отметил Павел, продолжая перебирать камни. — Халузев знает, что отца уговаривали эмигрировать, но что он не хотел оставить Россию… Почему же отец очутился в Сибири с Прайсами?.. Ты говорила, что Прайс был его компаньоном или другом, но Халузев не верит сообщению Прайса о гибели отца. Не веришь этому, по существу, и ты… Но зачем понадобилось бы Прайсу лгать о смерти отца? И если отец не погиб в Сибири, то где он? Где же и как он погиб, если действительно погиб? Халузев говорит о нем как об умершем…

— Ничего, ничего мы не знаем! — шепнула Мария Александровна. — И чем больше я думаю об этом, тем больше теряюсь… И что пользы думать, недоумевать без конца… Так много времени прошло, почти тридцать лет.

— Да, пожалуй, — помедлив, согласился Павел и вернулся к началу разговора. — Ты говоришь, что отец любил альмарины. Почему?

— А почему вы с Валей любите хризолиты? Это дело вкуса, и только. Впрочем, у Петра Павловича имелась и своя теория альмарина. Вовсе не научная, странная для горного инженера.

— Помнишь ее?

— Я над нею посмеивалась. Ну вот… — неохотно начала мать. — Твой отец говорил, что существует сродство между душой народа и самоцветами, металлами страны. Он подшучивал над Прайсом, что душа этого человека вышла из оловянных копей Британии… Камнем, родственным душе русского народа, он считал камень зеленый, так как наша земля богата именно зеленым камнем: альмарин, хризолит, аквамарин, нефрит, малахит… Он говорил, что на Урале еще не раскрыт коренной «альмариновый узел» и что это сделает он, Расковалов.

— И можно подумать, что он действительно нашел изумительно богатую жилу замечательных альмаринов, — дополнил Павел.

Наступило молчание.

— Удивляюсь Халузеву, — проговорила Мария Александровна. — Не похоже все это на него… Такие камни должны стоить очень дорого.

— Да… Лондон, Нью-Йорк сошли бы с ума, если бы эти камни появились в ювелирных магазинах.

— Что ты сделаешь с альмаринами? — спросила мать.

Подбросив на ладони несколько камней, блеснувших ярким огнем, Павел, усмехнувшись, бросил их на стол.

6

Павел проводил мать до ее комнаты.

— Теперь все мои личные дела закончены, — сказал он на прощанье. — Завтра ночью я уже буду в Егоршино и, может быть, встречу новый день на шахте.

Она улыбнулась ему.

— Постарайся в Егоршино устроить так, чтобы хоть раз в месяц наведываться домой. Хорошо?

— А ты будешь бывать в Егоршино по командировкам?

— Может быть… Но как пусто станет в доме! Хорошо, что Валя задерживается в Горнозаводске. Я попрошу ее из общежития переехать к нам. — Мария Александровна добавила шутливо: — Знаешь, что я придумала? Сделайся снова маленьким, прибеги домой грязный, голодный, с карманами, набитыми камнями, расскажи, как бродяжничал, мыл золото, спасался от лесного пожара вместе с медведем и лосем… Согласен?

— Нет… Впереди так много интересного, что не хочется возвращаться назад.

Зазвонил телефон. Павел снял трубку.

— Валя? — спросила мать.

Он отрицательно покачал головой.

— Слушаю вас. — Павел назвал знакомые Марии Александровне имя и отчество директора Горного института.

Он молча выслушал своего позднего собеседника, мельком взглянул на мать.

— Да, я был несколько подготовлен к этой новости: представитель министерства говорил со мной предварительно… Если это нужно — а это, как видно, нужно, — то я, конечно, отказываться не буду… Да, выбор богатый, и я воспользуюсь правом выбирать: вернее всего, не медь, не золото, а уралит… Да, интересное дело… Хорошо! Завтра буду у вас в одиннадцать… До свидания!

— Что там еще? — спросила мать.

— Ничего особенного, — ответил он сдержанно, хотя его глаза блестели. — Министерство предлагает мне и еще трем выпускникам перейти в кадры цветной металлургии. Я думаю выбрать работу по восстановлению уралитовых шахт.

— Альмариновых копей?

— Так они назывались раньше.

— Но ведь ты угольщик, а не цветник! — встревожилась Мария Александровна.

— Я шахтостроитель прежде всего и, надеюсь, справлюсь с уралитовой шахтой не хуже, чем с угольной. Ты сомневаешься в этом?

— Конечно, нет! Если в Новокаменске кто-нибудь, кроме Абасина, помнит Петра Павловича, то и он убедится, что молодой Расковалов не уступает отцу.

— И все же ты недовольна новым назначением?

— Меня удивило то, что ты так охотно сменил Егоршино на Новокаменск…

— Отвечаю тут же, — прервал он мать. — Моя дипломная работа посвящена скоростному восстановлению малых шахт. Я пригожусь в Новокаменске. И вспомни, мама, меня все время тянуло к такому делу, я всегда мечтал о большой самоцветной промышленности на Урале. Теперь вдруг моя мечта и воля государства чудесно совпали: я буду поднимать уралитовую промышленность — это самое главное — и одновременно двигать добычу альмаринов. Ведь уралит и альмарин — обязательные спутники. А тут еще, как нарочно, подоспели эти камни. Хочется поработать на благодатной земле, родившей такое чудо… Посмотри, как они пылают, как горят! И еще одно, мама: ты ведь помнишь, что Валя едет на практику в Кудельное. Теперь мы с нею будем соседи. От Кудельного до Новокаменска четырнадцать километров…

— Двенадцать, — поправила мать.

— Тем больше соображений в пользу Новокаменска! — смеясь, закончил он. — Что ты можешь возразить еще?

— Ничего, Павлуша… Покойной ночи!

— Нет, погоди! — остановил он ее. — Ты все же опечалена?

— Да, но не твоим решением. Я провела в Новокаменске несколько часов, и это было тяжело. Все изменилось, все стало несравненно лучше, светлее, чем было раньше, до революции, но нахлынули воспоминания… Как живой перед глазами стоял Петр Павлович. Никогда — слышишь, никогда! — я не поеду больше в Новокаменск.

«Как она любит отца до сих пор!» подумал Павел, когда мать быстро прошла к себе.

Стараясь не шуметь диском телефонного аппарата, он набрал номер.

— Это ты, Павлуша? — почти тотчас же ответила Валентина. — Уверена была, что позвонишь. Дежурила у телефона, как современная Джульетта. Скажи хорошее!