Под парусом вокруг Старого Света: Записки мечтательной вороны - Тигай Аркадий Григорьевич. Страница 4
Сказано: все в природе находится в гармоничном равновесии, и на двух питерских горе-путешественников без визы всегда найдется один смышленый финский пограничник. Звали его Петер, и был он полной противоположностью того, каким мы представляем себе педантичного и невозмутимого финского чиновника. Очень молодой, очень живой и подвижный. Короткое знакомство, преодоление языкового барьера… Петер предложил финский, английский, немецкий и шведский. Мы ответили на английском, через два десятка слов исчерпав словарный запас. Но сообразительный пограничник понял всё — и про сломанный двигатель, и про невозможность лавировки, и про то, что всё, как назло, «вэри бед»!
Попросил показать неработающий двигатель.
«Ну вот, началось, — подумал я. — Сейчас учинят экспертизу, следствие и… дальше пирса не выпустят».
Но Петер лишь проверил маркировку нашей «вольвы». Затем куда-то позвонил по мобильнику, после чего сказал, что все «о’кей» и что нам не требуется идти на ремонт в Хельсинки, поскольку в десяти милях от Оррегрунда, в городе Ловиса, есть сервисный центр «Вольво», куда он уже позвонил и где нас завтра ждут. И на карте показал.
— А виза? — несмело спросил я.
Петер сделал успокаивающий жест, еще раз сказал «о’кей» и испарился до утра. Чудеса!..
Что за невезенье! Всю жизнь общаюсь с иностранцами, отработал несколько совместных проектов, побывал в двух десятках стран, знаком, дружен и даже пребываю в родстве с иностранными гражданами, при этом не встретил среди них ни одного типичного носителя национальных черт.
Где эти чопорные англичане? Из «болтливого» итальянца, с которым мне довелось играть в карты в городе Ливорно, слово не выдавишь. Готов свидетельствовать под присягой, что «скупые, прижимистые» немцы осыпали меня подарками. А кто видел девственно-нравственного француза — однолюба и семьянина? — я других не встречал. Скажу больше: я коротко знаком с молодым американцем, который регулярно ходит в филармонию, — хотите верьте, хотите нет.
Не встречал, не видел, не знаю… Или мне как-то особенно везет, но с моей колокольни земля видится заселенной прекрасными, радушными, добрыми и милыми людьми. Подозреваю, что на самом деле это не так, и тем не менее… И вот еще — с возрастом дрянные людишки встречаются все реже. Объяснить эту аномалию не берусь — то ли сам становлюсь невзыскательным, то ли качество населения растет, однако все меньше повода для нелюбви, все больше — для жалости.
На следующий день под рифленой генуей перешли в Ловису и ошвартовались у пирса с надписью «Вольво Пента». Хозяева станции — два брата. Внешне ничем не примечательные, если не считать рук, размер которых превосходил все мыслимые представления о пропорциях. Ладонь такой величины свободно покрывает три октавы на фортепиано, им бы музицировать, но судьба распорядилась иначе — братья заправляли большой ремонтной базой с подъемниками, станками, электронной диагностикой, а также магазином запчастей. В роли переводчика выступала жена старшего, она же мойщик, бухгалтер и кассир. И всё.
Началось с того, что «старшой» запустил двигатель и стал ощупывать его своими нечеловеческими клешнями. Понимая, что именно сейчас решается судьба путешествия, я с замиранием сердца заглядывал в глаза финского Голиафа, пытаясь прочесть в них хоть какую-нибудь мысль, но глаза не выражали ничего, кроме сосредоточенности.
«Господи! — думал я. — Неужели этот туповатый с виду финн, ни слова не понимающий по-русски, способен разобраться в двигателе, с которым не смогли справиться продвинутые „дуэтовцы“ Толя и Коля в фирменных комбинезонах?»
«Старшой» размышлял не больше минуты, потом через жену сообщил, что помпа в порядке, двигатель тоже. Просто надо его помыть.
— То есть как «помыть»? — не понял я.
— Изнутри помыть, — объяснили мне и назвали цену, немалую, с учетом срочности. Я согласился, и тогда за дело взялся «младший». Он разложил инструмент, склонился над «вольвой» и выпрямился лишь через час, когда, разобрав половину двигателя, снял головку блока. Ничего особенного, но как он это делал! Ни одного слова, ни одного лишнего движения… Я внимательно наблюдал и точно видел: «младший» даже на секунду не приостанавливался, переходя от одной операции к другой. Потрясало именно это отсутствие остановок в работе, во время которых мастер говорит себе: «Это я сделал, теперь возьмусь за это…» Ничего подобного. Казалось, что действует робот, которому вместо манипуляторов приделали живые человеческие руки. Мы с Президентом глазели на работу «младшего», как змеи на дудочку заклинателя, не в силах оторваться от потрясающего аттракциона. Так и просидели весь час, даже в город не пошли.
Потом братья водой под давлением промывали каналы охлаждения, вытряхнув большое количество ржавчины и грязи. А через день, когда привезли новую прокладку головки блока, операция повторилась в обратном порядке с той же виртуозностью. Двигатель собрали, и я счастливый помчался в город за продуктами для перехода в Таллин.
На яхту возвращался груженный рюкзаком, полиэтиленовыми пакетами и неподъемной сумкой с продуктами, но все равно в отличном настроении. Город — картинка, магазин отличный, продавщица приветливая, продукты — супер, Финляндия — восторг! И автобус подошел точно по расписанию. Расплатившись с водителем, я принялся устраиваться на задней площадке, но раздутая сумка никак не влезала под сиденье.
«Спереди лучше», — решил я и начал переселяться вперед.
Рюкзак долго не хотел влезать между спинками сидений. С трудом устроил сумку и полиэтиленовые пакеты вначале внизу, потом переложил на верхнюю полку. Наконец сел, вытянул гудящие от усталости ноги, разогнул спину, перевел дыхание, и… автобус тронулся. И только теперь я сообразил, что водитель не начинал движение из-за меня. Чтобы не причинить неудобство, терпеливо ждал, пока я растрясу свои манатки и усядусь. И пассажиры по моей милости безропотно ждали минут десять, не меньше! И никто не вякнул! И не возмутился! И не пробурчал: «Понаехало тут».
Бросаю взгляд на попутчиков: «Как же они должны были возненавидеть меня?!»
Однако чухонцы невозмутимо сидели, уставившись в пространство безучастными взглядами, — ни тени раздражения или недовольства. Какой-то дед приветливо оскалился в мою сторону. И тут со мной случилась безмолвная истерика — комок в горле, защипало в глазах. Я вспомнил и услышал все гневные окрики и обличения, причитающиеся по такому случаю рассеянным недотепам, которых «все должны ждать», потому что они «совсем обнаглели», «только о себе думают», и по чьей вине, как известно, в России всегда терпят притеснение «простые люди». Финны же молчали, потому, видимо, что не было среди них «простых людей».
«Милые! Хорошие! Чухна моя ненаглядная! — зарыдала во мне европейская душа, сентиментальная и чувствительная, как стареющая девственница. — Я ваш на вечные времена, возьмите меня, не пожалеете! Я буду таким же честным, деликатным, незлобивым чудиком, как и вы! Никогда-никогда не буду залезать с ногами на унитаз! Не посмею топтаться по велосипедным дорожкам. Ни в коем случае не стану вытирать шторами ботинки и оставлять жвачку под столешницей. А каким я буду гражданином! О-о-о, я первым побегу на митинг в защиту гражданских прав тасманийских аборигенов!..»
Пока я таким образом клялся и рыдал, автобус подкатил к конечной остановке, и пассажиры потянулись к выходу. Вышел и я, без суеты, не теряя достоинства. В приступе европейства даже подал руку какой-то старушенции, сказал водителю «китос» и, вполне довольный собой, под усиливающимся дождем поспешил к станции «Вольво Пента», одиноко стоящей между лесом и заливом, на котором меня ждала готовая к отходу «Дафния».
Застрял у пешеходного перехода, совсем рядом со станцией. Милые моему сердцу попутчики в ожидании зеленого сигнала мокли тут же, при этом абсолютно пустая дорога уходила за горизонт, так что любому здравомыслящему человеку было ясно: никакой неожиданной опасности на проезжей части нет и быть не может. Финны между тем тупо стояли, уткнувшись взглядами в светофор.